Но тут подошла стюардесса и спросила, что мы хотели бы заказать на обед.
Она, должно быть, посчитала нас за зомби — мы уставились на нее остекленевшими глазами, не в силах вымолвить ни слова. По весьма основательной причине.
Пока мы глядели на нее, Фостер стал извергать семя. А когда я говорю «извергать», то это что-то значит.
Трехмесячные запасы спермы хлынули в меня, сначала быстрым, кратковременным извержением, затем это было длительное, ускоряющее бег половодье, под конец — одна струя, другая, третья… Я ощущала, как они омывают мои внутренности, и это продолжалось бесконечно! Сколько жидкости… Его член работал, как обезумевший от высокого давления пожарный шланг, внезапно вышедший из-под контроля, а головка члена сотрясалась с силой этого шланга. Опять… опять… опять… — Вы хотели бы пообедать? Поток… поток… поток…
Это должно наконец кончиться, подумала я. А что за улыбающееся лицо прямо передо мной? Поток, поток, поток…
— Мясо с жареным картофелем. Или омар в распущенном масле. Или…
Боже милостивый! Наводнение все продолжалось, правда, чуть-чуть о слабнув, но все еще под большим давлением.
— Может быть, вам предложить просто сэндвич? — спросила стюардесса.
А-х-х-х… кажется, наступал конец. Наконец-то пожарный шланг Фостера начал терять давление. Но постепенно. Он все еще соответствовал требованиям, предъявляемым мужчине при хорошем траханье.
— Может, мне прийти чуть позже? — осведомилась стюардесса.
— Что? — спросила я.
— Вам в самом деле хочется пообедать?
— Да, пожалуйста. Фостер, ты хочешь пообедать?
— Что?
— Вы хотите пообедать? — спросила стюардесса.
— А-х-х-х, обед.
— Мясо, — сказала я, — или омар… распущенное масло… или ахххх…
— На завтрак, — сказал Фостер.
— Обед, — повторила я, все еще зациклившись на распущенном масле. Проблема обеда (или завтрака?) принимала немыслимые размеры, но Фостер, будучи человеком активных действий, решил все быстро и окончательно.
— Да, — сказал он.
— Что? — спросила стюардесса.
— Да, — несколько громче повторил Фостер, даже не замечая, что говорит шепотом.
— Он сказал — да, — объяснила я стюардессе. Когда она ушла более, чем смущенная, я слезла с Фостера, насухо вытерла его член шелковым носовым платком, который всегда имею под рукой, засунула платок к себе в вагину и отправилась в туалет.
Я уже почти подмылась, когда услышала стук в дверь. Естественно, что в процессе такого интимного занятия я не могла открыть, поэтому даже не обратила на стук внимание. Закончив мыться и открыв дверь, чтобы выйти, я была буквально втолкнута обратно Фостером, стоявшим снаружи. 300
— Что такое? — удивилась я.
Он лихорадочно закрыл защелку, и когда повернулся, у него в руке… догадайтесь что? Точно! Большой, твердый и красивый, как пуговица. Одноглазая, ухмыляющаяся пуговица.
— Так быстро? — изумилась я.
— Ну, Ксавьера, это было прекрасно, — сказал он. — В кресле. Но, мой Бог, хотелось оттрахать тебя по-настоящему, но я опасался, что нас увидят. Потрахаться тихонечко очень приятно, но не тогда, когда был лишен этого три месяца.
— Ладно, — рассмеялась я, — только не ожидай, что тебя так будут обслуживать на всех авиалиниях. На некоторых тебе попадут только кофе и сладости… но не такие, как Воздушная Голландка. Ну, а сейчас иди сюда.
И я прибегла к небольшому трюку, которому меня научил знакомый командир самолета во время полета по маршруту Париж — Рим.
Я опустила вниз стульчак и встала коленями на него, чтобы зад был повернут к Фостеру. Вся прелесть заключается в том, что в зеркалах можно наблюдать все происходящее.
Это было великолепное зрелище — видеть свой зад, гостеприимно предлагающий себя Фостеру, и его член, вторгающийся в мою курчавую вагину. К счастью, я расслабилась и была хорошо смазана, потому что он стал ломиться в меня, как бык, и я приняла его целиком с первого удара.
Упоительно смотреть, как блестящий мужской член входит и выходит из вагины… моей или чужой, это не столь важно. И в зеркале я могла видеть каждую подробность. Он, как сумасшедший, ходил туда и обратно.
В какой-то момент мы попали в воздушную яму, я уселась на член очень сильно, а он так глубоко прошел в меня, что я даже закричала от боли.
Во второй раз Фостер кончил не так неистово, как в первый. Но все равно он влил в меня столько жидкости, что я подумала, будто он израсходовал еще один месячный запас. Нахождение вдвоем в тесном туалете требовало от нас определенной ловкости, но мы уже приобрели некоторый опыт.
За обедом, который Фостер с жадностью поглощал, разговор вернулся к спрятанным деньгам.
— Через десять лет я без всякого труда смогу перемещать их, — сказал Фостер. — К этому времени истечет срок подсудности.
— Но мысль о деньгах, которые лежат рядом, а их нельзя использовать, должно быть, сводит тебя с ума?
— Не беспокойся, — ухмыльнулся он, — они не просто так лежат. У меня есть богатый дядюшка, он вкладывает их для меня… это на языке мафии называется «отмывкой». Все идет нормально.
— А почему ты летишь в Вашингтон через Монреаль, а не через Нью-Йорк?
Он задумался на минуту.
— Хорошо, — сказал он, — я отвечу. Дядюшка Сэм имеет сейчас компьютеры, которые проверяют подобных мне во время поездок. Если бы я купил билет до Нью-Йорка, ФБР узнало бы об этом в считанные минуты, и меня гостеприимно встречали бы в аэропорту, чтобы спросить, откуда у меня деньги на билет.
Фостер и его брат были предусмотрительны и купили ферму в северной части штата Вермонт, неподалеку от границы с Канадой. Из Монреаля он мог доехать до границы на автомобиле, затем пешком дойти до фермы, не подвергаясь допросу любознательных пограничников.
Его жизнь, казалось, была чересчур усложнена, но, догадываюсь, что это те сложности, которые нравятся в двадцатилетнем возрасте. Тем более в обмен на миллион долларов, которые приносят ежедневную прибыль.
Пока он говорил, я представила себе чудесную реку Святого Лаврентия и великолепный островной город Монреаль — «Париж Северной Америки». В аэропорту Фостер наградил меня прощальным поцелуем и направился к себе на ферму. Я с чувством печали помахала ему вслед, я знала, что никогда больше его не увижу.
Сев в самолет, направлявшийся в Хьюстон, я сразу же уснула, занявший весь день перелет через Атлантику и разговоры с Фостером (и не только разговоры) отняли у меня всю энергию.
47. ТИНЕЙДЖЕРЫ РАЗВЛЕКАЮТСЯ
Я прилетела в Мехико Сити выжатая как лимон, к тому же сильно сказывалась разница во времени. Тело думало, что сейчас раннее утро, желудок считал, что была ночь, а голова утверждала, будто в разгаре полдень.
К тому же, как всегда, авиалинии сыграли злую шутку. Пропал один из моих чемоданов, Извинения, извинения, сплошные извинения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Она, должно быть, посчитала нас за зомби — мы уставились на нее остекленевшими глазами, не в силах вымолвить ни слова. По весьма основательной причине.
Пока мы глядели на нее, Фостер стал извергать семя. А когда я говорю «извергать», то это что-то значит.
Трехмесячные запасы спермы хлынули в меня, сначала быстрым, кратковременным извержением, затем это было длительное, ускоряющее бег половодье, под конец — одна струя, другая, третья… Я ощущала, как они омывают мои внутренности, и это продолжалось бесконечно! Сколько жидкости… Его член работал, как обезумевший от высокого давления пожарный шланг, внезапно вышедший из-под контроля, а головка члена сотрясалась с силой этого шланга. Опять… опять… опять… — Вы хотели бы пообедать? Поток… поток… поток…
Это должно наконец кончиться, подумала я. А что за улыбающееся лицо прямо передо мной? Поток, поток, поток…
— Мясо с жареным картофелем. Или омар в распущенном масле. Или…
Боже милостивый! Наводнение все продолжалось, правда, чуть-чуть о слабнув, но все еще под большим давлением.
— Может быть, вам предложить просто сэндвич? — спросила стюардесса.
А-х-х-х… кажется, наступал конец. Наконец-то пожарный шланг Фостера начал терять давление. Но постепенно. Он все еще соответствовал требованиям, предъявляемым мужчине при хорошем траханье.
— Может, мне прийти чуть позже? — осведомилась стюардесса.
— Что? — спросила я.
— Вам в самом деле хочется пообедать?
— Да, пожалуйста. Фостер, ты хочешь пообедать?
— Что?
— Вы хотите пообедать? — спросила стюардесса.
— А-х-х-х, обед.
— Мясо, — сказала я, — или омар… распущенное масло… или ахххх…
— На завтрак, — сказал Фостер.
— Обед, — повторила я, все еще зациклившись на распущенном масле. Проблема обеда (или завтрака?) принимала немыслимые размеры, но Фостер, будучи человеком активных действий, решил все быстро и окончательно.
— Да, — сказал он.
— Что? — спросила стюардесса.
— Да, — несколько громче повторил Фостер, даже не замечая, что говорит шепотом.
— Он сказал — да, — объяснила я стюардессе. Когда она ушла более, чем смущенная, я слезла с Фостера, насухо вытерла его член шелковым носовым платком, который всегда имею под рукой, засунула платок к себе в вагину и отправилась в туалет.
Я уже почти подмылась, когда услышала стук в дверь. Естественно, что в процессе такого интимного занятия я не могла открыть, поэтому даже не обратила на стук внимание. Закончив мыться и открыв дверь, чтобы выйти, я была буквально втолкнута обратно Фостером, стоявшим снаружи. 300
— Что такое? — удивилась я.
Он лихорадочно закрыл защелку, и когда повернулся, у него в руке… догадайтесь что? Точно! Большой, твердый и красивый, как пуговица. Одноглазая, ухмыляющаяся пуговица.
— Так быстро? — изумилась я.
— Ну, Ксавьера, это было прекрасно, — сказал он. — В кресле. Но, мой Бог, хотелось оттрахать тебя по-настоящему, но я опасался, что нас увидят. Потрахаться тихонечко очень приятно, но не тогда, когда был лишен этого три месяца.
— Ладно, — рассмеялась я, — только не ожидай, что тебя так будут обслуживать на всех авиалиниях. На некоторых тебе попадут только кофе и сладости… но не такие, как Воздушная Голландка. Ну, а сейчас иди сюда.
И я прибегла к небольшому трюку, которому меня научил знакомый командир самолета во время полета по маршруту Париж — Рим.
Я опустила вниз стульчак и встала коленями на него, чтобы зад был повернут к Фостеру. Вся прелесть заключается в том, что в зеркалах можно наблюдать все происходящее.
Это было великолепное зрелище — видеть свой зад, гостеприимно предлагающий себя Фостеру, и его член, вторгающийся в мою курчавую вагину. К счастью, я расслабилась и была хорошо смазана, потому что он стал ломиться в меня, как бык, и я приняла его целиком с первого удара.
Упоительно смотреть, как блестящий мужской член входит и выходит из вагины… моей или чужой, это не столь важно. И в зеркале я могла видеть каждую подробность. Он, как сумасшедший, ходил туда и обратно.
В какой-то момент мы попали в воздушную яму, я уселась на член очень сильно, а он так глубоко прошел в меня, что я даже закричала от боли.
Во второй раз Фостер кончил не так неистово, как в первый. Но все равно он влил в меня столько жидкости, что я подумала, будто он израсходовал еще один месячный запас. Нахождение вдвоем в тесном туалете требовало от нас определенной ловкости, но мы уже приобрели некоторый опыт.
За обедом, который Фостер с жадностью поглощал, разговор вернулся к спрятанным деньгам.
— Через десять лет я без всякого труда смогу перемещать их, — сказал Фостер. — К этому времени истечет срок подсудности.
— Но мысль о деньгах, которые лежат рядом, а их нельзя использовать, должно быть, сводит тебя с ума?
— Не беспокойся, — ухмыльнулся он, — они не просто так лежат. У меня есть богатый дядюшка, он вкладывает их для меня… это на языке мафии называется «отмывкой». Все идет нормально.
— А почему ты летишь в Вашингтон через Монреаль, а не через Нью-Йорк?
Он задумался на минуту.
— Хорошо, — сказал он, — я отвечу. Дядюшка Сэм имеет сейчас компьютеры, которые проверяют подобных мне во время поездок. Если бы я купил билет до Нью-Йорка, ФБР узнало бы об этом в считанные минуты, и меня гостеприимно встречали бы в аэропорту, чтобы спросить, откуда у меня деньги на билет.
Фостер и его брат были предусмотрительны и купили ферму в северной части штата Вермонт, неподалеку от границы с Канадой. Из Монреаля он мог доехать до границы на автомобиле, затем пешком дойти до фермы, не подвергаясь допросу любознательных пограничников.
Его жизнь, казалось, была чересчур усложнена, но, догадываюсь, что это те сложности, которые нравятся в двадцатилетнем возрасте. Тем более в обмен на миллион долларов, которые приносят ежедневную прибыль.
Пока он говорил, я представила себе чудесную реку Святого Лаврентия и великолепный островной город Монреаль — «Париж Северной Америки». В аэропорту Фостер наградил меня прощальным поцелуем и направился к себе на ферму. Я с чувством печали помахала ему вслед, я знала, что никогда больше его не увижу.
Сев в самолет, направлявшийся в Хьюстон, я сразу же уснула, занявший весь день перелет через Атлантику и разговоры с Фостером (и не только разговоры) отняли у меня всю энергию.
47. ТИНЕЙДЖЕРЫ РАЗВЛЕКАЮТСЯ
Я прилетела в Мехико Сити выжатая как лимон, к тому же сильно сказывалась разница во времени. Тело думало, что сейчас раннее утро, желудок считал, что была ночь, а голова утверждала, будто в разгаре полдень.
К тому же, как всегда, авиалинии сыграли злую шутку. Пропал один из моих чемоданов, Извинения, извинения, сплошные извинения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103