Эй, Силан, — повернулся он к своему приятелю, который тоже был изрядно навеселе, — ну-ка, напомни...
Силан хихикнул и начал читать громким, звучным, не лишенным приятности, голосом:
* * *
Ах, девчонка, просто диво!
Все во мне проснулось,
Подмигнул я ей игриво,
Она улыбнулась.
Три часа я ждал в постели,
Обнимал подушку,
Петухи уже запели —
Не пришла подружка.
Страсть, уснул, не успокоив.
Никому не нужен,
И приснилось мне такое,
Что проснулся— в луже.
* * *
Август поморщился, но потом улыбнулся. Сатурнин хлопнул Друза по плечу и захохотал. Остальные тоже смеялись. Лишь вечно хмурый Тиберий критически оглядел сына и тяжелым шагом направился в свою палатку.
Вот так — весело, со смехом и шутками — двигался этот поход. Словно и не было ни у кого никаких проблем, словно не встала между Августом и его женой тень Агриппы Постума.
На следующий день ночевали в Террацине, на морском берегу. Ели жареную рыбу, пили легкое рецийское и бодрящее аминейское, слушали греческих музыкантов и декламаторов, посмотрели выступления мимов и танцоров.
Еще через двадцать шесть миль, в Формиях, цезаря и его свиту пригласил к себе в гости местный аристократ, приятель Августа. Там они пробыли два дня, отдыхая и набираясь сил. Это было сделано потому, что принцепс, видимо, все-таки простудился на болотах, и его начала слегка трясти лихорадка. Да и желудок чего-то закапризничал, отказываясь принимать пищу.
Ливия с тревогой в голосе заявила, что теперь сама будет готовить кушанья для мужа, но тот вежливо поблагодарил и отказался.
— Не беспокойся, родная, — сказал он с улыбкой. — Мне нужно совсем немного, и с этим прекрасно справится мой повар.
В Капуе Августу чуть полегчало, а потому он не стал там задерживаться, и рано утром поход двинулся дальше. Через семнадцать миль была сделана остановка — тут, на развилке, пора было прощаться. Тиберий с немногочисленными спутниками должен был двигаться дальше по виа Аппия, до самого Брундизия, где его уже ждал корабль, чтобы перевезти через Адриатическое море в Иллирик, к месту дислокации Данувийской армии, а цезарь со своей свитой собирался свернуть направо и посетить Неаполь, откуда морем вернуться в Рим.
Обоз отправился сразу же, чтобы подготовить все к ночлегу, а Август, Тиберий, Ливия и сопровождавшие их достойные граждане задержались на часок, чтобы проститься, пожелать друг другу удачи и выпить кубок вина за успешные боевые действия против взбунтовавшихся далматийцев.
Сабин, держась в некотором отдалении, наблюдал за сценой прощания. Август, сидя в носилках, поскольку был еще слаб после болезни, произнес напутственную речь, которую все выслушали с почтительным вниманием. Даже Тиберий перестал хмурить лоб, что он постоянно делал на официальных церемониях. Затем с подобными речами выступили несколько сенаторов и бывших консулов, среди них был и Гней Сентий Сатурнин.
— Родина ждет от тебя побед, достойный и храбрый Тиберий, — сказал он. — И помни — время не ждет, так что прошу тебя не задерживаться в пути, чтобы как можно скорее ступить на землю Иллирика и навести там железный римский порядок.
После этого к Тиберию подошла Ливия. Она обняла сына, прижалась губами к его щеке и стояла в этой театральной позе несколько секунд, полузакрыв глаза.
— Сенатор Сатурнин, — сказала она затем холодно, — просит тебя поспешить. Что ж, он государственный муж и истинный римлянин, он думает только о благе Отечества. Но я, твоя мать, говорю тебе: не стоит торопиться, действуй обдуманно и рассудительно. Тот, кто неосмотрительно спешит, выигрывает немного, а потерять может все.
С этими словами она взглянула прямо в глаза сыну. Тот не выдержал и отвернулся. Опять она за свое. Тиберий мягко, но решительно отстранил мать и повернулся к Августу, который удивленно думал, что же хотела сказать Ливия этим странным напутствием. Сенатор Сатурнин зато прекрасно ее понял. Она боится отпуска" Тиберия далеко, еще надеется уговорить сына и обеспечить ему добытую ценой крови невинных людей власть.
Словно прочтя его мысли, Тиберий открыто взглянул в лицо Августу и твердо произнес:
— Прошу тебя, отец, позаботься о моей матери, пока меня не будет. Что же до остального, то еще раз заверяю: я был и остаюсь послушным твоей воле и сделаю все так, как ты хотел. Сейчас мое место на фронте.
Немногие поняли, что имел в виду Тиберий, и восприняли эти слова просто как дежурное заверение в преданности: дескать, не буду бунтовать против тебя легионы, не волнуйся. Но те, кто понял — сам Август, Сабин, Сатурнин и, конечно, Ливия — выслушали его с различными чувствами.
Цезарь с признательностью улыбнулся, сенатор и трибун расслабились, а императрица в бессильной ярости скрипнула зубами и, повернувшись, двинулась к своим носилкам, показывая, что, якобы, не в силах далее выносить грустную церемонию прощания.
Август обнял пасынка, прижал к груди, прослезился.
— Спасибо, Тиберий, — сказал он. — Я этого не забуду. Всякое между нами было, но теперь...
Растроганный, он не мог говорить дальше и только махнул рукой. Восприняв это как разрешение на отъезд, Тиберий, который терпеть не мог всякие сантименты, кивнул своим спутникам, вскочил на коня и, не оглядываясь, поскакал по виа Аппия. Скоро небольшая кавалькада исчезла в клубах пыли.
Август и те, кто остался с ним, постояли еще немного, а потом расселись по своим экипажам и свернули к Неаполю, большому и красивому древнему греческому городу, который поблескивал белизной своих зданий сквозь дымку тумана.
* * *
В Неаполе они задержались ненадолго — пора было думать о возвращении в Рим, да и радостная непринужденная атмосфера похода с отъездом Тиберия почему-то исчезла.
Цезарь, правда, несмотря на вцепившуюся в него лихорадку, которая никак не хотела отпускать его измученное тело, делал все, что мог, чтобы поднять настроение. Власти Неаполя учредили в его честь гимнастические состязания знатных юношей, и Август, хотя и кутался в плащ, отсидел представление с начала и до конца, окруженный своей свитой.
На следующий день он даже сел на корабль и отплыл на остров Капрея, который лежал в двадцати милях от Путеол — гавани Неаполя и в четырех от Суррентского мыса — западной оконечности Апеннинского полуострова.
Там цезарь и те, кто его сопровождал, расположились на одной из чудесных, принадлежащих самому Августу, вилл и приятно отдохнули, купаясь в море и загорая. Принцепс даже половил рыбу на удочку и получил огромное удовольствие, когда вытащил здоровенную краснобородку. Ее съели потом за ужином.
Однако состояние здоровья цезаря по-прежнему оставляло желать лучшего; снова возобновились боли в желудке, кровь стучала в висках, кололо сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Силан хихикнул и начал читать громким, звучным, не лишенным приятности, голосом:
* * *
Ах, девчонка, просто диво!
Все во мне проснулось,
Подмигнул я ей игриво,
Она улыбнулась.
Три часа я ждал в постели,
Обнимал подушку,
Петухи уже запели —
Не пришла подружка.
Страсть, уснул, не успокоив.
Никому не нужен,
И приснилось мне такое,
Что проснулся— в луже.
* * *
Август поморщился, но потом улыбнулся. Сатурнин хлопнул Друза по плечу и захохотал. Остальные тоже смеялись. Лишь вечно хмурый Тиберий критически оглядел сына и тяжелым шагом направился в свою палатку.
Вот так — весело, со смехом и шутками — двигался этот поход. Словно и не было ни у кого никаких проблем, словно не встала между Августом и его женой тень Агриппы Постума.
На следующий день ночевали в Террацине, на морском берегу. Ели жареную рыбу, пили легкое рецийское и бодрящее аминейское, слушали греческих музыкантов и декламаторов, посмотрели выступления мимов и танцоров.
Еще через двадцать шесть миль, в Формиях, цезаря и его свиту пригласил к себе в гости местный аристократ, приятель Августа. Там они пробыли два дня, отдыхая и набираясь сил. Это было сделано потому, что принцепс, видимо, все-таки простудился на болотах, и его начала слегка трясти лихорадка. Да и желудок чего-то закапризничал, отказываясь принимать пищу.
Ливия с тревогой в голосе заявила, что теперь сама будет готовить кушанья для мужа, но тот вежливо поблагодарил и отказался.
— Не беспокойся, родная, — сказал он с улыбкой. — Мне нужно совсем немного, и с этим прекрасно справится мой повар.
В Капуе Августу чуть полегчало, а потому он не стал там задерживаться, и рано утром поход двинулся дальше. Через семнадцать миль была сделана остановка — тут, на развилке, пора было прощаться. Тиберий с немногочисленными спутниками должен был двигаться дальше по виа Аппия, до самого Брундизия, где его уже ждал корабль, чтобы перевезти через Адриатическое море в Иллирик, к месту дислокации Данувийской армии, а цезарь со своей свитой собирался свернуть направо и посетить Неаполь, откуда морем вернуться в Рим.
Обоз отправился сразу же, чтобы подготовить все к ночлегу, а Август, Тиберий, Ливия и сопровождавшие их достойные граждане задержались на часок, чтобы проститься, пожелать друг другу удачи и выпить кубок вина за успешные боевые действия против взбунтовавшихся далматийцев.
Сабин, держась в некотором отдалении, наблюдал за сценой прощания. Август, сидя в носилках, поскольку был еще слаб после болезни, произнес напутственную речь, которую все выслушали с почтительным вниманием. Даже Тиберий перестал хмурить лоб, что он постоянно делал на официальных церемониях. Затем с подобными речами выступили несколько сенаторов и бывших консулов, среди них был и Гней Сентий Сатурнин.
— Родина ждет от тебя побед, достойный и храбрый Тиберий, — сказал он. — И помни — время не ждет, так что прошу тебя не задерживаться в пути, чтобы как можно скорее ступить на землю Иллирика и навести там железный римский порядок.
После этого к Тиберию подошла Ливия. Она обняла сына, прижалась губами к его щеке и стояла в этой театральной позе несколько секунд, полузакрыв глаза.
— Сенатор Сатурнин, — сказала она затем холодно, — просит тебя поспешить. Что ж, он государственный муж и истинный римлянин, он думает только о благе Отечества. Но я, твоя мать, говорю тебе: не стоит торопиться, действуй обдуманно и рассудительно. Тот, кто неосмотрительно спешит, выигрывает немного, а потерять может все.
С этими словами она взглянула прямо в глаза сыну. Тот не выдержал и отвернулся. Опять она за свое. Тиберий мягко, но решительно отстранил мать и повернулся к Августу, который удивленно думал, что же хотела сказать Ливия этим странным напутствием. Сенатор Сатурнин зато прекрасно ее понял. Она боится отпуска" Тиберия далеко, еще надеется уговорить сына и обеспечить ему добытую ценой крови невинных людей власть.
Словно прочтя его мысли, Тиберий открыто взглянул в лицо Августу и твердо произнес:
— Прошу тебя, отец, позаботься о моей матери, пока меня не будет. Что же до остального, то еще раз заверяю: я был и остаюсь послушным твоей воле и сделаю все так, как ты хотел. Сейчас мое место на фронте.
Немногие поняли, что имел в виду Тиберий, и восприняли эти слова просто как дежурное заверение в преданности: дескать, не буду бунтовать против тебя легионы, не волнуйся. Но те, кто понял — сам Август, Сабин, Сатурнин и, конечно, Ливия — выслушали его с различными чувствами.
Цезарь с признательностью улыбнулся, сенатор и трибун расслабились, а императрица в бессильной ярости скрипнула зубами и, повернувшись, двинулась к своим носилкам, показывая, что, якобы, не в силах далее выносить грустную церемонию прощания.
Август обнял пасынка, прижал к груди, прослезился.
— Спасибо, Тиберий, — сказал он. — Я этого не забуду. Всякое между нами было, но теперь...
Растроганный, он не мог говорить дальше и только махнул рукой. Восприняв это как разрешение на отъезд, Тиберий, который терпеть не мог всякие сантименты, кивнул своим спутникам, вскочил на коня и, не оглядываясь, поскакал по виа Аппия. Скоро небольшая кавалькада исчезла в клубах пыли.
Август и те, кто остался с ним, постояли еще немного, а потом расселись по своим экипажам и свернули к Неаполю, большому и красивому древнему греческому городу, который поблескивал белизной своих зданий сквозь дымку тумана.
* * *
В Неаполе они задержались ненадолго — пора было думать о возвращении в Рим, да и радостная непринужденная атмосфера похода с отъездом Тиберия почему-то исчезла.
Цезарь, правда, несмотря на вцепившуюся в него лихорадку, которая никак не хотела отпускать его измученное тело, делал все, что мог, чтобы поднять настроение. Власти Неаполя учредили в его честь гимнастические состязания знатных юношей, и Август, хотя и кутался в плащ, отсидел представление с начала и до конца, окруженный своей свитой.
На следующий день он даже сел на корабль и отплыл на остров Капрея, который лежал в двадцати милях от Путеол — гавани Неаполя и в четырех от Суррентского мыса — западной оконечности Апеннинского полуострова.
Там цезарь и те, кто его сопровождал, расположились на одной из чудесных, принадлежащих самому Августу, вилл и приятно отдохнули, купаясь в море и загорая. Принцепс даже половил рыбу на удочку и получил огромное удовольствие, когда вытащил здоровенную краснобородку. Ее съели потом за ужином.
Однако состояние здоровья цезаря по-прежнему оставляло желать лучшего; снова возобновились боли в желудке, кровь стучала в висках, кололо сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134