— Тебе незачем идти с нами. Это наше дело. Только наше.
— По обычаю гхама должен быть убит, если погибнет тот, кому он принадлежал. Ты, действительно, меня отпускаешь? — эльф посмотрел на Гхажша, и в его голосе мне почудилось что-то странное.
— А ты готов встретить смерть, Перворождённый? — Гхажш усмехнулся и посмотрел на эльфа.
Прямо в глаза. Они постояли так немного, а потом корноухий отвёл взгляд.
— Нет, — сказал он, стараясь унять дрожь в голосе. — Не готов. Раньше я точно знал, что если мне случится умереть, то я попаду в чертоги Мандоса. Я это чувствовал всем своим естеством. А теперь я не знаю. Что-то изменилось в мире. Теперь я могу только верить.
— Мы все можем только верить, — вздохнул Гхажш. — Только верить… Движения шагхрата я не увидел. То есть увидел, но в самом конце, когда тёмная сталь кугхри уже полоснула по горлу корноухого. Эльф качнулся и посерел лицом, голова его запрокинулась, а на шее появилась тонюсенькая алая полоска, сразу засочившаяся мелкими каплями. Я представил, как, глупо хлопая глазами, будет катиться в пыли голова корноухого гхамы, и не ощутил в себе жалости.
— По обычаю, — произнёс Гхажш, глядя на эльфа, — кровь гхамы должна быть пролита на могиле того, кому он принадлежал. Кровь пролита. Твоё рабство кончилось, Лингол. Прощай.
— Я мог бы принести вам пользу, — сказал эльф. — Кто знает, что ждёт вас в подземельях Барад-Дура.
— Чтобы нас там не ждало, — холодно ответил Гхажш, — ты не сложишь об этом песен. Это наше дело. Только наше. Я сказал.
И эльф ушёл.
Мы постояли и помолчали ещё немного, а потом ушли тоже. Остался только камень и капли крови на нём…
— Зачем ты убил корноухого? — спросил я Гхажша, когда мы отошли уже достаточно далеко.
— А ты понял, что я его убил? — спросил он вместо ответа.
— Понял, раз спрашиваю.
— Тебе его жаль?
— Нет. Но я хочу лучше понимать тебя.
— Наверное, я не смог его простить. Его народ. Угхлуук мог. Поэтому он и мог с ним справляться. Мне для этого не хватает ни мудрости, ни силы. На несколько дней меня бы хватило, но что значат эти несколько дней… К тому же он даже не понял, что его убили. Он столько лет прожил с нами и так ничего и не понял. Он доберётся до Серой Гавани, уплывёт на Заокраинный Запад, и так и не узнает, что его жизнь осталась здесь.
— Лучше бы ты его, действительно, зарезал, — сказал я. — Это было бы честнее, чем вот так изобразить прощение и не простить.
— Ты изменился, — вздохнул Гхажш. — Ты очень изменился за это лето.
— А ты? — спросил я. — Ты остался прежним?
— Нет, — снова вздохнул он. — Я изменился тоже. Теперь я знаю, что жизнь ещё не рождённых детей важнее мёртвого знания и даже наших жизней. Что нельзя походить на того, кого считаешь врагом. И ещё что-то, чему я не подберу названия, но я это знаю.
— Чего Вы слезы льёте? — вмешался в наш разговор Гхай. — Нашли кого оплакивать. Да его сразу надо было кончить, как только азогха мёртвым принесли. Не может быть раба с оружием. Согласившийся быть рабом, не может быть свободным. Тем более остроухий. Он бы нас придушил всех в пустыне. Или перессорил.
— Заткнись, — посоветовал ему Гхажш. — Мелешь, чего сам не понимаешь.
— Ну да, — скривился Гхай. — Вы у нас оба умные. Мудрите чего-то. Разговоры рассуждаете. Ты вон лучше у Чшаэма спроси, о чём он с корноухим разговаривал.
— Ты с ним говорил? — спросил меня Гхажш.
— Да, — кивнул я. — После боя.
— И что он тебе сказал?
— Что орки — дети эльфов.
— Понятно… — протянул Гхажш. — «Наши дети, наши измученные дети». Слышали мы эту песню не один раз. А ещё что?
— Про Кольцо рассказывал. Помнишь, ты говорил, что читал…
— Та-а-а-к, — Гхажш остановился сам и остановил меня. — Ну-ка посмотри на меня.
Лицо у него сделалось жёстким.
— В глаза посмотри. Про народ Хранителей он тебе говорил? Про то, что Кольцо должно было попасть в Гондор?
— Он много о чём говорил, — ответил я. — Об этом тоже. Мне так противно сделалось, что я сам был готов его убить.
— Ты? — Изумился Гхажш. — Почему?
— Почему, почему! — разозлился я. — А тебе бы сказали, что твой народ — это чья-то безмозглая игрушка? Вешалка для их проклятых Колец. У нас об этом легенды рассказывают, книгу написали, а оказывается, это всё ложь. Обман для легковерных дураков.
— Ясно, — кивнул Гхажш. — Я вижу, дерьма он тебе в оба уха залил. Под самую крышку. То-то я смотрю, что ты не в себе, и никак не пойму, что у тебя там, в глазах, плещется. Выбрось это всё из головы.
— Как это? — не понял я. — Что выбросить?
— А всё, что он тебе рассказал. Выбрось. Забудь. Морок это.
— Морок? — снова не понял я. — Как это, морок?
— А вот так. Морок. Луук. Чары остроухих.
— Чары? Да он не колдовал вовсе. Мы поговорили только.
— Вот именно. Поговорили. Это и есть чары. Зачаровал он тебя. Заморочил. Надо было ему всё-таки, действительно, башку снести. Сразу же. Чтобы не заражал других рабством. Запомни, чушь всё это, что он тебе говорил. Может, во мне с ребятами, — Гхажш кивнул на Гхая с Огхром, — есть пара капель крови остроухих. Только нам на это наплевать. Мы не по крови своих узнаём, а по делу. По жизни. Остроухие это никогда не поймут. Так и будут до конца вечности свой кровью кичиться. И не смей называть своих «вешалкой», даже думать так не смей. В какие бы игры не играли остроухие вместе с вечными колдунами, цепь Колец разорвана. Мир перестал покрываться плесенью и начал снова жить. И это сделал твой дед. Он дотащил Хранителя до расщелин Роковой горы. Он не дал Хранителю сойти с ума. И он единственный, ты слышишь, единственный, кто надевал одно из этих проклятых Колец и сумел отдать его. Сам. Когда ничто не принуждало его. Это такое дело, о котором стоит помнить. И помнить с уважением. Не каждый мог бы сделать то, что сделал твой дед. Понимаешь? Но он сделал. Большего для своих детей и внуков, чем сделал он, никто бы не смог сделать. Не стоит сожалеть о былом, оно уже минуло. Его нужно только помнить и рассказать о нём своим детям, чтобы они не повторили сделанных когда-то ошибок. А теперь забудь корноухого. Он сам выбрал рабство и получил своё. Для него теперь есть только прошлое. А для нас ещё и будущее.
Слова Гхажша не рассеяли наваждения, созданного корноухим рабом. Но они пробили в нём брешь. Вокруг было темно, солнце ещё не взошло, но я снова стал видеть свет.
— Куда мы теперь? — спросил я Гхажша, стряхивая с себя одурь.
— Это тебе лучше знать, — рассмеялся он. — Теперь это ты решаешь.
— Почему я?
— А кто? Азогх приказал нам защищать твою спину до конца твоей жизни или нашей. Мы согласились. Ты жив. И теперь ты решаешь, куда ты пойдёшь. Нам должно идти за тобой.
— Но Угхлуук же говорил о бое, — помотал головой я. — Бой же кончился. Теперь всё должно быть по-прежнему.
— Ничто и никогда не бывает «по-прежнему» — серьёзно ответил Гхажш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108