Он выскочил из сгущения темноты откуда-то слева и держа пистолет обеими руками, начал стрелять по клеткам, крича что-то столь же дикое, как и их обитатели. И находясь на таком же расстоянии от смерти, как и те, в кого он стрелял. Каждый его выстрел добавлял новый вал воплей в хор ночного зоопарка.
Медлить было уже просто невозможно. Через несколько минут сюда сбегутся сторожа, милиция, уходить нужно было срочно. Только сначала завершить начатое.
Лет пять назад Иван не смог бы нажать курок, не выйдя к врагу, не показавшись ему на глаза. В этом была романтика убийства, как ему тогда казалось. Он был, в сущности, пацаном, которому хотелось доказать человеку, которого он убивает, что он самый крутой, что он – первый, как сказал сегодня по телефону Илья. И Иван тогда пытался оправдать это свое пижонство рассуждениями чуть ли о нравственной стороне убийства, о равности возможностей, о какой-то честности и справедливости. Это, конечно, было глупо и по-мальчишески.
Сейчас Ивану и в голову такое не пришло. Времена романтики кончились. Эстетика убийства во многом изменилась для Ивана после Чечни. Убийство потеряло всякую эстетику. Оно просто стало естественно, как явление природы. А вместе с этим потерялись и рассуждения о нравственности и справедливости. Может ли быкь нравственной молния, убивающая человека? Или безнравственной? Она просто есть и все. Больше этого сказать о ней нечего. Так и убийство для Ивана стало органическим состоянием, способом его существования. Он сам становился явлением природы, когда убивал людей. Он и не мог быть безнравственным. Или нравственным. Он просто был. Как молния.
Молния сверкнула из пистолета Ивана и попала точно в лицо Илье, под правый глаз. Иван подошел к нему, взял его пистолет, сунул в карман. Он посмотрел на надпись на табличке на клетке, по которой метался зверь, чем-то напоминавший волка, прочитал ее и усмехнулся.
На ней было написано: «Шакал обыкновенный».
...Крестного он отыскал через минуту, связанным и запертым в одной из клеток неподалеку. Солнце еще не взошло и в сером утреннем освещении Крестный казался особенно постаревшим.
– Быстрей, Ваня, – закричал он, увидя Ивана, – с ним еще двое было, они тебя там, на главной территории караулят, у входа.
– Хрен с ними, караулят, – ответил Иван, открывая 5клетку и развязывая Крестному руки и ноги. – Надоели они мне, собаки. Да и ты тоже, со своими играми... Пошли вы все на хуй...
– Не ругайся, Ваня. Прости старика. Но если б я их на тебя не повесил, они б меня просто шлепнули. Я же чувствовал – к тому идет. Илья слишком много себе в голову забрал. Диктатором стать решил. Идиот... Криминальное государство хотел построить...
– Сопляк он, твой Илья, – ответил Иван. – Был сопляк. Так ты значит специально меня подставил, да? Чтобы самому спастись?
– Прости, Ваня, но на кого мне еще надеяться было? Я же сам-то с ними не сладил бы...
– Да ладно, хрен с тобой, если так. А то я уже начал думать, что у тебя крыша двинулась. По-стариковски.
– Не такой уж я и старик, Ваня. Голова-то у меня еще работает. Мы с тобой еще такие дела успеем провернуть, пока я дуба дам...
Еще через минуту они уже пробирались той самой тропинкой, которую обнаружил Иван на пути в зоопарк. Только шли они в направлении, как сориентировался Иван, к метро, и вскоре вышли опять к забору, в котором был не менее удобный лаз. Только пошли они не к метро, а на Садовое кольцо, что собственно, соответствовало технологии выхода из района проведения любой операции – выбиралось такое направление, которое наиболее быстро позволяло удалиться от места огневого контакта. Иван, собственно, не думал об этом, оно получалось само собой, бессознательно.
Когда они выбрались с территории зоопарка, Иван оглядел Крестного, потом себя и улыбнулся.
– Нормальный вид. Два московских алкоголика. Денег у нас, судя по нашему виду, быть не должно, значит ментов можно не опасаться – не заберут. Бутылку мы с тобой сейчас купим, чтобы полностью соответствовать своему виду. Готов даже пойти тебе навстречу и купить твоего любимого самогону латиноамериканского.
– Да где ж ты его найдешь-то сейчас, Ваня. Ведь дефицит...
– Да уж дерьма-то такого... Дефицит...
– Потому и дефицит, что дерьмо.
Гаванский ром они, действительно, купили в первом попавшемся ларьке, что немало удивило Крестного и даже несколько расстроило. Они прошли пот улице Герцена почти до Никитских ворот и неожиданно набрели на какую-то забегаловку, работавшую круглосуточно.
– Вот здесь и выпьем, да, Ваня? Что ж нам, в самом деле, как синякам, в скверике пить?
– Давай, Крестный, только не затягивай это дело. Мне еще до Октябрьской добираться, – ответил ему Иван.
Он почему-то сразу же пожалел об этой свой фразе. Наверное, потому, что Крестный как-то с интересом поглядел на него, хотя ничего и не сказал. Но поглядел с ревнивым интересом.
Они сидели одни в пустом зале, пили ром. Крестный трепался, испытывая радость от того, что все, им задуманное, свершилось благополучно. Иван, руками которого он отвел от себя угрозу, был жив, сам он тоже был жив, и впереди наклевывались очень интересные перспективы, о которых, впрочем, Ивану сообщать было рановато. Пусть отдохнет немного. Как бы не перегрузить.
Крестного тоже что-то смутно беспокоило. Иван был какой-то не совсем такой, как обычно. Слишком оживленный, что ли? Или не плескалась из его глаз та мрачная сила смерти, к которой так привык Крестный и за что он ценил Ивана? За холодную безрассудочность охотничьего ножа. На Иване, почему-то не чувствовалось следов пролитой сегодня им крови. О событиях на вокзале Крестный знал, видел, что Иван прихрамывает, иногда потирает рукой раненое бедро. Но в глазах, в голосе – было чисто. И чес дольше наблюдал за Иваном Крестный, тем больше беспокоился. И эта фраза – «Мне еще до Октябрьской добираться». Он, видите ли, занят чем-то. Какие могут быть у Ивана в Москве дела, кроме дел, общих с Крестным? Это же просто грабеж среди бела дня! Это же кто-то влез в его на Ивана право собственности! Этим надо будет заняться, и заняться основательно, со всей серьезностью, подумал Крестный.
Зевающий буфетчик сбегал на улицу и вернулся с ворохом утренних газет. Крестный обрадованно оживился.
– Сейчас мы узнаем, как все это выглядит со стороны. Что ты там натворил на Казанском вокзале... Эй, любезный, дай-ка нам комсомольские издания.
– Чего? – не понял заспанный буфетчик.
– «Чего, чего..» – передразнил его Крестный. – «Комсомолку» и «МК» дай посмотреть.
– Пожалуйста. Только с бой не уносите, я еще не читал.
Крестный было оскорбленно выпрямился, но оглядев свой костюмчик, кое-где драный, а кое-где сохранивший явные следы звериного помета и грязи, промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Медлить было уже просто невозможно. Через несколько минут сюда сбегутся сторожа, милиция, уходить нужно было срочно. Только сначала завершить начатое.
Лет пять назад Иван не смог бы нажать курок, не выйдя к врагу, не показавшись ему на глаза. В этом была романтика убийства, как ему тогда казалось. Он был, в сущности, пацаном, которому хотелось доказать человеку, которого он убивает, что он самый крутой, что он – первый, как сказал сегодня по телефону Илья. И Иван тогда пытался оправдать это свое пижонство рассуждениями чуть ли о нравственной стороне убийства, о равности возможностей, о какой-то честности и справедливости. Это, конечно, было глупо и по-мальчишески.
Сейчас Ивану и в голову такое не пришло. Времена романтики кончились. Эстетика убийства во многом изменилась для Ивана после Чечни. Убийство потеряло всякую эстетику. Оно просто стало естественно, как явление природы. А вместе с этим потерялись и рассуждения о нравственности и справедливости. Может ли быкь нравственной молния, убивающая человека? Или безнравственной? Она просто есть и все. Больше этого сказать о ней нечего. Так и убийство для Ивана стало органическим состоянием, способом его существования. Он сам становился явлением природы, когда убивал людей. Он и не мог быть безнравственным. Или нравственным. Он просто был. Как молния.
Молния сверкнула из пистолета Ивана и попала точно в лицо Илье, под правый глаз. Иван подошел к нему, взял его пистолет, сунул в карман. Он посмотрел на надпись на табличке на клетке, по которой метался зверь, чем-то напоминавший волка, прочитал ее и усмехнулся.
На ней было написано: «Шакал обыкновенный».
...Крестного он отыскал через минуту, связанным и запертым в одной из клеток неподалеку. Солнце еще не взошло и в сером утреннем освещении Крестный казался особенно постаревшим.
– Быстрей, Ваня, – закричал он, увидя Ивана, – с ним еще двое было, они тебя там, на главной территории караулят, у входа.
– Хрен с ними, караулят, – ответил Иван, открывая 5клетку и развязывая Крестному руки и ноги. – Надоели они мне, собаки. Да и ты тоже, со своими играми... Пошли вы все на хуй...
– Не ругайся, Ваня. Прости старика. Но если б я их на тебя не повесил, они б меня просто шлепнули. Я же чувствовал – к тому идет. Илья слишком много себе в голову забрал. Диктатором стать решил. Идиот... Криминальное государство хотел построить...
– Сопляк он, твой Илья, – ответил Иван. – Был сопляк. Так ты значит специально меня подставил, да? Чтобы самому спастись?
– Прости, Ваня, но на кого мне еще надеяться было? Я же сам-то с ними не сладил бы...
– Да ладно, хрен с тобой, если так. А то я уже начал думать, что у тебя крыша двинулась. По-стариковски.
– Не такой уж я и старик, Ваня. Голова-то у меня еще работает. Мы с тобой еще такие дела успеем провернуть, пока я дуба дам...
Еще через минуту они уже пробирались той самой тропинкой, которую обнаружил Иван на пути в зоопарк. Только шли они в направлении, как сориентировался Иван, к метро, и вскоре вышли опять к забору, в котором был не менее удобный лаз. Только пошли они не к метро, а на Садовое кольцо, что собственно, соответствовало технологии выхода из района проведения любой операции – выбиралось такое направление, которое наиболее быстро позволяло удалиться от места огневого контакта. Иван, собственно, не думал об этом, оно получалось само собой, бессознательно.
Когда они выбрались с территории зоопарка, Иван оглядел Крестного, потом себя и улыбнулся.
– Нормальный вид. Два московских алкоголика. Денег у нас, судя по нашему виду, быть не должно, значит ментов можно не опасаться – не заберут. Бутылку мы с тобой сейчас купим, чтобы полностью соответствовать своему виду. Готов даже пойти тебе навстречу и купить твоего любимого самогону латиноамериканского.
– Да где ж ты его найдешь-то сейчас, Ваня. Ведь дефицит...
– Да уж дерьма-то такого... Дефицит...
– Потому и дефицит, что дерьмо.
Гаванский ром они, действительно, купили в первом попавшемся ларьке, что немало удивило Крестного и даже несколько расстроило. Они прошли пот улице Герцена почти до Никитских ворот и неожиданно набрели на какую-то забегаловку, работавшую круглосуточно.
– Вот здесь и выпьем, да, Ваня? Что ж нам, в самом деле, как синякам, в скверике пить?
– Давай, Крестный, только не затягивай это дело. Мне еще до Октябрьской добираться, – ответил ему Иван.
Он почему-то сразу же пожалел об этой свой фразе. Наверное, потому, что Крестный как-то с интересом поглядел на него, хотя ничего и не сказал. Но поглядел с ревнивым интересом.
Они сидели одни в пустом зале, пили ром. Крестный трепался, испытывая радость от того, что все, им задуманное, свершилось благополучно. Иван, руками которого он отвел от себя угрозу, был жив, сам он тоже был жив, и впереди наклевывались очень интересные перспективы, о которых, впрочем, Ивану сообщать было рановато. Пусть отдохнет немного. Как бы не перегрузить.
Крестного тоже что-то смутно беспокоило. Иван был какой-то не совсем такой, как обычно. Слишком оживленный, что ли? Или не плескалась из его глаз та мрачная сила смерти, к которой так привык Крестный и за что он ценил Ивана? За холодную безрассудочность охотничьего ножа. На Иване, почему-то не чувствовалось следов пролитой сегодня им крови. О событиях на вокзале Крестный знал, видел, что Иван прихрамывает, иногда потирает рукой раненое бедро. Но в глазах, в голосе – было чисто. И чес дольше наблюдал за Иваном Крестный, тем больше беспокоился. И эта фраза – «Мне еще до Октябрьской добираться». Он, видите ли, занят чем-то. Какие могут быть у Ивана в Москве дела, кроме дел, общих с Крестным? Это же просто грабеж среди бела дня! Это же кто-то влез в его на Ивана право собственности! Этим надо будет заняться, и заняться основательно, со всей серьезностью, подумал Крестный.
Зевающий буфетчик сбегал на улицу и вернулся с ворохом утренних газет. Крестный обрадованно оживился.
– Сейчас мы узнаем, как все это выглядит со стороны. Что ты там натворил на Казанском вокзале... Эй, любезный, дай-ка нам комсомольские издания.
– Чего? – не понял заспанный буфетчик.
– «Чего, чего..» – передразнил его Крестный. – «Комсомолку» и «МК» дай посмотреть.
– Пожалуйста. Только с бой не уносите, я еще не читал.
Крестный было оскорбленно выпрямился, но оглядев свой костюмчик, кое-где драный, а кое-где сохранивший явные следы звериного помета и грязи, промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50