— Лучшее средство от этого — глоток вина. Давай-ка выпьем с тобой за встречу.
— Давай, — согласился Сабин, поднимая кубок.
«Нельзя подавать вида, что меня интересует Эмилия, — подумал он. — Сейчас эти франты попросту посмеялись бы над бедным трибуном. Но ничего, придет и мое время смеяться».
Они с Друзом выпили и расцеловались. У Сабина тоже начинало шуметь в голове.
А веселье продолжалось. Мелькали какие-то танцовщицы, мимы, жонглеры, клоуны, даже два гладиатора сразились тупым оружием, но — раскритикованные пьяным Вителлием — с позором удалились.
Слуги вносили все новые амфоры с вином и новые закуски; общество упорно пило и ело, но оживление уже сменилось вялостью, голоса звучали все глуше, головы начинали медленно опускаться на грудь; Вителлия вырвало.
Сабин почувствовал, что кто-то толкает его в плечо, и открыл глаза. В зале звучала негромкая музыка греческого оркестра, а рядом с трибуном на ложе сидел Друз с красными выпученными глазами.
— Давай выпьем, — тупо сказал он.
— Не могу, — с трудом ответил Сабин. — Мне еще ехать...
— Мы друзья или нет? — вопросил Друз, покачиваясь.
— Конечно, друзья, — искренне ответил Сабин и полез обниматься.
— Тогда выпьем.
Сабин вздохнул и поднял кубок,
— За тебя, — сказал он невнятно.
Друз кивнул, голова его упала на грудь.
Сабин мужественно выпил кубок до дна и уронил его на пол. Он хотел оглядеться, есть ли еще кто-нибудь в триклинии, но тут голова его закружилась, и он мягко повалился на подушки своего ложа. И моментально уснул.
Музыка смолкла. В большом зале раздавался теперь лишь громкий храп участников банкета и осторожные шаги слуг.
За окнами уже начинало светать...
* * *
Сабин проснулся с дикой головной болью и таким ощущением, что во рту у него полно горячего песка. Трибун с удивлением оглядел незнакомую комнату, где он лежал на кровати, прикрытый легким одеялом.
Дверь скрипнула, и перед его глазами появился невысокий пожилой мужчина с большой плешью.
— Приветствую тебя, господин, — сказал он осторожно, заметив, что тот проснулся.
— Где я? — тупо спросил трибун.
— В доме Квинта Валерия Сабина, твоего покойного дяди, господин, — ответил мужчина.
— Как я сюда попал? — изумился Сабин, в голове которого чуть-чуть прояснилось. Но только чуть-чуть.
— Под утро тебя принесли в носилках. Рабы сказали, что они из фамилии Нерона Друза.
— А... — вспомнил Сабин вчерашнюю попойку. — Понятно. Позови управляющего.
— Я управляющий, — ответил мужчина. — Меня зовут Софрон. Ты, наверное, хочешь ознакомиться с документами и получить финансовый отчет?
— Да какой там отчет, — махнул рукой Сабин и приподнялся. — Я сейчас хочу только холодной воды.
— Сию секунду, — засуетился управляющий.
— Подожди. Который сейчас час?
— Да уж к полудню идет.
— Проклятье, — выругался Сабин. — А мои доспехи вчера принесли?
— Да, господин, — ответил Софрон. — Они вычищены и смазаны.
— Хорошо. Распорядись, чтобы приготовили ванну. Холодную. И лошадь найди. Мне нужно ехать.
— А документы, господин? — удивился управляющий. — Ты же должен оформить наследство...
— Потом, — отмахнулся Сабин. — Не до этого сейчас. Когда вернусь, все и сделаю.
— Слушаюсь.
Софрон убежал.
Спустя час, слегка освеженный холодной водой и кубком сильно разбавленного вина, Сабин уже скакал по камням виа Аврелия, все еще мучаясь головной болью и приступами ревности. Но в общем он был настроен довольно оптимистично. Дела идут очень удачно. Цезарь наверняка не забудет его услуг. И вчерашний бедный трибун получит все: жезл префекта, деньги, власть, положение в обществе и руку правнучки Августа. Вот только бы еще не болела голова...
Глава XXII
Мать и мачеха
Тиберий все-таки не выдержал. Ему так хотелось насладиться своим триумфом, что, несмотря на просьбу цезаря, переданную ему Сабином, и совет Фрасилла немного повременить, он вечером направился в покои своей матери Ливии. При нем была копия письма Августа, собственноручно им переписанная.
Итак, в тот момент, когда Друз и Сабин входили в триклиний, где весело пировали Аппий Силан и его гости, Тиберий входил в комнату императрицы.
Ливия встретила сына не очень приветливо. По его лицу она сразу поняла, что произошло нечто крайне важное. И крайне для нее неприятное — тусклые бесцветные глаза Тиберия светились торжеством, а на бледных губах играла зловещая улыбка.
— Здравствуй, матушка, — сказал он, как обычно, растягивая слова. — Надеюсь, тебе уже лучше и боли в ноге прекратились.
— Спасибо, сын, — сухо ответила Ливия. — Мне приятна твоя забота обо мне. Что ж, это справедливо — я думаю о твоем благополучии, а ты должен думать о моем, не так ли, Тиберий?
— Вот именно, — буркнул сын, без приглашения усаживаясь на табурет. — Как раз о нашем благополучии я и хочу поговорить.
Лицо Ливии — сморщенное, желтое — еле заметно напряглось; острые глаза уперлись в Тиберия.
— Слушаю тебя, — спокойно сказала женщина.
— Для начала, — заговорил Тиберий, с натугой двигая челюстями, — я бы хотел задать тебе один откровенный вопрос. И услышать на него откровенный ответ.
— Задавай, — невозмутимо произнесла императрица. — Ты же знаешь — от тебя у меня нет тайн.
Тиберий собрался с духом и посмотрел ей прямо в глаза. Даже ему, полководцу, который провел множество кампаний и не раз смотрел смерти в лицо, стало не по себе.
— Скажи мне, — с трудом произнес он, — ты имела отношение к ссылке Агриппы Постума?
Ливия пожала плечами.
— На этот счет был цезарский указ. Если ты забыл его, я могу приказать принести из архива копию.
— Я просил отвечать откровенно, — заметил Тиберий. — Ладно, поставлю вопрос по-другому: были ли справедливы обвинения, предъявленные Постуму?
Ливия пожевала губами, собираясь с мыслями.
— В какой-то степени, да, — ответила она наконец.
— А в какой степени? — настаивал Тиберий.
— Скажи мне, сын мой, — с укором произнесла императрица, — почему ты заставляешь меня отвечать на подобные вопросы? Ты же знаешь — все, что я делала, было лишь во благо тебе и Риму.
— А потому, — взорвался Тиберий, — что скоро такой же вопрос тебе задаст суд! И я хочу, чтобы ты была готова к этому.
Слова сына потрясли Ливию, но она огромным усилием воли взяла себя в руки и спросила с прежней невозмутимостью:
— Вот как? Не перегрелся ли ты на солнце, милый Тиберий? Я — перед судом? Такое только в горячке может привидеться. Уж— не болен ли ты, как и бедняга Постум?
Самообладание матери вывело Тиберия из себя. Он выхватил из внутреннего кармана копию письма Августа и почти швырнул свиток пергамента матери на колени.
— Почитай-ка вот это. А потом поговорим.
Ливия небрежно взяла свиток двумя пальцами и брезгливо оглядела его, словно дохлую мышь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Давай, — согласился Сабин, поднимая кубок.
«Нельзя подавать вида, что меня интересует Эмилия, — подумал он. — Сейчас эти франты попросту посмеялись бы над бедным трибуном. Но ничего, придет и мое время смеяться».
Они с Друзом выпили и расцеловались. У Сабина тоже начинало шуметь в голове.
А веселье продолжалось. Мелькали какие-то танцовщицы, мимы, жонглеры, клоуны, даже два гладиатора сразились тупым оружием, но — раскритикованные пьяным Вителлием — с позором удалились.
Слуги вносили все новые амфоры с вином и новые закуски; общество упорно пило и ело, но оживление уже сменилось вялостью, голоса звучали все глуше, головы начинали медленно опускаться на грудь; Вителлия вырвало.
Сабин почувствовал, что кто-то толкает его в плечо, и открыл глаза. В зале звучала негромкая музыка греческого оркестра, а рядом с трибуном на ложе сидел Друз с красными выпученными глазами.
— Давай выпьем, — тупо сказал он.
— Не могу, — с трудом ответил Сабин. — Мне еще ехать...
— Мы друзья или нет? — вопросил Друз, покачиваясь.
— Конечно, друзья, — искренне ответил Сабин и полез обниматься.
— Тогда выпьем.
Сабин вздохнул и поднял кубок,
— За тебя, — сказал он невнятно.
Друз кивнул, голова его упала на грудь.
Сабин мужественно выпил кубок до дна и уронил его на пол. Он хотел оглядеться, есть ли еще кто-нибудь в триклинии, но тут голова его закружилась, и он мягко повалился на подушки своего ложа. И моментально уснул.
Музыка смолкла. В большом зале раздавался теперь лишь громкий храп участников банкета и осторожные шаги слуг.
За окнами уже начинало светать...
* * *
Сабин проснулся с дикой головной болью и таким ощущением, что во рту у него полно горячего песка. Трибун с удивлением оглядел незнакомую комнату, где он лежал на кровати, прикрытый легким одеялом.
Дверь скрипнула, и перед его глазами появился невысокий пожилой мужчина с большой плешью.
— Приветствую тебя, господин, — сказал он осторожно, заметив, что тот проснулся.
— Где я? — тупо спросил трибун.
— В доме Квинта Валерия Сабина, твоего покойного дяди, господин, — ответил мужчина.
— Как я сюда попал? — изумился Сабин, в голове которого чуть-чуть прояснилось. Но только чуть-чуть.
— Под утро тебя принесли в носилках. Рабы сказали, что они из фамилии Нерона Друза.
— А... — вспомнил Сабин вчерашнюю попойку. — Понятно. Позови управляющего.
— Я управляющий, — ответил мужчина. — Меня зовут Софрон. Ты, наверное, хочешь ознакомиться с документами и получить финансовый отчет?
— Да какой там отчет, — махнул рукой Сабин и приподнялся. — Я сейчас хочу только холодной воды.
— Сию секунду, — засуетился управляющий.
— Подожди. Который сейчас час?
— Да уж к полудню идет.
— Проклятье, — выругался Сабин. — А мои доспехи вчера принесли?
— Да, господин, — ответил Софрон. — Они вычищены и смазаны.
— Хорошо. Распорядись, чтобы приготовили ванну. Холодную. И лошадь найди. Мне нужно ехать.
— А документы, господин? — удивился управляющий. — Ты же должен оформить наследство...
— Потом, — отмахнулся Сабин. — Не до этого сейчас. Когда вернусь, все и сделаю.
— Слушаюсь.
Софрон убежал.
Спустя час, слегка освеженный холодной водой и кубком сильно разбавленного вина, Сабин уже скакал по камням виа Аврелия, все еще мучаясь головной болью и приступами ревности. Но в общем он был настроен довольно оптимистично. Дела идут очень удачно. Цезарь наверняка не забудет его услуг. И вчерашний бедный трибун получит все: жезл префекта, деньги, власть, положение в обществе и руку правнучки Августа. Вот только бы еще не болела голова...
Глава XXII
Мать и мачеха
Тиберий все-таки не выдержал. Ему так хотелось насладиться своим триумфом, что, несмотря на просьбу цезаря, переданную ему Сабином, и совет Фрасилла немного повременить, он вечером направился в покои своей матери Ливии. При нем была копия письма Августа, собственноручно им переписанная.
Итак, в тот момент, когда Друз и Сабин входили в триклиний, где весело пировали Аппий Силан и его гости, Тиберий входил в комнату императрицы.
Ливия встретила сына не очень приветливо. По его лицу она сразу поняла, что произошло нечто крайне важное. И крайне для нее неприятное — тусклые бесцветные глаза Тиберия светились торжеством, а на бледных губах играла зловещая улыбка.
— Здравствуй, матушка, — сказал он, как обычно, растягивая слова. — Надеюсь, тебе уже лучше и боли в ноге прекратились.
— Спасибо, сын, — сухо ответила Ливия. — Мне приятна твоя забота обо мне. Что ж, это справедливо — я думаю о твоем благополучии, а ты должен думать о моем, не так ли, Тиберий?
— Вот именно, — буркнул сын, без приглашения усаживаясь на табурет. — Как раз о нашем благополучии я и хочу поговорить.
Лицо Ливии — сморщенное, желтое — еле заметно напряглось; острые глаза уперлись в Тиберия.
— Слушаю тебя, — спокойно сказала женщина.
— Для начала, — заговорил Тиберий, с натугой двигая челюстями, — я бы хотел задать тебе один откровенный вопрос. И услышать на него откровенный ответ.
— Задавай, — невозмутимо произнесла императрица. — Ты же знаешь — от тебя у меня нет тайн.
Тиберий собрался с духом и посмотрел ей прямо в глаза. Даже ему, полководцу, который провел множество кампаний и не раз смотрел смерти в лицо, стало не по себе.
— Скажи мне, — с трудом произнес он, — ты имела отношение к ссылке Агриппы Постума?
Ливия пожала плечами.
— На этот счет был цезарский указ. Если ты забыл его, я могу приказать принести из архива копию.
— Я просил отвечать откровенно, — заметил Тиберий. — Ладно, поставлю вопрос по-другому: были ли справедливы обвинения, предъявленные Постуму?
Ливия пожевала губами, собираясь с мыслями.
— В какой-то степени, да, — ответила она наконец.
— А в какой степени? — настаивал Тиберий.
— Скажи мне, сын мой, — с укором произнесла императрица, — почему ты заставляешь меня отвечать на подобные вопросы? Ты же знаешь — все, что я делала, было лишь во благо тебе и Риму.
— А потому, — взорвался Тиберий, — что скоро такой же вопрос тебе задаст суд! И я хочу, чтобы ты была готова к этому.
Слова сына потрясли Ливию, но она огромным усилием воли взяла себя в руки и спросила с прежней невозмутимостью:
— Вот как? Не перегрелся ли ты на солнце, милый Тиберий? Я — перед судом? Такое только в горячке может привидеться. Уж— не болен ли ты, как и бедняга Постум?
Самообладание матери вывело Тиберия из себя. Он выхватил из внутреннего кармана копию письма Августа и почти швырнул свиток пергамента матери на колени.
— Почитай-ка вот это. А потом поговорим.
Ливия небрежно взяла свиток двумя пальцами и брезгливо оглядела его, словно дохлую мышь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134