Корд уже почти не мог идти. Элий буквально тащил его за собой. Корд заговаривался, ему мерещились в ночной пустыне сады Кампании и храм на макушке ближайшей скалы.
На рассвете они наконец вышли к колодцу. Сложенный из черного камня круг посреди серой унылой поверхности. Окруженный кустиками тамариска и зонтичными акациями с мелкими колючими листьями, он обрадовал их куда больше, чем пышный сад. Черный круг, как черный лаз в иной мир. У колодца их ждали. Черный пес без единого светлого пятна лежал в тени. Шидурху-хаган вновь превратился в человека, пес вскочил, радостно гавкнул. И добавил по-человечьи:
— В ближайшие три дня никакой опасности. Вражеских войск поблизости нет.
— Хороший песик, — сказал Элий. — Это что-то вроде службы разведки?
— Вроде того, — уклончиво отвечал Шидурху-хаган.
Юноша опустил вниз бурдюк на веревке, тот громко плеснул о воду. Вода. Они пили жадно. Пили и не могли напиться. Корд долго не верил, что пьет настоящую воду. Думал — он уже в Элизии, и умершие друзья поливают его водой. Потом пришел в себя и заговорил об авиетке. Ему стало казаться, что ее можно починить. Он порывался идти назад. Вдвоем Элий и Шидурху-хаган насилу его остановили.
Напившись, они наполнили фляги. Пес смотрел на их суету скептически.
— Неужели нельзя быть немного воздержаннее? — спросил пес. — Подобное проявление эмоций чрезмерно. Что бы вы сказали, если б я стал прыгать в воздух, визжать от радости и лизать каждого в лицо при встрече? Наверное, стали бы орать на меня, или хуже того — отхлестали. Так чего же вы кричите так пронзительно и обливаетесь водой? Вы же люди.
Элий опустился на колени перед собакой. Капли воды, приятно щекоча кожу, стекали по спине и груди.
— Можешь лизнуть меняв лицо, — милостиво разрешил он псу.
— Вот еще, — ответил тот надменно. — Мне это не доставит никакого удовольствия.
— Ты как будто предсказывал будущее своему хозяину, — небрежно заметил Элий. — И мне тоже можешь предсказать?
— Это несложно. — В ближайшие три дня ты не умрешь.
— Я не умру и в ближайшие три года, — легкомысленно предположил Элий.
— Ну вот за это я бы не поручился.
— То есть через три года я умру?
— Можешь умереть, а можешь и не умереть.
— А что должно произойти, чтобы я умер? — допытывался Элий.
— Не знаю. Но пока что три дня тебе гарантированы.
— А ты щедрый.
— Не ко всем.
— У меня тоже есть пес. Но почему-то тот не умеет говорить.
— Просто ты его не понимаешь.
— И как мне его понять?
— Будь ты моложе, я бы посоветовал тебе: научись. Но ты слишком стар, чтобы учиться. Но ты мне нравишься. И я открою тебе одну нашу маленькую собачью тайну: любая самая глупая собака знает о грядущей смерти хозяина за три дня. Ведь все мы родственники Цербера. Поэтому обычные люди держат собак для охраны, а мудрецы — чтобы узнать заранее, что смерть приближается, и успеть приготовиться. Вот я и говорю: три дня у тебя еще есть — я не чую твоей смерти.
Около колодца они дожидались темноты. Корд заснул. Элий сделал из своей аббы что-то вроде маленького шатра и улегся в тени. Спиной прислонился к каменному кругу колодца. И вновь черная шахта показалась ему входом в другой мир. Однажды Элий спускался в подобную тьму. Пес положил ему голову на колени.
Шидурху-хаган наблюдал, как пульсирует аура римлянина.
— Ты обещал мне рассказать, как избавить мир от войн, — напомнил Элий.
— Не сейчас. В пустыне нельзя об этом говорить. Дэвы услышат.
— Когда же?
— Скоро.
Глава 16
Апрельские игры 1976 года
«Монголы обошли пограничные готские укрепления и неожиданно вторглись в пределы Киевского княжества. Потери пограничных когорт Готского царства уточняются. Визит в Готию Августы пока отложен».
«Акта диурна». 4-й день до Нон апреля
Малек ожидал, что посланец Летиции будто куда солиднее. А явился какой-то пройдоха. Лицо подвижное, обезьянье, не внушающее доверия, мерзавец — оттиснуто у посланца на лбу. Одет невероятно: зеленая шелковая туника, абба, расшитая золотом, островерхая шапка унизана драгоценностями (скорее всего, фальшивыми), за поясом — кинжал с золотой рукоятью. Все пальцы в перстнях. Посланец то присюсюкивал, то пришептывал, и спрашивал каждые пять минут, какой лупанарий самый лучший. Сущий идиот. По первому требованию проходимец выложил сто тысяч сестерциев, но с условием, что они отправятся в лупанарий. Малек согласился.
Поехали. По дороге передумали. Завернули в первую попавшуюся таверну. Там выпили. Малек хотел отказаться — партнер не отпускал. Пришлось удовлетворить просьбу нелепого посланца.
— Римляне стоят очень дорого, — бормотал проходимец. — Безумно дорого. А вот я бы лично не дал за них и асса.
— Это точно, — подтвердил Малек.
— А сейчас мы идем в лупанарий. Вот только еще по одной. На ход ноги.
Это был уже третий ход ноги, но посланец забыл об этом. И Малек тоже.
Они выползли из таверны буквально на карачках, чтобы тут же перебраться в соседнюю. И там тоже принять на ход ноги. Ноги, разумеется, уже не шли.
Римляне совсем не умеют пить.
Очнулся Малек наполовину зарытым в песок. Солнце стояло в зените. Голова раскалилась. Она горела. Она пылала. Если бы кто-нибудь оказал божественную милость и брызнул водою на лоб торговца живым товаром, вода бы зашипела. Но никто не собирался лить воду Малеку на лоб.
Малек перевернулся на бок и застонал.
— Кажется, он живой, — сказал кто-то. Малек решил, что это какой-нибудь дэв. Но потом узнал голос посланца Летиции.
— Квинт?
— Он самый, — отозвался тот. — Хотя поначалу я думал назваться другим именем. Небось плохо тебе?
— Ужасно.
— Мне тоже, — признался Квинт. — А будет еще хуже.
— Что значит — еще хуже?
— Когда ты начнешь умирать от жажды.
— Я уже умираю.
— Так быстро? Ну ты и слабак. Слова Квинта отрезвили Малека. Работорговец поднялся. Протер глаза и огляделся.
Перед ним простирались дюны. Гребни желтого песка поднимались на западе, на востоке, на юге и севере. Вдвоем с Квинтом они сидели в неглубоком песчаном котловане. И вокруг — никого. Лишь небо над головой и в небе две черные точки. Птицы, — догадался Малек, и его затошнило то ли при мысли о птицах, то ли от вчерашней неумеренности и сегодняшней жары.
— Пить, — прохрипел Малек. — Пить, немедленно!
Квинт развел руками.
— Ни капли.
Малек в ярости зарычал и опустился на песок. Даже сквозь одежду песок жег невыносимо.
— Мы умрем, — простонал работорговец.
— Не так скоро.
— Как мы сюда попали? Нас принес дэв?
— Нет, всего лишь авиетка. Небось читал про новую машину в вестниках. Летает, как птица.
— Вранье! — крикнул Малек, вскакивая. — Там, за горбом, автомагистраль и таверна. Вот увидишь.
Он вскарабкался на ближайшую дюну и огляделся. Вокруг не было ничего, кроме назойливой желтизны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
На рассвете они наконец вышли к колодцу. Сложенный из черного камня круг посреди серой унылой поверхности. Окруженный кустиками тамариска и зонтичными акациями с мелкими колючими листьями, он обрадовал их куда больше, чем пышный сад. Черный круг, как черный лаз в иной мир. У колодца их ждали. Черный пес без единого светлого пятна лежал в тени. Шидурху-хаган вновь превратился в человека, пес вскочил, радостно гавкнул. И добавил по-человечьи:
— В ближайшие три дня никакой опасности. Вражеских войск поблизости нет.
— Хороший песик, — сказал Элий. — Это что-то вроде службы разведки?
— Вроде того, — уклончиво отвечал Шидурху-хаган.
Юноша опустил вниз бурдюк на веревке, тот громко плеснул о воду. Вода. Они пили жадно. Пили и не могли напиться. Корд долго не верил, что пьет настоящую воду. Думал — он уже в Элизии, и умершие друзья поливают его водой. Потом пришел в себя и заговорил об авиетке. Ему стало казаться, что ее можно починить. Он порывался идти назад. Вдвоем Элий и Шидурху-хаган насилу его остановили.
Напившись, они наполнили фляги. Пес смотрел на их суету скептически.
— Неужели нельзя быть немного воздержаннее? — спросил пес. — Подобное проявление эмоций чрезмерно. Что бы вы сказали, если б я стал прыгать в воздух, визжать от радости и лизать каждого в лицо при встрече? Наверное, стали бы орать на меня, или хуже того — отхлестали. Так чего же вы кричите так пронзительно и обливаетесь водой? Вы же люди.
Элий опустился на колени перед собакой. Капли воды, приятно щекоча кожу, стекали по спине и груди.
— Можешь лизнуть меняв лицо, — милостиво разрешил он псу.
— Вот еще, — ответил тот надменно. — Мне это не доставит никакого удовольствия.
— Ты как будто предсказывал будущее своему хозяину, — небрежно заметил Элий. — И мне тоже можешь предсказать?
— Это несложно. — В ближайшие три дня ты не умрешь.
— Я не умру и в ближайшие три года, — легкомысленно предположил Элий.
— Ну вот за это я бы не поручился.
— То есть через три года я умру?
— Можешь умереть, а можешь и не умереть.
— А что должно произойти, чтобы я умер? — допытывался Элий.
— Не знаю. Но пока что три дня тебе гарантированы.
— А ты щедрый.
— Не ко всем.
— У меня тоже есть пес. Но почему-то тот не умеет говорить.
— Просто ты его не понимаешь.
— И как мне его понять?
— Будь ты моложе, я бы посоветовал тебе: научись. Но ты слишком стар, чтобы учиться. Но ты мне нравишься. И я открою тебе одну нашу маленькую собачью тайну: любая самая глупая собака знает о грядущей смерти хозяина за три дня. Ведь все мы родственники Цербера. Поэтому обычные люди держат собак для охраны, а мудрецы — чтобы узнать заранее, что смерть приближается, и успеть приготовиться. Вот я и говорю: три дня у тебя еще есть — я не чую твоей смерти.
Около колодца они дожидались темноты. Корд заснул. Элий сделал из своей аббы что-то вроде маленького шатра и улегся в тени. Спиной прислонился к каменному кругу колодца. И вновь черная шахта показалась ему входом в другой мир. Однажды Элий спускался в подобную тьму. Пес положил ему голову на колени.
Шидурху-хаган наблюдал, как пульсирует аура римлянина.
— Ты обещал мне рассказать, как избавить мир от войн, — напомнил Элий.
— Не сейчас. В пустыне нельзя об этом говорить. Дэвы услышат.
— Когда же?
— Скоро.
Глава 16
Апрельские игры 1976 года
«Монголы обошли пограничные готские укрепления и неожиданно вторглись в пределы Киевского княжества. Потери пограничных когорт Готского царства уточняются. Визит в Готию Августы пока отложен».
«Акта диурна». 4-й день до Нон апреля
Малек ожидал, что посланец Летиции будто куда солиднее. А явился какой-то пройдоха. Лицо подвижное, обезьянье, не внушающее доверия, мерзавец — оттиснуто у посланца на лбу. Одет невероятно: зеленая шелковая туника, абба, расшитая золотом, островерхая шапка унизана драгоценностями (скорее всего, фальшивыми), за поясом — кинжал с золотой рукоятью. Все пальцы в перстнях. Посланец то присюсюкивал, то пришептывал, и спрашивал каждые пять минут, какой лупанарий самый лучший. Сущий идиот. По первому требованию проходимец выложил сто тысяч сестерциев, но с условием, что они отправятся в лупанарий. Малек согласился.
Поехали. По дороге передумали. Завернули в первую попавшуюся таверну. Там выпили. Малек хотел отказаться — партнер не отпускал. Пришлось удовлетворить просьбу нелепого посланца.
— Римляне стоят очень дорого, — бормотал проходимец. — Безумно дорого. А вот я бы лично не дал за них и асса.
— Это точно, — подтвердил Малек.
— А сейчас мы идем в лупанарий. Вот только еще по одной. На ход ноги.
Это был уже третий ход ноги, но посланец забыл об этом. И Малек тоже.
Они выползли из таверны буквально на карачках, чтобы тут же перебраться в соседнюю. И там тоже принять на ход ноги. Ноги, разумеется, уже не шли.
Римляне совсем не умеют пить.
Очнулся Малек наполовину зарытым в песок. Солнце стояло в зените. Голова раскалилась. Она горела. Она пылала. Если бы кто-нибудь оказал божественную милость и брызнул водою на лоб торговца живым товаром, вода бы зашипела. Но никто не собирался лить воду Малеку на лоб.
Малек перевернулся на бок и застонал.
— Кажется, он живой, — сказал кто-то. Малек решил, что это какой-нибудь дэв. Но потом узнал голос посланца Летиции.
— Квинт?
— Он самый, — отозвался тот. — Хотя поначалу я думал назваться другим именем. Небось плохо тебе?
— Ужасно.
— Мне тоже, — признался Квинт. — А будет еще хуже.
— Что значит — еще хуже?
— Когда ты начнешь умирать от жажды.
— Я уже умираю.
— Так быстро? Ну ты и слабак. Слова Квинта отрезвили Малека. Работорговец поднялся. Протер глаза и огляделся.
Перед ним простирались дюны. Гребни желтого песка поднимались на западе, на востоке, на юге и севере. Вдвоем с Квинтом они сидели в неглубоком песчаном котловане. И вокруг — никого. Лишь небо над головой и в небе две черные точки. Птицы, — догадался Малек, и его затошнило то ли при мысли о птицах, то ли от вчерашней неумеренности и сегодняшней жары.
— Пить, — прохрипел Малек. — Пить, немедленно!
Квинт развел руками.
— Ни капли.
Малек в ярости зарычал и опустился на песок. Даже сквозь одежду песок жег невыносимо.
— Мы умрем, — простонал работорговец.
— Не так скоро.
— Как мы сюда попали? Нас принес дэв?
— Нет, всего лишь авиетка. Небось читал про новую машину в вестниках. Летает, как птица.
— Вранье! — крикнул Малек, вскакивая. — Там, за горбом, автомагистраль и таверна. Вот увидишь.
Он вскарабкался на ближайшую дюну и огляделся. Вокруг не было ничего, кроме назойливой желтизны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87