Его супруга Сервилия разрешилась от бремени сыном».
«Акта диурна», 3-й день до Ид июня
Нелепо надеяться, что новый день может стать днем Высокого Возрождения. Для этого должны быть хоть какие-то основания.
Напрасно Логос Вер перебирал в памяти откровения Великих прошлого. И не находил ничего. Вместо мудрых высказываний приходили на память отрывки реклам, что звучали на радио, плоские шутки современных мимов. Сором они носились в закоулках памяти, не давая чему-то важному вылупиться на свет.
Логосу казалось, что живое по всем законам должно двигаться, действовать и идти вперед. Но мир подчинялся иным законам. Мир предпочитал угасать.
Логос пытался рассчитать вероятность метаморфозы. Ничего не выходило. Получалось, что доза Z-лучей, необходимая для полной метаморфозы, уничтожит мир. То есть мир должен умереть, потом переродиться. Но мертвое не перерождается, мертвое разлагается. Миры гибнут в огне и рождаются вновь.
Математика не давала ответа.
Вечерами Вер выходил пройтись. Он как будто испытывал тьму. Ему казалось, что он вновь слепнет. Но то была нестрашная слепота. Ведь утром всегда восходит солнце. Иногда он закрывал глаза и двигался на ощупь. Какое-то смутное ощущение, что во тьме проще отыскать ответ, его не покидало. «Если боги слепнут, то зачем? — задавал он себе вновь и вновь вопрос. — Что такое слепота бога? Что такое тьма? Что такое прозрение? И что есть свет?»
Крик Логос услышал за два квартала. То есть это был не крик в прямом смысле слова, а всплеск боли. Благодаря своей удивительной эмпатии Логос услышал его и бросился на помощь.
Трое в черном пинали лежащее возле стены тело. Свет фонаря, такой мирный и мягкий, обводил фигуры золотистым контуром. Будто пытался представить происходящее как нечто обыденное и совсем нестрашное. Но не получалось. Вер налетел сзади. Ударил в спину одного из исполнителей. Развернулся и тут же сбил с ног второго. Третий выдернул из ножен меч. Свет фонаря и сталь позолотил умело. Исполнитель привык к блеску стали. И Вер привык. А Логос ужаснулся. Но Вер мгновенно подавил эту вспышку ужаса. Меч в деснице бывшего гладиатора был все так же проворен. Клинок отражал сыплющиеся удары, ни разу не позволив острию противника коснуться тела. Второй исполнитель попытался подняться. Вер, отбив очередной удар, острием прочертил на бритой голове кровавую полосу. Исполнитель вновь упал.
«…Эх, исполнители, как можно так исполнять желания? Убивать. Избивать. Втроем на одного безоружного. Разве это желания? Разве это исполнение? Что вы клеймите? Для кого? Поучитесь у меня. Вот так вы умеете? А вот так? А так?»
Клинок Вера вспорол плечо противника до кости. Исполнитель зарычал, завизжал. И бросился наутек. Теперь он сам клейменый. Полей своей кровью арену, исполнитель, и попробуй, каково на вкус — исполнять желания. Чужие. На камнях мостовой остались красные пятна с платиновым ореолом. Гений? Изгой, сам превратившийся в гонителя?
Вер склонился над спасенным, приподнял неподвижное тело. Голова запрокинулось. Кажется, это женщина. Под кровоподтеками не разобрать. Кажется, не молода. Зачем она понадобилась исполнителям? Вер взвалил грузное тело на плечо и понес. Таксомоторы не попадались. Где вы, счастливые случайности, я же ваш повелитель!
Вер шагал и шагал. Машины проносились мимо. Но ни одна не пожелала остановиться. Прежде такого не бывало. Прежде кто-нибудь непременно затормозил бы, приметив идущего с тяжкой ношей человека. Все-таки мир метаморфирует, пока боги бесцельно блуждают во тьме. Вер принес пострадавшую в приемный покой «Эсквилинки». Медик явился. Попытался нащупать пульс, но безуспешно.
— Она умерла. Твоя родственница?
— Нет.
Медик повернул левую руку. На пальце сверкнуло золотое кольцо.
Стола была белой с пурпурной полосой, если не считать следов грязи и крови, почти сплошь испятнавших ткань. А сандалии украшали полумесяцы.
Медик кинулся к телефону.
— Префектура вигилов? Срочно! Ко мне доставили сенатора Веронию Нонниан. Нет, помочь ей уже нельзя. Она мертва.
Летиция уже несколько дней в Танаисе, а от Элия не было вестей. Где он? Почему не появляется? Разве не здесь была назначена встреча? Разве не сюда звал ее Квинт? Зачем сидит она в этом городишке на берегу странного светлосерого Меозийского моря?
Прежний город, полуварварский, полугреческий, с узенькими улочками шириной в четыре-пять футов, со сложенными из неотесанного камня домами и крошечными, мощенными камнем двориками был уничтожен очередной волной варваров много лет назад, и, отстраиваясь, в древний квадрат стены втиснули обычный город с форумом, храмами, базиликами, дворцами и музеями. Для садов места не хватило — сады росли за городской стеной. Танаис был в тревоге: утром с лотков мгновенно исчезали все утренние вестники. Столица Готии располагалась близко к границе, и сюда хлынули беженцы из Иберии. В рванине, грязные, многие ранены, они ночевали прямо на земле за городскими стенами, среди вилл и домиков попроще, отгоняя местное жалоносное комарье кострами из камыша. Подальше от стен для них был развернут целый палаточный городок. Но мест в палатках не хватало, и порой беженцы спали на земле, завернувшись в одеяла, выданные «Легионом спасения». Люди дежурили возле полевой кухни, ожидая раздачи пищи, и то криками радости, то проклятиями встречали когорты Двенадцатого легиона. Ползли слухи, что варвары изрядно потрепали римский легион, заманив тот в засаду. И хотя в Готию монголы не прорвались, но на борт крейсера под покровом темноты подняли несколько свинцовых сундуков с погребальными урнами и посмертными масками погибших.
Летиция жила в лучшей гостинице Танаиса. Вернее, не жила, а ждала. День за днем. Но Элий не появлялся. Вести из Рима приходили одна тревожней другой. Что, если в самом деле изберут диктатором Бенита? Не верилось, что римляне настолько глупы, и все же что делать Августе? Уехать? Еще нет. Еще не сегодня. Сегодня она подождет. Без Элия Летиция вернуться не могла. И она ждала. Ходила в порт. Все высматривала на набережной знакомую фигуру. Двое преторианцев стоптали ноги, таскаясь за ней. Однажды не выдержала и уже решила сообщить послу о своем решении уехать. Но передумала в последний момент. Где же Элий? Почему его нет? Вновь ждать? Нет больше сил, невозможно, немыслимо.
Летиция вернулась с утренней прогулки, стала просматривать вестники и отшвырнула. Она не находила себе места.
Вышла на галерею. Малиновые и розовые вьюнки сплели меж тонкими колоннами сплошную сеть. Пятна солнечного света, пробившись сквозь зелень, падали на стену и мозаичный пол. На заре цветки были свернуты плотной спиралью. Но поднялось солнце, и разноцветные граммофончики раскрылись, чтобы глянуть на мир, на суетливый город, на роскошные пурпурные розы по соседству на клумбе, на бассейн, в котором плескались загорелые малыши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
«Акта диурна», 3-й день до Ид июня
Нелепо надеяться, что новый день может стать днем Высокого Возрождения. Для этого должны быть хоть какие-то основания.
Напрасно Логос Вер перебирал в памяти откровения Великих прошлого. И не находил ничего. Вместо мудрых высказываний приходили на память отрывки реклам, что звучали на радио, плоские шутки современных мимов. Сором они носились в закоулках памяти, не давая чему-то важному вылупиться на свет.
Логосу казалось, что живое по всем законам должно двигаться, действовать и идти вперед. Но мир подчинялся иным законам. Мир предпочитал угасать.
Логос пытался рассчитать вероятность метаморфозы. Ничего не выходило. Получалось, что доза Z-лучей, необходимая для полной метаморфозы, уничтожит мир. То есть мир должен умереть, потом переродиться. Но мертвое не перерождается, мертвое разлагается. Миры гибнут в огне и рождаются вновь.
Математика не давала ответа.
Вечерами Вер выходил пройтись. Он как будто испытывал тьму. Ему казалось, что он вновь слепнет. Но то была нестрашная слепота. Ведь утром всегда восходит солнце. Иногда он закрывал глаза и двигался на ощупь. Какое-то смутное ощущение, что во тьме проще отыскать ответ, его не покидало. «Если боги слепнут, то зачем? — задавал он себе вновь и вновь вопрос. — Что такое слепота бога? Что такое тьма? Что такое прозрение? И что есть свет?»
Крик Логос услышал за два квартала. То есть это был не крик в прямом смысле слова, а всплеск боли. Благодаря своей удивительной эмпатии Логос услышал его и бросился на помощь.
Трое в черном пинали лежащее возле стены тело. Свет фонаря, такой мирный и мягкий, обводил фигуры золотистым контуром. Будто пытался представить происходящее как нечто обыденное и совсем нестрашное. Но не получалось. Вер налетел сзади. Ударил в спину одного из исполнителей. Развернулся и тут же сбил с ног второго. Третий выдернул из ножен меч. Свет фонаря и сталь позолотил умело. Исполнитель привык к блеску стали. И Вер привык. А Логос ужаснулся. Но Вер мгновенно подавил эту вспышку ужаса. Меч в деснице бывшего гладиатора был все так же проворен. Клинок отражал сыплющиеся удары, ни разу не позволив острию противника коснуться тела. Второй исполнитель попытался подняться. Вер, отбив очередной удар, острием прочертил на бритой голове кровавую полосу. Исполнитель вновь упал.
«…Эх, исполнители, как можно так исполнять желания? Убивать. Избивать. Втроем на одного безоружного. Разве это желания? Разве это исполнение? Что вы клеймите? Для кого? Поучитесь у меня. Вот так вы умеете? А вот так? А так?»
Клинок Вера вспорол плечо противника до кости. Исполнитель зарычал, завизжал. И бросился наутек. Теперь он сам клейменый. Полей своей кровью арену, исполнитель, и попробуй, каково на вкус — исполнять желания. Чужие. На камнях мостовой остались красные пятна с платиновым ореолом. Гений? Изгой, сам превратившийся в гонителя?
Вер склонился над спасенным, приподнял неподвижное тело. Голова запрокинулось. Кажется, это женщина. Под кровоподтеками не разобрать. Кажется, не молода. Зачем она понадобилась исполнителям? Вер взвалил грузное тело на плечо и понес. Таксомоторы не попадались. Где вы, счастливые случайности, я же ваш повелитель!
Вер шагал и шагал. Машины проносились мимо. Но ни одна не пожелала остановиться. Прежде такого не бывало. Прежде кто-нибудь непременно затормозил бы, приметив идущего с тяжкой ношей человека. Все-таки мир метаморфирует, пока боги бесцельно блуждают во тьме. Вер принес пострадавшую в приемный покой «Эсквилинки». Медик явился. Попытался нащупать пульс, но безуспешно.
— Она умерла. Твоя родственница?
— Нет.
Медик повернул левую руку. На пальце сверкнуло золотое кольцо.
Стола была белой с пурпурной полосой, если не считать следов грязи и крови, почти сплошь испятнавших ткань. А сандалии украшали полумесяцы.
Медик кинулся к телефону.
— Префектура вигилов? Срочно! Ко мне доставили сенатора Веронию Нонниан. Нет, помочь ей уже нельзя. Она мертва.
Летиция уже несколько дней в Танаисе, а от Элия не было вестей. Где он? Почему не появляется? Разве не здесь была назначена встреча? Разве не сюда звал ее Квинт? Зачем сидит она в этом городишке на берегу странного светлосерого Меозийского моря?
Прежний город, полуварварский, полугреческий, с узенькими улочками шириной в четыре-пять футов, со сложенными из неотесанного камня домами и крошечными, мощенными камнем двориками был уничтожен очередной волной варваров много лет назад, и, отстраиваясь, в древний квадрат стены втиснули обычный город с форумом, храмами, базиликами, дворцами и музеями. Для садов места не хватило — сады росли за городской стеной. Танаис был в тревоге: утром с лотков мгновенно исчезали все утренние вестники. Столица Готии располагалась близко к границе, и сюда хлынули беженцы из Иберии. В рванине, грязные, многие ранены, они ночевали прямо на земле за городскими стенами, среди вилл и домиков попроще, отгоняя местное жалоносное комарье кострами из камыша. Подальше от стен для них был развернут целый палаточный городок. Но мест в палатках не хватало, и порой беженцы спали на земле, завернувшись в одеяла, выданные «Легионом спасения». Люди дежурили возле полевой кухни, ожидая раздачи пищи, и то криками радости, то проклятиями встречали когорты Двенадцатого легиона. Ползли слухи, что варвары изрядно потрепали римский легион, заманив тот в засаду. И хотя в Готию монголы не прорвались, но на борт крейсера под покровом темноты подняли несколько свинцовых сундуков с погребальными урнами и посмертными масками погибших.
Летиция жила в лучшей гостинице Танаиса. Вернее, не жила, а ждала. День за днем. Но Элий не появлялся. Вести из Рима приходили одна тревожней другой. Что, если в самом деле изберут диктатором Бенита? Не верилось, что римляне настолько глупы, и все же что делать Августе? Уехать? Еще нет. Еще не сегодня. Сегодня она подождет. Без Элия Летиция вернуться не могла. И она ждала. Ходила в порт. Все высматривала на набережной знакомую фигуру. Двое преторианцев стоптали ноги, таскаясь за ней. Однажды не выдержала и уже решила сообщить послу о своем решении уехать. Но передумала в последний момент. Где же Элий? Почему его нет? Вновь ждать? Нет больше сил, невозможно, немыслимо.
Летиция вернулась с утренней прогулки, стала просматривать вестники и отшвырнула. Она не находила себе места.
Вышла на галерею. Малиновые и розовые вьюнки сплели меж тонкими колоннами сплошную сеть. Пятна солнечного света, пробившись сквозь зелень, падали на стену и мозаичный пол. На заре цветки были свернуты плотной спиралью. Но поднялось солнце, и разноцветные граммофончики раскрылись, чтобы глянуть на мир, на суетливый город, на роскошные пурпурные розы по соседству на клумбе, на бассейн, в котором плескались загорелые малыши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87