Дринн осторожно сказал: - Мы никогда не видим Быка и не говорим о нем. Все, что имеет к .нему отношение, нас не касается. А вот единорогов - нет. И никогда не было. - Он опять налил вина. - Я повторю вам слова проклятья, - сказал он и, сложив руки перед собой, начал нараспев:
Разделите вы, Хаггарда рабы,
Взлет и паденье его судьбы,
Вы будете богаты вам на горе,
Покуда башни не обрушит море.
Замок будет сокрушен Тем,
кто в Хагсгейте рожден.
Несколько голосов присоединились к голосу Дринна, повторяя слова старинного проклятья. Они были печальны и доносились откуда-то издалека, словно раздавались не в комнате, а вились где-то над трубой гостиницы, беспомощные, как сухие листья.
«Что это на их лицах? - думала Молли. - Кажется, я знаю». Волшебник молча сидел возле нее, его длинные пальцы играли бокалом.
- Когда эти слова были произнесены впервые, - продолжал Дринн, - Хаггарда еще не было в стране, и все вокруг было свежим и цвело, все, кроме Хагсгейта. Хагсгейт был тогда таким, какой стала теперь вся эта страна: нищим, голым городом, в котором люди клали на крышу большие камни, .чтобы ветер не сдувал солому. - Он горько улыбнулся, посмотрев на пожилых. - Урожай... хозяйство! Растили капусту, брюкву, мелкую картошку, и во всем Хагсгейте была всего одна усталая корова. Странники считали, что город прокляла какая-то мстительная ведьма.
Молли чувствовала, как Она ходит по улице, то удаляется, то возвращается, беспокойная, как колеблющиеся тени факелов на стене. Молли хотела выбежать к ней, но вместо того спокойно спросила: - Ну, а потом, когда проклятие свершилось? Дринн ответил:
- С этого момента мы не видали ничего, кроме щедрости. Наша суровая земля стала такой доброй, что сады и огороды вырастали на ней сами по себе - их не надо было ни сажать, ни поливать. Наши стада множились; наши ремесленники однажды проснулись мастерами; воздух, которым мы дышим, и вода, которую мы пьем, сохраняют нас от болезней. Все печали минуют нас - и это в то время, когда все вокруг стало пеплом в руках Хаггарда. Пятьдесят лет процветаем только мы и он. Как будто прокляты все остальные.
- «Взлет и паденье его судьбы», - пробормотал Шмендрик. - Так, так. - Он выпил еще стакан черного вина и рассмеялся. - А старый Хаггард все правит и будет править, пока море не хлынет на сушу. Вы и не знаете, что такое настоящее проклятье. Послушайте-ка мою историю. - Его глаза вдруг наполнились слезами. - Начнем с того, что моя мать не любила меня. Она притворялась, а я знал...
Дринн прервал его, и только тогда Молли поняла, что было странным в хагсгейтцах. Они были хорошо и тепло одеты, но их лица были лицами бедняков, промерзших до костей и слишком голодных, чтобы есть. Дринн произнес:
- «Замок будет сокрушен тем, кто в Хагсгейте рожден». Как мы можем наслаждаться своим богатством, если знаем, что оно окончится и причиной тому будет один из нас. С каждым днем мы все богаче и все ближе к гибели. Волшебник, пятьдесят лет мы жили, избегая привязанностей, порвали со всеми привычками... Мы готовились к приходу моря. Ни минуты радости не дало нам ни богатство, ни что-нибудь другое - ведь счастье - это тоже нечто, что можно потерять. Пожалейте Хагсгейт, путники, ведь во веем жалком мире нет города несчастнее.
- Погибли, погибли, погибли, - причитали горожане. - Горе, горе нам.
Молли Отрава молча взирала на них, а Шмендрик почтительно сказал:
- Вот это доброе проклятие, вот это профессиональная работа. Я всегда говорю: если тебе что-нибудь нужно, иди к профессионалу. В конце концов это опправдает себя.
Дринн нахмурился, и Молли толкнула Шмендрика в бок. Тот заморгал:
- Ой! Ну, что вы хотите! Должен предупредить, я не слишком искусный маг, однако если бы я мог, то с радостью снял бы с вас это проклятье.
-Я и не думаю, что ты большой чародей, - отвечал Дринн, - но и такой, как ты есть, ты поможешь не больше, чем самый искусный из вас. Оставим проклятье в покое. Если кто-нибудь его и снимет, может, мы и не станем бедней, но уж богатеть перестанем, а это столь же плохо. Нет, наше настоящее дело - не дать замку Хаггарда обрушиться в морс, а раз герой, который разрушит замок, должен быть родом из Хагсгейта, наша задача вполне выполнима. Поэтому-то мы и не позволяем селиться у нас чужеземцам. Мы отгоняем их, если нужно - силой, но чаще - обманом. Мрачные сказки про Хагсгейт, о которых ты говорил... выдумали мы сами и следим за тем, чтобы их знали повсюду и чтобы к нам никто не приходил. - Тут на его впалых щеках появилась гордая улыбка. Шмендрик, оперевшись подбородком о костяшки пальцев, с вялой улыбкой смотрел на Дринна.
- А как же ваши собственные дети? - спросил он. - Ведь кто-нибудь из них, когда вырастет, может выполнить проклятье? - Он посмотрел вокруг, сонно изучая уставившиеся на него морщинистые лица. - Надо подумать, есть ли в этом городе молодежь. Когда в Хагсгейте кладут детей спать?
Все молчали. Молли слышала, как стучит кровь в ушах хагсгейтцев, видела, как она затмевает их глаза, как волнами по коже пробегает дрожь. Потом Дринн сказал:
- У нас нет детей. Нет с того самого дня, когда на нас пало проклятье. - Он покашлял в кулак и добавил: - Наиболее очевидный способ одурачить ведьму.
Шмендрик откинул голову назад и беззвучно рассмеялся, так, что дрогнули огни факелов. Молли поняла - волшебник был совершенно пьян.
Рот Дринна исчез, а глаза стали потрескавшимся фарфором:
- Я не вижу в нашем положении никаких причин для смеха, - тихо сказал он. - Совершенно никаких. - Никаких, - пробулькал Шмендрик и, расплескивая вино, склонился над столом. - Никаких, простите, никаких, совершенно никаких. - Под злыми взглядами двух сотен глаз он попытался взять себя в руки и серьезно ответил Дринну: - Тогда может показаться, что у вас совсем нет забот. По крайней мере, серьезно тревожащих вас. - Легкий смешок вырвался из его рта, как пар из чайника.
- Да, так может показаться, - Дринн наклонился вперед и двумя пальцами тронул Шмендрика за запястье. - Но я еще не сказал всего. Двадцать один год назад в Хагсгейте родился ребенок. Чей он был, мы так и не узнали. Я сам нашел его как-то ночью на рыночной площади. Он молча лежал на колоде мясника. Шел снег, но его тесно окружили бродячие кошки, и ему было тепло и уютно. Кошки мурлыкали, и голоса их были полны знания. Я долго стоял у колыбели, размышляя, почему идет снег и, мурлыкая, пророчествуют кошки. - Он остановился, и Молли Отрава нетерпеливо сказала:
- Конечно, вы взяли ребенка домой и воспитали как своего собственного? Дринн положил руки ладонями кверху. - Я прогнал кошек, - ответил он, - и в одиночестве отправился домой. - Лицо Молли стало белым как туман. Дринн слегка поежился. - Я понимаю, когда рождается герой... - продолжал он. - Знамения, предзнаменования, змеи в детской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51