Маленький штрих мастера, легкое прикосновение кистью, от которого вся картина приобретала совершенно другое содержание.
Однако Никитин упорно не хотел его принимать. Герасимов звонил генералу, то не брал трубку. Генка пытался проникнуть в его кабинет без приглашения, как-нибудь обманув секретаршу Верочку, но та прижимала свой пухлый зад к двери кабинета и не отходила от нее, пока Герасимов был рядом, видно, получила специальное указание Никитина насчет Герасимова – не пускать!
«Какого же черта тогда он меня не выгоняет? – нервничал Герасимов и со дня на день ждал приказа о своем переводе куда-нибудь на Курилы. В соответствии с поговоркой: „Из сердца вон – с глаз долой!“
Но дождался он лишь того, что Никитин пригласил его на совещание, на которое собрал всех начальников служб управления. Герасимов вошел с замирающим сердцем ожидая всего, что только могло выдать его богатое воображение – вплоть до расстрела...
«Фу, черт, какая ерунда в голову лезет! – подумал он переступая порог генеральского кабинета.
Никитин, казалось, не обращал на него особого внимания. Когда Генка вошел, Никитин скользнул по нему взглядом и вновь углубился в какие-то документы, разложенные перед ним на столе.
За тридцать секунд до назначенного генералом времени все приглашенные собрались и уставились на своего начальника.
Все знали о том, что настроение Никитина последние дни оставляет желать лучшего и готовы были к любой манере ведения совещания. Даже к мордобитию. Бывало с Никитиным и такое. Врезал однажды начальнику «матросской тишины», когда узнал, что тот завел самостоятельные отношения с авторитетами и потихоньку от Никитина берет с них неплохие деньги, сам изредка устраивая их побеги... Хорошо, между прочим врезал, челюсть тому сломал и себе – средний палец на правой руке. С гипсом потом и черной подвязкой для руки недели две ходил...
Никитин никогда не начинал совещаний раньше назначенного времени, даже если все уже были на месте. Поэтому он поднял глаза от бумаг и все тридцать секунд разглядывал собравшихся у него в кабинете. Причем не Герасимове его взгляд задержался не дольше, чем на других. Сердце у Герасимова вновь упало.
Ясно теперь, что не выгонит, но с ролью генеральского фаворита придется распрощаться. А Генка столько времени целенаправленно добивался этой роли. И вот, когда, наконец, добился, о ней тут же придется забыть... Не жизнь, а хреновина сплошная!
Секунда в секунду в назначенное время генерал встал, прошелся мимо окон, за спинами сидящих по одну сторону длинного стола начальников служб и отделов главного управления ФСБ и сказал:
– Есть задачи, которые можно решать годами, всю жизнь, и все же – не решить. Например, снижение уровня преступности. И при этом никто даже не подумает, что не решена задача от того, что мы бездельничали и с преступностью вовсе не боролись... Есть и другие задачи, на решение которых отводится совсем мало времени. Потому, что они касаются отдельных, конкретных и живых людей. Можно биться как рыба об лед, работать по двадцать четыре часа в сутки, но если будет не решена такого рода задача, мнение о том, что мы сидим на жопах и протираем на них никому не нужные дырки, возникнет просто автоматически.
Генерал вернулся к своему столу.
– Это предисловие я сделал специально для дураков, которые не понимают, что уровень преступности нас сейчас совершенно не интересует. Мы можем сами регулировать этот уровень в какую захотим сторону! Сейчас весь уровень преступности в Москве зависит целиком от активности единственного человек, над которым мы не может установить контроль. Я имею в виду всеми вам уже конечно известного Ивана Марьева, которого вы знаете теперь не только по фотографиям, но и лично видели сна сцене театра во время его эффектного выступления, которое ему организовал начальник нашего аналитического отдела. Я еще не понял окончательно, но, кажется, он собирается нас покинуть и целиком заняться продюсерской и антрепренерской деятельностью. Не так ли, Герасимов? Вы уже приняли решение?
– Никак нет, товарищ генерал! – выдавил из себя мгновенно покрасневший как рак Генка.
– Садись, чего вскочил? – сказал ему генерал. – У тебя еще планы по захвату Марьева есть? Где ты собираешься проводить это мероприятие на этот раз? В Кремлевском дворце? В цирке на Цветном бульваре? Или вывезешь нас всех в Гранд-Опера? Нашим операм интересно было бы пообщаться с француженками из этой самой Опера. Почти коллеги, можно сказать...
Герасимов скосил глаза на сидевшего через два человека о него Коробова. Тот откровенно улыбался, иронично поглядывая на Генку.
«Радуется, сука! – со злостью констатировал Герасимов. – Радуйся пока...»
– «Вернемся к нашим баранам», как говорят французы, к которым мы с легкой руки нашего аналитика можем отправиться с служебную командировку на празднование еще какого-нибудь придуманного им юбилея. Правда, когда я произношу эту французскую поговорку, я думаю вовсе не о французах и даже не о француженках, а о руководителях некоторых наших подразделений...
Герасимов посмотрел на Коробова и увидел, что тот все так же довольно улыбается.
«Дурак! – мысленно сказал ему Герасимов. – На этот раз – про тебя!»
– Но вернемся все же к тому, зачем я вас сегодня собрал... Повторяю – с уровнем преступности в Москве все было бы в полном порядке, если бы не Иван Марьев, который портит нам всю картину. За последние три недели им совершено в Москве три терракта, которые по их значению для нашего управления я мог бы вполне назвать словом – «катастрофы». Арест Марьева и есть та первоочередная, реальная и неотложная задача, которую нам предстоит решить в ближайшее время, если мы не хотим никаких санкций в отношение нашего управления, которые вот-вот уже должны последовать. Я говорю – арест – и хочу, чтобы вы обратили внимание на то, что я подчеркнул это слово. Только в самом крайнем случае разрешаю ликвидацию. Самым крайним случаем я называю ситуацию, когда объект захвата уходит от нас и ясно, что контроль над ним будет безвозвратно утерян. Во всех иных ситуациях – стремиться взять живым, несмотря на возможные потери с нашей стороны. Этот человек нужен нам живым! Обращаюсь ко всем службам, поскольку Марьев стал уже одиозной фигурой и известен сотрудникам нашего управления пожалуй лучше, чем их непосредственный начальник...
При этих словах Никитин коротко взглянул на Герасимова и Генка испуганно, почему-то, подумал:
«Не понял... При чем тут я?»
– Обо всех случаях наблюдения Марьева работниками ваших служб, – продолжал Никитин, – немедленно, повторяю – немедленно! – сообщать мне лично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Однако Никитин упорно не хотел его принимать. Герасимов звонил генералу, то не брал трубку. Генка пытался проникнуть в его кабинет без приглашения, как-нибудь обманув секретаршу Верочку, но та прижимала свой пухлый зад к двери кабинета и не отходила от нее, пока Герасимов был рядом, видно, получила специальное указание Никитина насчет Герасимова – не пускать!
«Какого же черта тогда он меня не выгоняет? – нервничал Герасимов и со дня на день ждал приказа о своем переводе куда-нибудь на Курилы. В соответствии с поговоркой: „Из сердца вон – с глаз долой!“
Но дождался он лишь того, что Никитин пригласил его на совещание, на которое собрал всех начальников служб управления. Герасимов вошел с замирающим сердцем ожидая всего, что только могло выдать его богатое воображение – вплоть до расстрела...
«Фу, черт, какая ерунда в голову лезет! – подумал он переступая порог генеральского кабинета.
Никитин, казалось, не обращал на него особого внимания. Когда Генка вошел, Никитин скользнул по нему взглядом и вновь углубился в какие-то документы, разложенные перед ним на столе.
За тридцать секунд до назначенного генералом времени все приглашенные собрались и уставились на своего начальника.
Все знали о том, что настроение Никитина последние дни оставляет желать лучшего и готовы были к любой манере ведения совещания. Даже к мордобитию. Бывало с Никитиным и такое. Врезал однажды начальнику «матросской тишины», когда узнал, что тот завел самостоятельные отношения с авторитетами и потихоньку от Никитина берет с них неплохие деньги, сам изредка устраивая их побеги... Хорошо, между прочим врезал, челюсть тому сломал и себе – средний палец на правой руке. С гипсом потом и черной подвязкой для руки недели две ходил...
Никитин никогда не начинал совещаний раньше назначенного времени, даже если все уже были на месте. Поэтому он поднял глаза от бумаг и все тридцать секунд разглядывал собравшихся у него в кабинете. Причем не Герасимове его взгляд задержался не дольше, чем на других. Сердце у Герасимова вновь упало.
Ясно теперь, что не выгонит, но с ролью генеральского фаворита придется распрощаться. А Генка столько времени целенаправленно добивался этой роли. И вот, когда, наконец, добился, о ней тут же придется забыть... Не жизнь, а хреновина сплошная!
Секунда в секунду в назначенное время генерал встал, прошелся мимо окон, за спинами сидящих по одну сторону длинного стола начальников служб и отделов главного управления ФСБ и сказал:
– Есть задачи, которые можно решать годами, всю жизнь, и все же – не решить. Например, снижение уровня преступности. И при этом никто даже не подумает, что не решена задача от того, что мы бездельничали и с преступностью вовсе не боролись... Есть и другие задачи, на решение которых отводится совсем мало времени. Потому, что они касаются отдельных, конкретных и живых людей. Можно биться как рыба об лед, работать по двадцать четыре часа в сутки, но если будет не решена такого рода задача, мнение о том, что мы сидим на жопах и протираем на них никому не нужные дырки, возникнет просто автоматически.
Генерал вернулся к своему столу.
– Это предисловие я сделал специально для дураков, которые не понимают, что уровень преступности нас сейчас совершенно не интересует. Мы можем сами регулировать этот уровень в какую захотим сторону! Сейчас весь уровень преступности в Москве зависит целиком от активности единственного человек, над которым мы не может установить контроль. Я имею в виду всеми вам уже конечно известного Ивана Марьева, которого вы знаете теперь не только по фотографиям, но и лично видели сна сцене театра во время его эффектного выступления, которое ему организовал начальник нашего аналитического отдела. Я еще не понял окончательно, но, кажется, он собирается нас покинуть и целиком заняться продюсерской и антрепренерской деятельностью. Не так ли, Герасимов? Вы уже приняли решение?
– Никак нет, товарищ генерал! – выдавил из себя мгновенно покрасневший как рак Генка.
– Садись, чего вскочил? – сказал ему генерал. – У тебя еще планы по захвату Марьева есть? Где ты собираешься проводить это мероприятие на этот раз? В Кремлевском дворце? В цирке на Цветном бульваре? Или вывезешь нас всех в Гранд-Опера? Нашим операм интересно было бы пообщаться с француженками из этой самой Опера. Почти коллеги, можно сказать...
Герасимов скосил глаза на сидевшего через два человека о него Коробова. Тот откровенно улыбался, иронично поглядывая на Генку.
«Радуется, сука! – со злостью констатировал Герасимов. – Радуйся пока...»
– «Вернемся к нашим баранам», как говорят французы, к которым мы с легкой руки нашего аналитика можем отправиться с служебную командировку на празднование еще какого-нибудь придуманного им юбилея. Правда, когда я произношу эту французскую поговорку, я думаю вовсе не о французах и даже не о француженках, а о руководителях некоторых наших подразделений...
Герасимов посмотрел на Коробова и увидел, что тот все так же довольно улыбается.
«Дурак! – мысленно сказал ему Герасимов. – На этот раз – про тебя!»
– Но вернемся все же к тому, зачем я вас сегодня собрал... Повторяю – с уровнем преступности в Москве все было бы в полном порядке, если бы не Иван Марьев, который портит нам всю картину. За последние три недели им совершено в Москве три терракта, которые по их значению для нашего управления я мог бы вполне назвать словом – «катастрофы». Арест Марьева и есть та первоочередная, реальная и неотложная задача, которую нам предстоит решить в ближайшее время, если мы не хотим никаких санкций в отношение нашего управления, которые вот-вот уже должны последовать. Я говорю – арест – и хочу, чтобы вы обратили внимание на то, что я подчеркнул это слово. Только в самом крайнем случае разрешаю ликвидацию. Самым крайним случаем я называю ситуацию, когда объект захвата уходит от нас и ясно, что контроль над ним будет безвозвратно утерян. Во всех иных ситуациях – стремиться взять живым, несмотря на возможные потери с нашей стороны. Этот человек нужен нам живым! Обращаюсь ко всем службам, поскольку Марьев стал уже одиозной фигурой и известен сотрудникам нашего управления пожалуй лучше, чем их непосредственный начальник...
При этих словах Никитин коротко взглянул на Герасимова и Генка испуганно, почему-то, подумал:
«Не понял... При чем тут я?»
– Обо всех случаях наблюдения Марьева работниками ваших служб, – продолжал Никитин, – немедленно, повторяю – немедленно! – сообщать мне лично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48