Иван продолжал стоять молча. Генерал приподнял голову и посмотрел ему в глаза.
Иван увидел в них безумие полководца, готового двинуть свое войско на верную смерть, лишь бы вступить в сражение. Жертвы и потери его не волновали. «Наше дело правое и мы – победим!» – читал Иван в его глазах.
– Не сомневайся товарищ, в нашей победе, – сказал Ивану генерал. – За мной пойдут тысячи верных бойцов! Вставай в их ряды! Мы смешаем кровь этих еврейских выблядков с землей и удобрим русскую землю их костями... Ты пойдешь в бой за правое дело и за тобой пойдут десятки таких, как ты, патриотов!
Генерал точно попал в то самое больное место, из-за которого Иван не мог спокойно слушать его бред. В Чечню Иван попал тоже – за правое дело. И за ним шли несколько десятков его бойцов. Все они остались на земле Ичкерии. И некоторых из них пришлось убить самому Ивану. Тоже – за правое дело? Их тоже послал в Чечню такой вот урод-политик, страдающий словесным поносом.
Иван уже не испытывал ненависти к генералу Камышову. К человеку, жизнь которого уже, фактически, закончилась, невозможно испытывать ненависть. Иван чувствовал лишь удовлетворение от того, что сейчас он нажмет на курок и прекратит существование этого самодовольного крикуна, засирающего мозги ничего не понимающим людям, которых он призывает на смерть и на убийство. Иван лучше кого бы то ни было знал, что такое убийство и что такое смерть. Тот, кто отведает того или другого, перестает замечать границу между жизнью и смертью, начинает жить по ту сторону жизни и смерти. Жить там, где жил вернувшийся из Чечни Иван.
Генерал что-то увидел во взгляде неподвижно стоящего перед ним Ивана. Он заозирался на охранников и беспокойно завертел головой. Охранники не обращали на генерала никакого внимания, целиком занятые наблюдением подходов к толпе, каждый со своей стороны.
«Пора! – сказал сам себе Иван. – Что же ты медлишь? Еще секунда, и момент будет упущен...»
Как это не раз с ним уже бывало, все дальнейшее Иван воспринимал, словно в замедленном темпе. Он двигался в несколько раз быстрее, чем все остальные вокруг него, и ему казалось, что время течет медленно и плавно.
Иван вынул левую руку с «макаровым», а правой выхватил из-под левого плеча «беретту». Он успел их поднять уже на уровень лба генерала, когда тот только заметил движение Ивана. Иван видело как медленно округлялись глаза у старой девы в жакете с песцом, как постепенно раскрывался рот у высокого мужчины с дьяконским голосом. Иван ждал, когда до генерала дойдет, что через мгновение раздастся выстрел и жизнь его оборвется. Он ждал страха, который должен был мелькнуть в глазах генерала...
Глаза генерала раскрывались одновременно со ртом. Глаза заполнялись ужасом перед неизбежной уже смертью, а рот – криком. Но не криком приказа или призыва, даже не геройским возгласом, а самым обыкновенным воплем страха, заполнившего душу.
Этого момента и ждал Иван. Он выстрелил одновременно, с двух рук, и тут же его тело пришло в движение. Он двигался интуитивно, не рассуждая и не выбирая для себя наилучшего пути. Тело всегда само находило единственный безопасный путь, нашло оно его и сейчас.
Коротким нырком он присел, одновременно спрятав пистолеты в карманы, и поднял в воздух стоящую рядом с ним старую деву, разразившуюся диким воплем одновременно с выстрелами. Ее тело, словно снаряд он метнул в охранника, который стоял рядом с машиной, метрах в трех от Ивана и тут же бросился следом сам.
Стоящие вокруг него люди, несмотря на всю свою воинственность, которую только что они демонстрировали генералу, при выстрелах бросились бежать в разные стороны. Те, что стояли к Ивану ближе всего, попадали на асфальт и прижимались к нему, закрывая головы руками.
Наступая на их спины, Иван в три прыжка оказался у машины. Ногой он оттолкнул барахтающегося перед машиной охранника, похожего со спины на поп-звезду и рывком распахнул дверь. Увидев выставленный шофером перед собой пистолет Иван не стал дожидаться выстрела или уклоняться от него. Он схватил шофера обеими руками за запястье, блокируя его пальцы и не давая нажать на курок, и выдернул из машины за руку. Пистолет шофера он наставил на второго охранника и ослабил хватку. Пальцы шофера рефлекторно согнулись и охранник, который уже подбегал и машине, споткнулся и упал ничком на лежащих на асфальте людей.
Иван был уже в машине. Шофер дано уже был готов везти генерала и мотор завел заранее. Иван выжал газ, машина взревела и, подпрыгивая колесами по ногам лежащих на асфальте людей, заскрипела колесами по асфальту...
Последнее, что успел заметить Иван – объектив телекамеры, наставленный на него не примеченным раньше Иваном репортером и дырку в переднем стекле, неожиданно появившуюся перед ним.
«Охрана стреляет», – машинально отметил про себя Иван, нисколько не обеспокоенный этим обстоятельством.
Его больше волновало, что от пулевого отверстия стекло подернулось звездообразными трещинками, и видимость через него резко упала. Иван перестал видеть – что у него впереди, куда он едет. Выбросив вперед кулак, он выбил стекло и едва успел выровнять машину, несущуюся прямо на стену соседнего с думой здания...
Через две секунды он резко повернул и скрылся за углом. Он машины нужно было срочно избавляться... Генеральская машина слишком хорошо известна и ГИБДД, и вообще – московским ментам.
Иван влетел в первый попавшийся двор, выскочил из машины, огляделся по сторонам, перемахнул через невысокий забор из чугунных пик и оказался на улице, по которой одна за другой спешили автомобили. Он вскинул руку и тут же остановил девятку, за рулем которой сидел мужчина лет тридцати с совершенно беспечным взглядом.
– Ховрино! – сказал Иван водителю.
Тот присвистнул.
– Это дорого станет, – заявил водитель.
Но Иван уже сам открыл дверку и сел рядом с ним.
– Поехали, – заплачу! – сказал он.
Повеселевший водитель тронул машину и покосившись на Ивана, сказал:
– Полтинник!
– Если быстро – заплачу сто! – ответил Иван.
Водитель все понял и больше вопросов не задавал. Тем более, что Иван вытащил из кармана туго набитый деньгами бумажник, достал из него стодолларовую купюру и бросил ее на приборную доску девятки.
Пока они выбирались из центра Москвы, у Ивана перед глазами стояло искаженное страхом лицо генерала Камышова. Врал генерал! Все врал! Других призывал отдать жизнь за Россию, а сам смерти боялся.... Иван почувствовал приятную усталость после хорошо выполненного дела, и ему захотелось улечься в горячую ванну и лежать без движения, пока вода не остынет и его не начнет пробирать дрожь, а потом выбраться из воды, растереться до красноты грубым полотенцем и, заварив себе крепкого до черноты чая, улечься перед телевизором и смотреть, как в новостях будут сообщать о смерти генерала Камышова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Иван увидел в них безумие полководца, готового двинуть свое войско на верную смерть, лишь бы вступить в сражение. Жертвы и потери его не волновали. «Наше дело правое и мы – победим!» – читал Иван в его глазах.
– Не сомневайся товарищ, в нашей победе, – сказал Ивану генерал. – За мной пойдут тысячи верных бойцов! Вставай в их ряды! Мы смешаем кровь этих еврейских выблядков с землей и удобрим русскую землю их костями... Ты пойдешь в бой за правое дело и за тобой пойдут десятки таких, как ты, патриотов!
Генерал точно попал в то самое больное место, из-за которого Иван не мог спокойно слушать его бред. В Чечню Иван попал тоже – за правое дело. И за ним шли несколько десятков его бойцов. Все они остались на земле Ичкерии. И некоторых из них пришлось убить самому Ивану. Тоже – за правое дело? Их тоже послал в Чечню такой вот урод-политик, страдающий словесным поносом.
Иван уже не испытывал ненависти к генералу Камышову. К человеку, жизнь которого уже, фактически, закончилась, невозможно испытывать ненависть. Иван чувствовал лишь удовлетворение от того, что сейчас он нажмет на курок и прекратит существование этого самодовольного крикуна, засирающего мозги ничего не понимающим людям, которых он призывает на смерть и на убийство. Иван лучше кого бы то ни было знал, что такое убийство и что такое смерть. Тот, кто отведает того или другого, перестает замечать границу между жизнью и смертью, начинает жить по ту сторону жизни и смерти. Жить там, где жил вернувшийся из Чечни Иван.
Генерал что-то увидел во взгляде неподвижно стоящего перед ним Ивана. Он заозирался на охранников и беспокойно завертел головой. Охранники не обращали на генерала никакого внимания, целиком занятые наблюдением подходов к толпе, каждый со своей стороны.
«Пора! – сказал сам себе Иван. – Что же ты медлишь? Еще секунда, и момент будет упущен...»
Как это не раз с ним уже бывало, все дальнейшее Иван воспринимал, словно в замедленном темпе. Он двигался в несколько раз быстрее, чем все остальные вокруг него, и ему казалось, что время течет медленно и плавно.
Иван вынул левую руку с «макаровым», а правой выхватил из-под левого плеча «беретту». Он успел их поднять уже на уровень лба генерала, когда тот только заметил движение Ивана. Иван видело как медленно округлялись глаза у старой девы в жакете с песцом, как постепенно раскрывался рот у высокого мужчины с дьяконским голосом. Иван ждал, когда до генерала дойдет, что через мгновение раздастся выстрел и жизнь его оборвется. Он ждал страха, который должен был мелькнуть в глазах генерала...
Глаза генерала раскрывались одновременно со ртом. Глаза заполнялись ужасом перед неизбежной уже смертью, а рот – криком. Но не криком приказа или призыва, даже не геройским возгласом, а самым обыкновенным воплем страха, заполнившего душу.
Этого момента и ждал Иван. Он выстрелил одновременно, с двух рук, и тут же его тело пришло в движение. Он двигался интуитивно, не рассуждая и не выбирая для себя наилучшего пути. Тело всегда само находило единственный безопасный путь, нашло оно его и сейчас.
Коротким нырком он присел, одновременно спрятав пистолеты в карманы, и поднял в воздух стоящую рядом с ним старую деву, разразившуюся диким воплем одновременно с выстрелами. Ее тело, словно снаряд он метнул в охранника, который стоял рядом с машиной, метрах в трех от Ивана и тут же бросился следом сам.
Стоящие вокруг него люди, несмотря на всю свою воинственность, которую только что они демонстрировали генералу, при выстрелах бросились бежать в разные стороны. Те, что стояли к Ивану ближе всего, попадали на асфальт и прижимались к нему, закрывая головы руками.
Наступая на их спины, Иван в три прыжка оказался у машины. Ногой он оттолкнул барахтающегося перед машиной охранника, похожего со спины на поп-звезду и рывком распахнул дверь. Увидев выставленный шофером перед собой пистолет Иван не стал дожидаться выстрела или уклоняться от него. Он схватил шофера обеими руками за запястье, блокируя его пальцы и не давая нажать на курок, и выдернул из машины за руку. Пистолет шофера он наставил на второго охранника и ослабил хватку. Пальцы шофера рефлекторно согнулись и охранник, который уже подбегал и машине, споткнулся и упал ничком на лежащих на асфальте людей.
Иван был уже в машине. Шофер дано уже был готов везти генерала и мотор завел заранее. Иван выжал газ, машина взревела и, подпрыгивая колесами по ногам лежащих на асфальте людей, заскрипела колесами по асфальту...
Последнее, что успел заметить Иван – объектив телекамеры, наставленный на него не примеченным раньше Иваном репортером и дырку в переднем стекле, неожиданно появившуюся перед ним.
«Охрана стреляет», – машинально отметил про себя Иван, нисколько не обеспокоенный этим обстоятельством.
Его больше волновало, что от пулевого отверстия стекло подернулось звездообразными трещинками, и видимость через него резко упала. Иван перестал видеть – что у него впереди, куда он едет. Выбросив вперед кулак, он выбил стекло и едва успел выровнять машину, несущуюся прямо на стену соседнего с думой здания...
Через две секунды он резко повернул и скрылся за углом. Он машины нужно было срочно избавляться... Генеральская машина слишком хорошо известна и ГИБДД, и вообще – московским ментам.
Иван влетел в первый попавшийся двор, выскочил из машины, огляделся по сторонам, перемахнул через невысокий забор из чугунных пик и оказался на улице, по которой одна за другой спешили автомобили. Он вскинул руку и тут же остановил девятку, за рулем которой сидел мужчина лет тридцати с совершенно беспечным взглядом.
– Ховрино! – сказал Иван водителю.
Тот присвистнул.
– Это дорого станет, – заявил водитель.
Но Иван уже сам открыл дверку и сел рядом с ним.
– Поехали, – заплачу! – сказал он.
Повеселевший водитель тронул машину и покосившись на Ивана, сказал:
– Полтинник!
– Если быстро – заплачу сто! – ответил Иван.
Водитель все понял и больше вопросов не задавал. Тем более, что Иван вытащил из кармана туго набитый деньгами бумажник, достал из него стодолларовую купюру и бросил ее на приборную доску девятки.
Пока они выбирались из центра Москвы, у Ивана перед глазами стояло искаженное страхом лицо генерала Камышова. Врал генерал! Все врал! Других призывал отдать жизнь за Россию, а сам смерти боялся.... Иван почувствовал приятную усталость после хорошо выполненного дела, и ему захотелось улечься в горячую ванну и лежать без движения, пока вода не остынет и его не начнет пробирать дрожь, а потом выбраться из воды, растереться до красноты грубым полотенцем и, заварив себе крепкого до черноты чая, улечься перед телевизором и смотреть, как в новостях будут сообщать о смерти генерала Камышова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48