Питер прервал молчание.
– Если бы ты сделала аборт, то все было бы решено. У нее перед глазами снова возникла та картина, что-что красное, цвета крови, острое стальное жало и – конец. Она вздохнула.
– Ты просто боишься? – мягко спросил он.
– Боюсь ли боли? Ты же знаешь, что нет. Несколько лет назад у нее был сложный перелом руки, и она стойко переносила боль, как ей сказали. Она знала это. Кроме того, рождение ребенка едва ли менее болезненно.
– Что же тогда? Ты можешь объяснить мне?
– Я уже пыталась объяснить тебе, как могла.
– Это же всегда делается и делалось. Причем совершенно безопасно, хотя бы и незаконно. Существуют безопасные места, компетентные доктора.
Она тихо повторила:
– Может, я так воспитана. Я не могу сделать этого. Мои родители правоверные…
Теперь Питер перебил ее. Пришла его очередь разозлиться:
– Твои родители! Ты не смогла даже сказать им об этом! Ты испугалась сказать им. В конце концов, я-то поговорил со своими.
– Я уже рассказала тебе об этом тоже.
Мама на кухне, раскладывая мороженое: «Все, чему мы учили тебя, выброшено, как мусор». Дженни снова охватила злость.
– Ты не хочешь понять. Я не могу даже говорить об этом со своими родителями. Почему мы не поженимся, Питер? Мы справимся как-нибудь. Твой отец поможет. Он не позволит нам умереть с голоду. Мои родители тоже что-нибудь сделают…
– Мой отец предложит мне бросить колледж и идти работать.
– Он не сделает этого!
– Не сделает он? Да ты не знаешь его. У него принципы.
– Принципы! Ради чего же они?
– Я объясню тебе. Они скажут, если человек достаточно взрослый, чтобы завести ребенка, то он достаточно взрослый, чтобы содержать его.
– И они сказали так, да? И ты поверил им?
– Ты должна признать, что в этом есть смысл.
– Смысл да, но не сердце. В этом нет сердца. Холодный, холодный расчет, – сказала она, стиснув зубы. – Да, если бы у моего отца был не кафетерий… Ты думаешь, я не заметила выражения лица твоей матери, когда я сказала ей об этом? Лицо, как у акулы.
– Дженни, это слишком. Оставь мою маму в покое, пожалуйста.
Он старается сохранить лояльность после всего этого. Быть лояльным по отношению к своей матери. Она почувствовала удушье.
– Как я могу оставить ее в покое, когда она распоряжается моей жизнью?
– Нет, наша жизнь – в наших руках, Дженни.
– Как ты можешь так говорить? Что они сделали с тобой, как они смогли так хорошо обработать тебя? Ну, может, они и заставили тебя превратиться в тряпку, но со мной это не получится, говорю тебе. Я не буду, не смогу, и им не удастся заставить меня. И ты тоже не заставишь.
– Это глупый разговор. – Он завел мотор. – Ты вся взвинченная, и нет смысла продолжать.
– Глупый, это верно. Отвези меня назад.
Ей хотелось ударить его. Неужели это Питер? Где же сила и спокойная уверенность? Она взглянула на него, но мягкие манящие глаза цвета опала, которые ей так нравились, были, вероятно, чересчур мягкими. «Слишком хороший», как сказала старая леди. Он был всего лишь испуганным мальчишкой… Она тоже чувствовала себя потерянной.
Никто не проронил ни слова, пока они не доехали до студенческого городка. Затем он положил руку ей на плечо.
– Дженни, успокойся. Мы оба расстроены. Вот почему мы ссоримся. Я собираюсь позвонить отцу сегодня вечером и снова поговорить с ним.
Она отодвинулась от него и открыла дверь со своей стороны.
– Желаю удачи, – с горечью произнесла она.
– Не огорчайся. Мы что-нибудь придумаем. Пожалуйста. Верь в меня.
Она попыталась изобразить улыбку.
– Хорошо, я постараюсь.
– Я позвоню тебе после того, как переговорю с ним вечером, ладно?
– Нет, подожди до утра. С меня хватит. Я хочу спать и ни о чем не думать в течение хотя бы нескольких часов.
– Хорошо. Тогда утром позвоню. И ты, Дженни, помни, что мы любим друг друга.
Может, она была и несправедлива, думала Дженни, поднимаясь по лестнице. Все это ужасно и для него. Она чувствовала себя такой уставшей, совершенно разбитой.
Всю следующую неделю она молча плакала по ночам и просыпалась с тяжелой головой, заставляя себя идти на занятия и учиться. Это было похоже на ожидание поезда или самолета, который так сильно опаздывал, что уже начинали думать, что, может, его и не будет вовсе. Питер был в таком же состоянии. Каждый день он звонил своему отцу, которому нужно было в свою очередь посоветоваться с кем-то еще.
– Со своим адвокатом, наверное, – сказал Питер. – Он никогда и шага не ступит без адвоката.
Каждый день он ненадолго встречался с Дженни, всегда в каком-нибудь людном месте, где они не могли даже коснуться друг друга. Да собственно они даже и не пытались. Только их глаза взывали о помощи.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – интересовался он.
Она чувствовала себя прекрасно. Ее фигура никак не изменилась. Она, вероятно, будет ходить до-конца срока беременности, и ничего не будет заметно.
К концу второй недели Питер узнал кое-какие новости. Его отец договорился о месте в респектабельном приюте для незамужних матерей. Это звучало как что-то из девятнадцатого столетия. Дженни и понятия не имела, что такие места до сих пор существуют. Но оказалось, что они есть, и девушка может анонимно находиться там, за ней будут ухаживать вплоть до рождения ребенка, и, если она пожелает, в любой момент может отдать его на усыновление.
– Как тебе это? – спросил Питер.
Они снова были в машине, правда, на этот раз они стояли возле зоопарка. Женщина, проходившая мимо, пыталась успокоить плачущего в коляске ребенка, а в это время малыш постарше дергал ее за юбку. Это видение промелькнуло перед глазами Дженни и запечатлелось в ее памяти даже после того, как женщина свернула за угол и скрылась из виду. Картинка была несколько смутной и неясной, все кружилось в лучах света под молодыми зелеными листьями. Мать с длинными волосами, свободно развевающимися на ветру, склонилась к ребенку; круглая крепкая головка ребенка прижалась к красной юбке матери; это был образ единения.
И она знала, что это был один из тех редких случайных образов, который она сохранит в памяти, как сохранила лицо одной из самых красивых женщин, которых она когда-либо видела, проезжая на автомобиле лет пять назад. Или утро, когда тишину заснеженной улицы вдруг разорвал звон церковных колоколов, и она стояла, замерев, пока не стих последний звук. Питер снова спросил.
– Как тебе это?
Она едва могла открыть рот, такая огромная тяжесть и усталость навалилась на нее.
– Я думаю.
Мысли вернулись в прежнее русло. Маленькая квартирка, которую можно обставить очень дешево; постельные принадлежности можно даже привезти из ее комнаты из дома; все, что им нужно тогда, – только стол и два стула для обеда, стол и лампу для учебы, кроватку для ребенка и какую-нибудь картинку с солнышком для уголка, где будет спать ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83