С шести утра. И до тех пор, пока не явится Иван. Менты, скорее всего, тоже там будут. Их не замечать. Вы меня поняли? Не ввязываться ни во что. Даже если будут провокации с их стороны. Нам важно взять Ивана. Или убить его. И привезти тело Крестному. Если мы это сделаем, мы раздавим и Крестного. Вы сами выбрали меня своим председателем, и поэтому до следующих выборов будете выполнять все мои приказы. Сейчас я отвечаю за судьбу нашего Союза Киллеров. Лично. Перед всеми вами и вашими людьми. И поверьте моей интуиции, которая меня никогда не подводила – если мы сейчас не убьем этого чеченского волка и не раздавим его престарелого маразматического хозяина-Крестного, СК никогда не сможет занять в России того места, которого он достоин.
Илья налил себе лимонной «Перье» без газа, выпил и добавил:
– Восемнадцатого и двадцать второго можете считать покойниками. А Иван скорее всего уже имеет не три, а пять наших пистолетов... У меня все. Завтра в шесть на Казанском. Если не возникнут стандартные варианты, каждый действует автономно. В контакт друг с другом без острой надобности не вступать.
Он поднялся и вышел из зала.
– Х-х, Керенский... – хмыкнул кто-то. Кажется это был Второй.
...Сразу из «Берлина» Иван направился на Казанский вокзал, чтобы на месте еще раз восстановить в памяти всю его обстановку, продумать варианты атак, отходов, обманных ходов, использования подручных материалов в качестве прикрытия, выявить мертвые зоны обстрела с наиболее выгодных огневых позиций. Ему важно было увидеть вокзал глазами охотника, чтобы найти недостатки в этом взгляде.
Кстати, и с водителем пора было расстаться. Как ни удобно было ездить по Москве на машине и не резонировать на улице одновременно с тысячью взглядов, привыкать к удобству он не имел права. Это был закон его жизни – если привыкаешь к чему-то удобному, облегчающему твое существование – тебе конец. Рано или поздно ты не сможешь без этого обойтись и поставишь свою жизнь под угрозу. Под глупую угрозу, происходящую от твоей личной слабости. Нельзя привыкать ни к чему, ни к вещам, ни к людям, ни к удобствам. Все, к чему ты привыкаешь, так или иначе, укорачивает твою жизнь.
Поэтому с водителем пора было расставаться, а чтобы молчал, постараться замазать его в чем-то, что закроет ему рот. Не убивать же его только за то, что он подвез тебя с одного конца Москвы на другой. «Так можно пол-Москвы перестрелять.» Фраза чем-то понравилась Ивану, и вертелась в его голове назойливым лейтмотивом.
Комсомольская площадь или площадь трех вокзалов, как ее предпочитало называть сегодня большинство москвичей, встретила Ивана привычной суетой. Поток машин, шедший от Красных ворот и с Новокировского проспекта, уходил по Краснопрудной в Сокольники, осаждая на Комсомольской площади тех, кому нужно было покинуть Москву, или, наоборот, встретить приезжающих в нее.
Иван не принадлежал ни к тем, ни к другим, но его целью тоже была площадь трех вокзалов. Его такси спустилось вниз по Каланчевской и подрулило к Казанскому со стороны рабочих пакгаузов и камер хранения, в переулочек, зажатый Казанским, с одной стороны, и веткой с Курского на Рижский, с другой.
Таксист не собирался в этот день расставаться со своим клиентом. Не каждый, все-таки день удается заработать за полчаса триста тысяч, а потом еще за полчаса – пол-лимона. Разве можно упускать такого клиента. Да пусть он трижды убийца, киллер, там, бандит, вымогатель, насильник, грабитель – какая нам разница? Он платит деньги и этого достаточно. Да мы со всей душой, все, что угодно – и с ветерком, и крадучись.
Иван знал, что на каждом из московских вокзалов его будут ждать охотники. Уж слишком известна была Крестному его любовь к железнодорожным воротам Москвы, а тот не мог не поделиться информацией со своими мальчиками, иначе бы они его не поняли. Он был уверен, что на Казанском его поджидают, как и на любом другом. Но ему хотелось проверить два момента. Во-первых – знают ли его в лицо достаточно хорошо, чтобы начинать атаку, не производя предварительной идентификации личности? Во-вторых – проверить самого себя – может ли он, Иван, уверенно вычислять охотника в экстремальных условиях?
С водителем Иван обращался вежливо, ведь тот никак пока от него не зависел. Иван ничего не приказывал, ничего не требовал, какое, собственно, он имел на это право? Он лишь просил – спуститься туда-то, повернуть туда-то, остановиться там-то.
Водитель остановился прямо напротив какой-то забегаловки с шашлыками – черт ее знает, кому пришла в голову мысль поставить шашлычную именно тут, где народ почти и не ходит, разве какие-то транзитные, метаясь по площади, набегут случайно и укупят пару шашлычков. А так – убыточное дело. Наверное поэтому шашлычная и была вечно закрыта.
Вот в таком месте, куда случайный прохожий и не забредет, Иван и оставил свое такси.
Прежде всего Иван направился в кассу. Ему все равно было, на какой поезд покупать билет, лишь бы иметь доступ в зал ожидания без особых проблем.
Иван справедливо полагал, что прежде, чем его попытаются застрелить, охотники попробуют взять его живьем. Откуда им знать, что с Иваном такой номер вообще не проходит после Чечни. На любую, самую неожиданную атаку, Иван успевал среагировать, принять какие-то меры к ее отражению или нейтрализации. А уж после этого Иван сам начинал диктовать условия противоборства. И, надо сказать, условия эти никогда не были выгодными для соперников Ивана.
Вокзал был все-таки не улицей с ее меняющимися ежесекундно ситуацией и набором персоналий. Вокзальные люди хоть и находились в постоянном движении, но оно было во много раз упорядоченнее уличного. Обитатели вокзала имели свои роли, которые накладывали на них, на каждого, функциональный отпечаток и значительно упрощали процесс контроля за их перемещениями и зонами приложения их внимания. По сравнению с быстриной улицы вокзал был стоячим прудом, где у каждой обитающей в нем лягушки была своя хорошо известная партия.
Кассовый зал встретил Ивана привычным галдением цыганок и специфическим запахом застарелого пота, исходящим от пассажиров, застрявших на вокзале больше, чем на сутки. А таких на Казанском было примерно половина от всех, кто находился в зале. Они уже вполне освоились с жизнью вокзальных аборигенов, неудобства походной жизни воспринимали как неизбежность, и, наоборот, умели находить в этих условиях временных кочевых стоянок маленькие житейские радости. Они знакомились с продавщицами буфетов, киосков, лотков, с уборщицами, официантками и скрашивали их не столько постоянную, сколько унылую безмужичью жизнь.
Отпечаток кочевой жизни смотрел откровенно с их лица и как бы ни старались охотники подделаться под этот имидж вокзальных кочевников, что-то неуловимое, может быть, привычка самого тела к комфорту, выдавало их и делало неестественными их попытки примерить на себя условия российских железнодорожных неудобств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50