Затем он высыпал горсть порошка на плевок и триумфально улыбнулся в зеленом свете безмолвной вспышки огня. Когда свет погас, он произнес еще три слова. Они прожужжали, как пчелы на Луне.
Клетка начала уменьшаться. Она не видела, как движутся прутья, но каждый раз, когда у Шмендрика вырывалось: «О, нет!», - Она чувствовала, что пространство вокруг нее уменьшается. Она уже не могла повернуться. Прутья сжимались, безжалостные как прилив, как утро; они пройдут сквозь ее тело, окружив навсегда ее сердце железной клеткой. Она молчала, когда вызванное Шмендриком нечто, ухмыляясь, направилось к ней, но сейчас Она вскрикнула тонко и отчаянно, и все же не сдаваясь.
Как Шмендрик остановил прутья, Она так никогда и не узнала. Если он и произносил заклинания, Она не слышала их. Прутья остановились на волосок от ее тела. Они завывали от голода, словно холодный ветер. Но достать ее они не могли. Волшебник наконец бессильно опустил руки. - Я не могу больше, - выдавил он с трудом - В следующий раз, наверно, я не смогу даже... - Голос его прервался, в глазах было то же поражение, которое отягощало руки. - Ведьма не ошиблась во мне, - сказал он.
- Попробуй еще, - попросила Она.- Ты мой друг. Попробуй снова.
Но Шмендрик, горько улыбаясь, рылся в карманах, где что-то бренчало и позвякивало.
- Так я и знал, что этим и кончится, - бормотал он, - мечтал я, что будет иначе, но так я и знал. - Он вынул кольцо, на котором висели ржавые ключи.- Вам должен служить великий волшебник, - продолжал он, - но пока, увы, придется ограничиться услугами второразрядного карманника. Единороги не знают нужды, позора, сомнений, долгов, но смертные, как вы могли заметить, хватают, что могут. А Ракх может думать только о чем-нибудь одном.
Она внезапно почувствовала, что все звери в «Полночном карнавале» не спят и бесшумно наблюдают за ней. В соседней клетке гарпия начала медленно переступать с ноги на ногу. - Скорее, - сказала Она, - скорее. Шмендрик уже вставлял ключ в замочную скважину. При первой неудачной попытке замок молчал, но когда он попытался вставить второй ключ, замок громко выкрикнул:
- Хо-хо, тут какой-то волшебник? Какой-то волшебник! - У него был голос Мамаши Фортуны.
- Ах, чтоб ты сдох, - пробормотал волшебник. Он повернул ключ, и замок с презрительным ворчанием открылся. Шмендрик широко распахнул дверцу клетки и мягко произнес: - Прошу вас, леди. Вы свободны.
Она легко ступила на землю, и Маг Шмендрик изумленно попятился.
- О, вы не такая, как за решеткой, - прошептал он, - меньше и не такая... О Боже.
Она была в своем лесу, мокром, черном и опустошенном ее долгим отсутствием. Кто-то звал ее издалека, но Она согревала деревья, пробуждала травы. Галькой о днище лодки проскрежетал голос Ракха: - Ну, Шмендрик, я сдаюсь. Почему ворон похож на классную доску?
Она отодвинулась в самую глубину тени, и Ракх увидел только волшебника и пустую клетку. Рука его нырнула в карман и появилась вновь.
- Ну, тощий вор, - сказал он, осклабившись в железной ухмылке. - Теперь она нанижет тебя на колючую проволоку и сделает ожерелье для гарпии. - Он повернулся, направляясь к фургону Мамаши Фортуны.
- Бегите, - сказал волшебник. Совершив отчаянный и неуклюжий полупрыжок-полуполет, он приземлился прямо на спину Ракха, зажав ему глаза и рот своими длинными руками. Они упали вместе, но Шмендрик поднялся первым и пригвоздил коленями плечи Ракха к земле. - На колючую проволоку, - задыхался он. - Ты - мешок с камнями, ты - пустырь, ты - разорение. Я набью тебя несчастьем, покуда оно не польется из твоих глаз. Я превращу твое сердце в траву, а все, что ты любишь, в овец. Я превращу тебя в плохого поэта с возвышенными мечтами. Я сделаю так, что все ногти у тебя на ногах станут расти внутрь. Ты у меня попляшешь.
Ракх тряхнул головой и сел, отбросив Шмендрика на десять футов в сторону.
- О чем ты говоришь? - злобно хохотнул он. - Тебе не под силу даже превратить сливки в масло. Волшебник только начинал подниматься на ноги, как в свою очередь Ракх придавил его к земле.
- Ты никогда не нравился мне, - с удовольствием сказал он. - Ты любишь выпендриваться, хотя при твоей силенке... - Его руки, тяжелые как ночь, сомкнулись на горле волшебника. Она не видела. Она была у самой дальней клетки, где скулил, рычал и припадал к земле мантикор. Концом рога Она прикоснулась к замку и, не обернувшись, направилась к клетке дракона. По очереди Она освободила всех - сатира, Цербера, Змея Мидгарда. Чары пропадали, когда узники обретали свободу и исчезали в ночи, кто быстро, кто медленно и неуклюже, - веселая собака, лев, обезьяна, крокодил и змея. Никто не благодарил ее, но Она и не ждала благодарности.
Только паучиха не обращала внимания на мягкий зов единорога, донесшийся к ней сквозь открытую дверь. Арахна трудилась над паутиной, полагая, что это Млечный Путь, опадающий хлопьями снега. Она шепнула:
- Ткачиха, свобода лучше, свобода лучше, - но Арахна сновала вверх и вниз по своему железному ткацкому станку. Паучиха не остановилась даже на секунду, и когда Она воскликнула: - Это очень красиво, Арахна, но это не искусство, - новая паутина тихо, как снег, опускалась вдоль прутьев.
Поднялся ветер. Паутина скользнула мимо глаз единорога и исчезла. Это гарпия, взмахивая крыльями, собиралась с силами - так навстречу изогнувшемуся гребню волны несутся потоки смешанной с песком воды. Залитая кровью луна вырвалась из-за облаков, и Она увидела Келено, золотую, с волосами, полыхавшими как пламя. Сильные, холодные взмахи крыльев сотрясали клетку. Гарпия смеялась.
Ракх и Шмендрик стояли на коленях рядом с клеткой единорога. Волшебник сжимал в руках тяжелую связку ключей, Ракх потирал голову и мигал. Слепыми от ужаса глазами смотрели они на поднимающуюся гарпию. Ветер пригибал их, толкал друг на друга, их кости гремели.
Она направилась к клетке гарпии. Маг Шмендрик, маленький и бледный, повернувшись к ней, открывал и закрывал рот; Она знала, что он кричит, хотя и не могла слышать его: «Она убьет тебя, она убьет тебя! Беги, глупая, пока она еще в клетке! Она убьет тебя, если ты ее выпустишь!»
Но Она шла, озаряемая светом своего рога, пока не оказалась перед Келено, Темной. На мгновение ледяные крылья повисли в воздухе как облака, и древние желтые глаза гарпии опустились прямо в сердце единорога, притянув ее к себе. «Я убью тебя, если ты освободишь меня, - говорили глаза. - Освободи меня».
Она опустила голову, и кончик рога коснулся замка на клетке гарпии. Дверь клетки не отворилась, и прутья не растаяли в свете звезд. Гарпия подняла свои крылья, и все четыре решетки медленно опали, как лепестки раскрывающегося в ночи гигантского цветка. На обломках ужасная в своей красе и свободная вскричала гарпия, волосы ее развевались, как мечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Клетка начала уменьшаться. Она не видела, как движутся прутья, но каждый раз, когда у Шмендрика вырывалось: «О, нет!», - Она чувствовала, что пространство вокруг нее уменьшается. Она уже не могла повернуться. Прутья сжимались, безжалостные как прилив, как утро; они пройдут сквозь ее тело, окружив навсегда ее сердце железной клеткой. Она молчала, когда вызванное Шмендриком нечто, ухмыляясь, направилось к ней, но сейчас Она вскрикнула тонко и отчаянно, и все же не сдаваясь.
Как Шмендрик остановил прутья, Она так никогда и не узнала. Если он и произносил заклинания, Она не слышала их. Прутья остановились на волосок от ее тела. Они завывали от голода, словно холодный ветер. Но достать ее они не могли. Волшебник наконец бессильно опустил руки. - Я не могу больше, - выдавил он с трудом - В следующий раз, наверно, я не смогу даже... - Голос его прервался, в глазах было то же поражение, которое отягощало руки. - Ведьма не ошиблась во мне, - сказал он.
- Попробуй еще, - попросила Она.- Ты мой друг. Попробуй снова.
Но Шмендрик, горько улыбаясь, рылся в карманах, где что-то бренчало и позвякивало.
- Так я и знал, что этим и кончится, - бормотал он, - мечтал я, что будет иначе, но так я и знал. - Он вынул кольцо, на котором висели ржавые ключи.- Вам должен служить великий волшебник, - продолжал он, - но пока, увы, придется ограничиться услугами второразрядного карманника. Единороги не знают нужды, позора, сомнений, долгов, но смертные, как вы могли заметить, хватают, что могут. А Ракх может думать только о чем-нибудь одном.
Она внезапно почувствовала, что все звери в «Полночном карнавале» не спят и бесшумно наблюдают за ней. В соседней клетке гарпия начала медленно переступать с ноги на ногу. - Скорее, - сказала Она, - скорее. Шмендрик уже вставлял ключ в замочную скважину. При первой неудачной попытке замок молчал, но когда он попытался вставить второй ключ, замок громко выкрикнул:
- Хо-хо, тут какой-то волшебник? Какой-то волшебник! - У него был голос Мамаши Фортуны.
- Ах, чтоб ты сдох, - пробормотал волшебник. Он повернул ключ, и замок с презрительным ворчанием открылся. Шмендрик широко распахнул дверцу клетки и мягко произнес: - Прошу вас, леди. Вы свободны.
Она легко ступила на землю, и Маг Шмендрик изумленно попятился.
- О, вы не такая, как за решеткой, - прошептал он, - меньше и не такая... О Боже.
Она была в своем лесу, мокром, черном и опустошенном ее долгим отсутствием. Кто-то звал ее издалека, но Она согревала деревья, пробуждала травы. Галькой о днище лодки проскрежетал голос Ракха: - Ну, Шмендрик, я сдаюсь. Почему ворон похож на классную доску?
Она отодвинулась в самую глубину тени, и Ракх увидел только волшебника и пустую клетку. Рука его нырнула в карман и появилась вновь.
- Ну, тощий вор, - сказал он, осклабившись в железной ухмылке. - Теперь она нанижет тебя на колючую проволоку и сделает ожерелье для гарпии. - Он повернулся, направляясь к фургону Мамаши Фортуны.
- Бегите, - сказал волшебник. Совершив отчаянный и неуклюжий полупрыжок-полуполет, он приземлился прямо на спину Ракха, зажав ему глаза и рот своими длинными руками. Они упали вместе, но Шмендрик поднялся первым и пригвоздил коленями плечи Ракха к земле. - На колючую проволоку, - задыхался он. - Ты - мешок с камнями, ты - пустырь, ты - разорение. Я набью тебя несчастьем, покуда оно не польется из твоих глаз. Я превращу твое сердце в траву, а все, что ты любишь, в овец. Я превращу тебя в плохого поэта с возвышенными мечтами. Я сделаю так, что все ногти у тебя на ногах станут расти внутрь. Ты у меня попляшешь.
Ракх тряхнул головой и сел, отбросив Шмендрика на десять футов в сторону.
- О чем ты говоришь? - злобно хохотнул он. - Тебе не под силу даже превратить сливки в масло. Волшебник только начинал подниматься на ноги, как в свою очередь Ракх придавил его к земле.
- Ты никогда не нравился мне, - с удовольствием сказал он. - Ты любишь выпендриваться, хотя при твоей силенке... - Его руки, тяжелые как ночь, сомкнулись на горле волшебника. Она не видела. Она была у самой дальней клетки, где скулил, рычал и припадал к земле мантикор. Концом рога Она прикоснулась к замку и, не обернувшись, направилась к клетке дракона. По очереди Она освободила всех - сатира, Цербера, Змея Мидгарда. Чары пропадали, когда узники обретали свободу и исчезали в ночи, кто быстро, кто медленно и неуклюже, - веселая собака, лев, обезьяна, крокодил и змея. Никто не благодарил ее, но Она и не ждала благодарности.
Только паучиха не обращала внимания на мягкий зов единорога, донесшийся к ней сквозь открытую дверь. Арахна трудилась над паутиной, полагая, что это Млечный Путь, опадающий хлопьями снега. Она шепнула:
- Ткачиха, свобода лучше, свобода лучше, - но Арахна сновала вверх и вниз по своему железному ткацкому станку. Паучиха не остановилась даже на секунду, и когда Она воскликнула: - Это очень красиво, Арахна, но это не искусство, - новая паутина тихо, как снег, опускалась вдоль прутьев.
Поднялся ветер. Паутина скользнула мимо глаз единорога и исчезла. Это гарпия, взмахивая крыльями, собиралась с силами - так навстречу изогнувшемуся гребню волны несутся потоки смешанной с песком воды. Залитая кровью луна вырвалась из-за облаков, и Она увидела Келено, золотую, с волосами, полыхавшими как пламя. Сильные, холодные взмахи крыльев сотрясали клетку. Гарпия смеялась.
Ракх и Шмендрик стояли на коленях рядом с клеткой единорога. Волшебник сжимал в руках тяжелую связку ключей, Ракх потирал голову и мигал. Слепыми от ужаса глазами смотрели они на поднимающуюся гарпию. Ветер пригибал их, толкал друг на друга, их кости гремели.
Она направилась к клетке гарпии. Маг Шмендрик, маленький и бледный, повернувшись к ней, открывал и закрывал рот; Она знала, что он кричит, хотя и не могла слышать его: «Она убьет тебя, она убьет тебя! Беги, глупая, пока она еще в клетке! Она убьет тебя, если ты ее выпустишь!»
Но Она шла, озаряемая светом своего рога, пока не оказалась перед Келено, Темной. На мгновение ледяные крылья повисли в воздухе как облака, и древние желтые глаза гарпии опустились прямо в сердце единорога, притянув ее к себе. «Я убью тебя, если ты освободишь меня, - говорили глаза. - Освободи меня».
Она опустила голову, и кончик рога коснулся замка на клетке гарпии. Дверь клетки не отворилась, и прутья не растаяли в свете звезд. Гарпия подняла свои крылья, и все четыре решетки медленно опали, как лепестки раскрывающегося в ночи гигантского цветка. На обломках ужасная в своей красе и свободная вскричала гарпия, волосы ее развевались, как мечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51