У меня такое чувство, что Питер бы…
Дженни перебила ее:
– Почему? Что он говорил?
– Он ничего не говорил вообще-то. У меня просто интуиция. – Джилл засмеялась, передвинув свои руки так, что ее алые ногти сверкнули. – Все возвращается на круги своя. Это было бы так замечательно. Я очень педантичный человек. Вероятно, даже очень настойчивый.
– Я нет, – довольно сухо ответила Дженни, глядя вниз на свои ненакрашенные ногти.
– Стояла тишина, пока не заговорила Джилл, покраснев так же ярко, как и Питер.
– О, я сказала что-то не то! Я только имела в виду, теперь, раз тот мужчина, за которого ты собиралась выйти замуж… – Она остановилась. – О, еще хуже! Мне действительно нужно держать рот на замке, правда? Люди всегда говорят мне, что я должна думать, прежде чем говорить. Прости меня, Дженни.
Она казалась в тот момент такой молодой и так горячо раскаивалась, что Дженни смогла только сказать: – Все хорошо, просто мы расходимся во взглядах на какие-то вещи.
Джилл ответила уже более радостно:
– Ну, от этого-то и лошадь побежит, как всегда говорит мой дедушка.
– Да, моя мама тоже всегда так говорит.
– Смогу я когда-нибудь увидеть твою маму?
Ох, мама так мечтала о внуке! Она бы никогда не уехала во Флориду, если бы был хоть один.
– Я не знаю, Джилл. Я не знаю, как она воспримет все это, если я расскажу ей о тебе сейчас. Я должна хорошенько все обдумать. Джилл кивнула.
– Я понимаю, я теперь понимаю гораздо лучше, чем раньше, знаешь ли.
Дженни дотронулась до руки Джилл.
– Ты сказала мне это, и я тебе очень благодарна. Как насчет кусочка торта, чтобы выпить еще по чашечке чаю?
– Мой вес. Я должна следить за ним.
– О, да всего кусочек. Ведь это не каждый день. Кроме всего, ты и так тощая, кожа да кости.
– Мужчины любят тощих девушек. – Не все мужчины.
– Моим знакомым нравится.
– Я не ослышалась, ты сказала во множественном числе или в единственном?
– Во множественном. У меня был один весь прошлый год, но я решила, что это довольно глупо быть привязанной к одному человеку, особенно когда я не влюблена в него. Он был очень симпатичный, самоуверенный, увлекался физикой, но это еще не причина, чтобы посвящать все свое время ему. Ты не согласна?
– Я совершенно согласна.
– Однажды, – мечтательно заговорила Джилл, – я бы хотела влюбиться в кого-нибудь так сильно, что не могла бы представить свою жизнь без него. И я хочу быть также любимой. Это слишком романтично, слишком нереально для восьмидесятых годов, как ты думаешь?
– Нет, – очень мягко ответила Дженни. – Мне кажется, это единственно возможный путь.
– Ну, а пока я просто выбираю. Как раз сейчас я дружу с тремя ребятами, которые немного влюблены в меня. Один из них музыкант и достает билеты на все самое интересное, даже когда все билеты проданы. По субботам мы ходим в оперу. Я полюбила оперу еще в Санта-Фе. Ты наверняка слышала о нашем оперном театре, я уверена.
За пирожным и чашкой чая Джилл болтала о мужчинах, друзьях, учебе и книгах.
– Ну вот, это те, с кем я дружу, у нас целая компания. Нас где-то восемь человек, и мы любим все: рок или диско, – я вообще люблю танцевать, а как раз сейчас некоторые из нас читают Пруста на французском для нашего семинара. Это нечто, скажу я тебе.
Все эти разглагольствования, знала Дженни, частично предназначались для нее, чтобы как-то отвлечь ее, но все же они могли так разговаривать еще и потому, что Джилл чувствовала себя с ней уютно и хорошо. И Дженни, прислушиваясь не столько к словам, сколько к интонациям и настроению, снова и снова повторяла себе: «Как же она молода! Как невинна и остроумна, как правдива и неосторожна, как мила! У нее еще не было настоящих ран, за исключением той, что нанесла я, и, я думаю, она уже залечивается. Я сама залечиваю ее сейчас – благодаря Питеру, который заставил меня сделать это. Может быть, ей удастся пройти сквозь годы, не получив более ужасной раны, чем эта. Я надеюсь на это. Некоторым людям удается».
Когда они расставались, они поцеловали друг друга.
– Я желаю тебе, – прошептала Джилл, – всего, что ты сама себе желаешь.
Что я желаю для себя, думала Дженни, когда Джилл ушла. В данный момент и после всего, что случилось, я даже и не знаю. Я просто плыву по течению.
– Уже в кровати? – спросил Питер, когда она сняла трубку телефона.
– Да, я хочу встать пораньше и идти в офис.
– Ты уверена, что уже готова крутиться, как белка в колесе?
– Готова, как и всегда была.
– Ты больше ничего не слышала? Ты понимаешь, о чем я спрашиваю?
Она намеренно уклонилась:
– Слышала, что?
– Ты знаешь. От… него.
– Все кончено, Питер, – ответила она почему-то резко. – Я уже говорила тебе об этом.
– Господи, какой стыд! Я не понимаю людей.
– Питер, я не хочу говорить об этом.
– Хорошо, хорошо. Я только хочу, чтобы ты знала, что у тебя есть я.
Она не ответила.
– Ты не одинока в этом мире. Телефон щелкнул.
– Дженни? Ты слушаешь?
– Я слушаю.
Телефон снова щелкнул.
– Этот звук. Я подумал, ты повесила трубку.
– Ты знаешь, я так не сделаю.
– Я раньше так думал. Ты знаешь, я упомянул кое-что про следующее лето. Как ты думаешь, тебе бы это понравилось? Только неделя или около того в индейской резервации. Ты, Джилл и я?
Несмотря ни на что, она была тронута и мягко ответила:
– Питер, я не могу загадывать так далеко.
– Хорошо. В следующий раз. Я позвонил только, чтобы узнать, как все прошло сегодня.
– О, все было чудесно! Мы посмотрели несколько замечательных вещей. Она хотела посмотреть некоторые портреты восемнадцатого века для своего урока по истории искусств, а потом мы пошли в египетский зал. Она очень начитанная девушка.
– Она сокровище, Дженни. Мы создали сокровище, ты и я. Иногда, когда я думаю о ней, я должен признать: она так похожа на тебя.
– На меня? Почему? Она твоя точная копия.
– Она похожа на меня внешне, но я имею в виду ее характер. Чувство справедливости. И темперамент. Какой темперамент!
– Ты считаешь, у меня есть темперамент?
– И ты спрашиваешь? Да он у тебя огромный! И упрямство! Если уж ты решишь что-нибудь, ну, например, когда ты решила избавиться от меня до рождения Джилл. – Он помолчал немного и потом печально сказал: – Я ношу власяницу с тех пор. Поверь мне, Дженни.
– Не надо, не надо, – шептала она. – Сейчас не время говорить об этом.
– Полагаю, что так. Ну, смотри на все проще, хорошо? Не слишком усердствуй завтра на работе.
Когда она повесила трубку, то отложила в сторону документ, который просматривала. Откуда-то в старом доме доносились звуки музыки, кто-то слишком громко включил проигрыватель. Но это был приятный фортепьянный концерт, мелодичный и ностальгический. Вино и розы, подумала она, и положила голову на подушку, закрыв глаза. Кровать была мягкой, а стёганое одеяло таким теплым, что она быстро заснула…
Питер в белом летнем костюме танцевал под бумажными фонарями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Дженни перебила ее:
– Почему? Что он говорил?
– Он ничего не говорил вообще-то. У меня просто интуиция. – Джилл засмеялась, передвинув свои руки так, что ее алые ногти сверкнули. – Все возвращается на круги своя. Это было бы так замечательно. Я очень педантичный человек. Вероятно, даже очень настойчивый.
– Я нет, – довольно сухо ответила Дженни, глядя вниз на свои ненакрашенные ногти.
– Стояла тишина, пока не заговорила Джилл, покраснев так же ярко, как и Питер.
– О, я сказала что-то не то! Я только имела в виду, теперь, раз тот мужчина, за которого ты собиралась выйти замуж… – Она остановилась. – О, еще хуже! Мне действительно нужно держать рот на замке, правда? Люди всегда говорят мне, что я должна думать, прежде чем говорить. Прости меня, Дженни.
Она казалась в тот момент такой молодой и так горячо раскаивалась, что Дженни смогла только сказать: – Все хорошо, просто мы расходимся во взглядах на какие-то вещи.
Джилл ответила уже более радостно:
– Ну, от этого-то и лошадь побежит, как всегда говорит мой дедушка.
– Да, моя мама тоже всегда так говорит.
– Смогу я когда-нибудь увидеть твою маму?
Ох, мама так мечтала о внуке! Она бы никогда не уехала во Флориду, если бы был хоть один.
– Я не знаю, Джилл. Я не знаю, как она воспримет все это, если я расскажу ей о тебе сейчас. Я должна хорошенько все обдумать. Джилл кивнула.
– Я понимаю, я теперь понимаю гораздо лучше, чем раньше, знаешь ли.
Дженни дотронулась до руки Джилл.
– Ты сказала мне это, и я тебе очень благодарна. Как насчет кусочка торта, чтобы выпить еще по чашечке чаю?
– Мой вес. Я должна следить за ним.
– О, да всего кусочек. Ведь это не каждый день. Кроме всего, ты и так тощая, кожа да кости.
– Мужчины любят тощих девушек. – Не все мужчины.
– Моим знакомым нравится.
– Я не ослышалась, ты сказала во множественном числе или в единственном?
– Во множественном. У меня был один весь прошлый год, но я решила, что это довольно глупо быть привязанной к одному человеку, особенно когда я не влюблена в него. Он был очень симпатичный, самоуверенный, увлекался физикой, но это еще не причина, чтобы посвящать все свое время ему. Ты не согласна?
– Я совершенно согласна.
– Однажды, – мечтательно заговорила Джилл, – я бы хотела влюбиться в кого-нибудь так сильно, что не могла бы представить свою жизнь без него. И я хочу быть также любимой. Это слишком романтично, слишком нереально для восьмидесятых годов, как ты думаешь?
– Нет, – очень мягко ответила Дженни. – Мне кажется, это единственно возможный путь.
– Ну, а пока я просто выбираю. Как раз сейчас я дружу с тремя ребятами, которые немного влюблены в меня. Один из них музыкант и достает билеты на все самое интересное, даже когда все билеты проданы. По субботам мы ходим в оперу. Я полюбила оперу еще в Санта-Фе. Ты наверняка слышала о нашем оперном театре, я уверена.
За пирожным и чашкой чая Джилл болтала о мужчинах, друзьях, учебе и книгах.
– Ну вот, это те, с кем я дружу, у нас целая компания. Нас где-то восемь человек, и мы любим все: рок или диско, – я вообще люблю танцевать, а как раз сейчас некоторые из нас читают Пруста на французском для нашего семинара. Это нечто, скажу я тебе.
Все эти разглагольствования, знала Дженни, частично предназначались для нее, чтобы как-то отвлечь ее, но все же они могли так разговаривать еще и потому, что Джилл чувствовала себя с ней уютно и хорошо. И Дженни, прислушиваясь не столько к словам, сколько к интонациям и настроению, снова и снова повторяла себе: «Как же она молода! Как невинна и остроумна, как правдива и неосторожна, как мила! У нее еще не было настоящих ран, за исключением той, что нанесла я, и, я думаю, она уже залечивается. Я сама залечиваю ее сейчас – благодаря Питеру, который заставил меня сделать это. Может быть, ей удастся пройти сквозь годы, не получив более ужасной раны, чем эта. Я надеюсь на это. Некоторым людям удается».
Когда они расставались, они поцеловали друг друга.
– Я желаю тебе, – прошептала Джилл, – всего, что ты сама себе желаешь.
Что я желаю для себя, думала Дженни, когда Джилл ушла. В данный момент и после всего, что случилось, я даже и не знаю. Я просто плыву по течению.
– Уже в кровати? – спросил Питер, когда она сняла трубку телефона.
– Да, я хочу встать пораньше и идти в офис.
– Ты уверена, что уже готова крутиться, как белка в колесе?
– Готова, как и всегда была.
– Ты больше ничего не слышала? Ты понимаешь, о чем я спрашиваю?
Она намеренно уклонилась:
– Слышала, что?
– Ты знаешь. От… него.
– Все кончено, Питер, – ответила она почему-то резко. – Я уже говорила тебе об этом.
– Господи, какой стыд! Я не понимаю людей.
– Питер, я не хочу говорить об этом.
– Хорошо, хорошо. Я только хочу, чтобы ты знала, что у тебя есть я.
Она не ответила.
– Ты не одинока в этом мире. Телефон щелкнул.
– Дженни? Ты слушаешь?
– Я слушаю.
Телефон снова щелкнул.
– Этот звук. Я подумал, ты повесила трубку.
– Ты знаешь, я так не сделаю.
– Я раньше так думал. Ты знаешь, я упомянул кое-что про следующее лето. Как ты думаешь, тебе бы это понравилось? Только неделя или около того в индейской резервации. Ты, Джилл и я?
Несмотря ни на что, она была тронута и мягко ответила:
– Питер, я не могу загадывать так далеко.
– Хорошо. В следующий раз. Я позвонил только, чтобы узнать, как все прошло сегодня.
– О, все было чудесно! Мы посмотрели несколько замечательных вещей. Она хотела посмотреть некоторые портреты восемнадцатого века для своего урока по истории искусств, а потом мы пошли в египетский зал. Она очень начитанная девушка.
– Она сокровище, Дженни. Мы создали сокровище, ты и я. Иногда, когда я думаю о ней, я должен признать: она так похожа на тебя.
– На меня? Почему? Она твоя точная копия.
– Она похожа на меня внешне, но я имею в виду ее характер. Чувство справедливости. И темперамент. Какой темперамент!
– Ты считаешь, у меня есть темперамент?
– И ты спрашиваешь? Да он у тебя огромный! И упрямство! Если уж ты решишь что-нибудь, ну, например, когда ты решила избавиться от меня до рождения Джилл. – Он помолчал немного и потом печально сказал: – Я ношу власяницу с тех пор. Поверь мне, Дженни.
– Не надо, не надо, – шептала она. – Сейчас не время говорить об этом.
– Полагаю, что так. Ну, смотри на все проще, хорошо? Не слишком усердствуй завтра на работе.
Когда она повесила трубку, то отложила в сторону документ, который просматривала. Откуда-то в старом доме доносились звуки музыки, кто-то слишком громко включил проигрыватель. Но это был приятный фортепьянный концерт, мелодичный и ностальгический. Вино и розы, подумала она, и положила голову на подушку, закрыв глаза. Кровать была мягкой, а стёганое одеяло таким теплым, что она быстро заснула…
Питер в белом летнем костюме танцевал под бумажными фонарями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83