Интересно, что до определенного времени никакой наркомании в обществе развитого социализма не было… Потом факт официально признали. И… и все, пожалуй.
Нет! С наркотиками, конечно, боролись. Борьба шла — только держись! Количество наркоманов и реализуемой в городе и стране отравы росло в геометрической прогрессии. Опера сбивались с ног, кого-то вязали, кого-то сажали… Они отлично понимали, что вся их чудовищно напряженная, злая и опасная работа — блеф! Что те, кого нужно сажать, недоступны… И они, опера, только щекочут монстра. А с Украины, из Таджикистана, Азербайджана, из Киргизии везут и везут зелье, которое убивает русских ребят и девушек.
Оно убивает, убивает и убивает! Не так быстро, как пистолет или нож. Но столь же неотвратимо!
Эй, парень! Если ты только сегодня взял в руки шприц — выброси его немедленно! Сейчас же! Растопчи эту гадину и скажи себе: нет! А-а… ты хочешь только попробовать? Один разок? Ты точно знаешь, что ты не дурак? Ты не подсядешь? Конечно, так и будет… Делов-то — один укол. Или два. Ну — три… делов-то. Я ж не лох голимый! Тему просекаю… Я только еще один разочек вколюсь — кумар снять. Кумарит чего-то сегодня круто… Мне только снять кумар. А потом я — все. Я в завязке… Я не хочу больше! Господи, я НЕ ХОЧУ! И — НЕ МОГУ!… Толян, отпусти в долг одну дорогу. Одну дорожку, Толян… ломает меня, видишь? Трясет, суставы выворачивает… дай, пожалуйста, Толик. Хочешь, я на колени встану? Хочешь, я ботинки тебе целовать буду, Толик? ДА-А-А-Й! Я НЕ МОГУ!
…К восьмерке Чайковского подошел мужичок невзрачный. В лицо они друг друга не знали, но опознали безошибочно — нюх.
— Батонами не интересуетесь? — спросил на всякий случай старший поста, наклонившись к водительской дверце.
— Очень интересуюсь, — ответил Чайковский. — Садись в тачку.
— Ну что? — спросил он, когда разведчик уже сидел в машине.
В этот момент забубнила радиостанция в кармане разведчика:
— Грузчик — бригадиру.
— Я бригадир, — ответил старший поста. — Что у тебя, грузчик?
— Появился младший экспедитор, — ответила радиостанция. — Этот тяжелый. Понятно — тяжелый?
— Понял тебя, грузчик. Экспедитор — легкий, а младший — тяжелый.
— Точно… встретились. Встретились у второго подъезда магазина «Колбасы».
— Так… видишь их хорошо?
— Хорошо вижу… Есть! Экспедитор передал платежные документы… Младший вошел в подъезд.
— Отлично, — сказал старший поста наружки в рацию и подмигнул оперативникам. Чайковский в свою очередь подмигнул Блинову: есть поклевка! Сашка улыбнулся, двух передних зубов у него не было. Выбил их один вконец отмороженый молдаванин больше месяца назад, а вставить у Сашки не хватало ни времени, ни денег. У молдаванина — наоборот — времени было полно (в Крестах всегда времени полно), но и у него стоматологические проблемы решались туго. Перелом челюсти — неприятная штука.
— Грузчик — бригадиру: вышел… вышел младший экспедитор. Есть!
— Понял тебя, грузчик, — отозвался бригадир и повернулся к Чайковскому. — Ну, будете брать? Товар он уже получил.
— Будем, — ответил Чайковский довольным голосом. — А вы за хачиком посмотрите — еще может понадобиться.
— Удачи тебе, — сказал разведчик, вылезая из машины.
— И тебе…
Саня Блинов снова пересел вперед. Чайковский повернул ключ зажигания, движок тихонько запустился. Владимир Батонов стоял на тротуаре с вытянутой рукой.
— Ща, Вовец, будет тебе такси, — пробормотал себе под нос майор.
Он лихо подкатил к Батонову, остановился на противоположной стороне и, припустив стекло, развязно крикнул:
— Куды желаем, господин пассажир?
— На Васильевский надо, мастер, — крикнул в ответ экспедитор, он же груз легкий.
— Падай, — таким же веселым и разбитным голосом откликнулся Чайковский. «А поедем мы с тобой, братан недоделанный, в Смольнинское РУВД», — подумал он и, резко развернув восьмерку, остановился прямо напротив Батонова. Саня Блинов открыл дверь. Батон заколебался… Опер выбрался из салона.
— Садитесь, пожалуйста, назад, — вежливо сказал Саня. — А то мне выходить на Литейном.
Батон еще колебался — садиться ли ему вечером в машину с двумя мужиками, но Блинов его сомнения быстро разрешил: он коротко ударил искусствоведа в живот и ловко втолкнул охнувшего Вову в машину. Все для Батонова мгновенно и неожиданно переменилось — только что он стоял на улице, веселый и свободный, в предвкушении кайфа, приятного разговора и приятного секса в хорошей компании. И вообще — все в жизни было хорошо. Замечательно. Классно!… Он ведь молод, умен, красив… бабы от него тащатся… О, все классно! И вдруг — резкая боль и стремительное падение в темное нутро страшной машины. Он не мог даже вздохнуть — кулак старшего лейтенанта Блинова врезался в солнечное сплетение искусствоведа, как ядро. Из вытаращенных глаз катились слезы, вспыхивали какие-то яркие пятна. Чужие сильные руки бесцеремонно швырнули его в машину — как щенка, как мешок с картошкой. Он больно ударился обо что-то лбом, в желудке горел огненный шар, накатывала тошнота…
Он очухался только спустя секунд двадцать, когда машина уже неслась по улице. На руках у Вовы были наручники.
— Что… вы? — выговорил он. — Куда?
— В казенный дом, урод, — ответил страшный человек, который его ударил. И улыбнулся беззубым ртом.
— Вы… я… Я — журналист!
— О-о! Так это же в корне меняет дело, — воскликнул другой. Тот, который сидел за рулем. — Что же сразу-то не сказали?
— Да, вот именно, — подхватил беззубый. — Что ж вы сразу не сказали?
— Так вы же… сразу — кулаками.
— Как — кулаками? — удивился тот, что сидел за рулем. — Александр Николаевич, вы ударили господина журналиста кулаком?
— Ну что вы, Виктор Федорович? Я — кулаком? Господина журналиста? Никогда! Никогда, — горячо и патетически говорил Блинов, — я не позволю себе даже пальцем ударить журналиста! Бить журналиста? Как это низко, мерзко… Обидеть журналиста — все равно что обидеть ребенка. Верно я говорю?
Сашка обернулся к Батонову, и тот понял, что над ним просто издеваются. Он прикусил нижнюю губу. Боль понемногу отступала, зато наваливался страх. Подленький, гнусный страх…
— А вы… кто? — спросил Батон. Чего уж спрашивать? И так уже догадался. Но все-таки спросил.
— Мы из всемирной лиги защиты наркозависимых журналистов, — ответил Блинов торжественно.
— Ага, — подтвердил Чайковский. — При ООН. Неофициальное название — двенадцатый отдел уголовного розыска. Не слыхали?
Батонов покусывал нижнюю губу… Вот, значит, как! Влип! Два коробка с анашой во внутреннем кармане… Господи, что делать? Что теперь делать-то? Вот ведь ерунда-то какая…
— Может, договоримся? — сказал искусствовед неуверенно.
— Отчего ж не договориться? — ответил Чайковский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Нет! С наркотиками, конечно, боролись. Борьба шла — только держись! Количество наркоманов и реализуемой в городе и стране отравы росло в геометрической прогрессии. Опера сбивались с ног, кого-то вязали, кого-то сажали… Они отлично понимали, что вся их чудовищно напряженная, злая и опасная работа — блеф! Что те, кого нужно сажать, недоступны… И они, опера, только щекочут монстра. А с Украины, из Таджикистана, Азербайджана, из Киргизии везут и везут зелье, которое убивает русских ребят и девушек.
Оно убивает, убивает и убивает! Не так быстро, как пистолет или нож. Но столь же неотвратимо!
Эй, парень! Если ты только сегодня взял в руки шприц — выброси его немедленно! Сейчас же! Растопчи эту гадину и скажи себе: нет! А-а… ты хочешь только попробовать? Один разок? Ты точно знаешь, что ты не дурак? Ты не подсядешь? Конечно, так и будет… Делов-то — один укол. Или два. Ну — три… делов-то. Я ж не лох голимый! Тему просекаю… Я только еще один разочек вколюсь — кумар снять. Кумарит чего-то сегодня круто… Мне только снять кумар. А потом я — все. Я в завязке… Я не хочу больше! Господи, я НЕ ХОЧУ! И — НЕ МОГУ!… Толян, отпусти в долг одну дорогу. Одну дорожку, Толян… ломает меня, видишь? Трясет, суставы выворачивает… дай, пожалуйста, Толик. Хочешь, я на колени встану? Хочешь, я ботинки тебе целовать буду, Толик? ДА-А-А-Й! Я НЕ МОГУ!
…К восьмерке Чайковского подошел мужичок невзрачный. В лицо они друг друга не знали, но опознали безошибочно — нюх.
— Батонами не интересуетесь? — спросил на всякий случай старший поста, наклонившись к водительской дверце.
— Очень интересуюсь, — ответил Чайковский. — Садись в тачку.
— Ну что? — спросил он, когда разведчик уже сидел в машине.
В этот момент забубнила радиостанция в кармане разведчика:
— Грузчик — бригадиру.
— Я бригадир, — ответил старший поста. — Что у тебя, грузчик?
— Появился младший экспедитор, — ответила радиостанция. — Этот тяжелый. Понятно — тяжелый?
— Понял тебя, грузчик. Экспедитор — легкий, а младший — тяжелый.
— Точно… встретились. Встретились у второго подъезда магазина «Колбасы».
— Так… видишь их хорошо?
— Хорошо вижу… Есть! Экспедитор передал платежные документы… Младший вошел в подъезд.
— Отлично, — сказал старший поста наружки в рацию и подмигнул оперативникам. Чайковский в свою очередь подмигнул Блинову: есть поклевка! Сашка улыбнулся, двух передних зубов у него не было. Выбил их один вконец отмороженый молдаванин больше месяца назад, а вставить у Сашки не хватало ни времени, ни денег. У молдаванина — наоборот — времени было полно (в Крестах всегда времени полно), но и у него стоматологические проблемы решались туго. Перелом челюсти — неприятная штука.
— Грузчик — бригадиру: вышел… вышел младший экспедитор. Есть!
— Понял тебя, грузчик, — отозвался бригадир и повернулся к Чайковскому. — Ну, будете брать? Товар он уже получил.
— Будем, — ответил Чайковский довольным голосом. — А вы за хачиком посмотрите — еще может понадобиться.
— Удачи тебе, — сказал разведчик, вылезая из машины.
— И тебе…
Саня Блинов снова пересел вперед. Чайковский повернул ключ зажигания, движок тихонько запустился. Владимир Батонов стоял на тротуаре с вытянутой рукой.
— Ща, Вовец, будет тебе такси, — пробормотал себе под нос майор.
Он лихо подкатил к Батонову, остановился на противоположной стороне и, припустив стекло, развязно крикнул:
— Куды желаем, господин пассажир?
— На Васильевский надо, мастер, — крикнул в ответ экспедитор, он же груз легкий.
— Падай, — таким же веселым и разбитным голосом откликнулся Чайковский. «А поедем мы с тобой, братан недоделанный, в Смольнинское РУВД», — подумал он и, резко развернув восьмерку, остановился прямо напротив Батонова. Саня Блинов открыл дверь. Батон заколебался… Опер выбрался из салона.
— Садитесь, пожалуйста, назад, — вежливо сказал Саня. — А то мне выходить на Литейном.
Батон еще колебался — садиться ли ему вечером в машину с двумя мужиками, но Блинов его сомнения быстро разрешил: он коротко ударил искусствоведа в живот и ловко втолкнул охнувшего Вову в машину. Все для Батонова мгновенно и неожиданно переменилось — только что он стоял на улице, веселый и свободный, в предвкушении кайфа, приятного разговора и приятного секса в хорошей компании. И вообще — все в жизни было хорошо. Замечательно. Классно!… Он ведь молод, умен, красив… бабы от него тащатся… О, все классно! И вдруг — резкая боль и стремительное падение в темное нутро страшной машины. Он не мог даже вздохнуть — кулак старшего лейтенанта Блинова врезался в солнечное сплетение искусствоведа, как ядро. Из вытаращенных глаз катились слезы, вспыхивали какие-то яркие пятна. Чужие сильные руки бесцеремонно швырнули его в машину — как щенка, как мешок с картошкой. Он больно ударился обо что-то лбом, в желудке горел огненный шар, накатывала тошнота…
Он очухался только спустя секунд двадцать, когда машина уже неслась по улице. На руках у Вовы были наручники.
— Что… вы? — выговорил он. — Куда?
— В казенный дом, урод, — ответил страшный человек, который его ударил. И улыбнулся беззубым ртом.
— Вы… я… Я — журналист!
— О-о! Так это же в корне меняет дело, — воскликнул другой. Тот, который сидел за рулем. — Что же сразу-то не сказали?
— Да, вот именно, — подхватил беззубый. — Что ж вы сразу не сказали?
— Так вы же… сразу — кулаками.
— Как — кулаками? — удивился тот, что сидел за рулем. — Александр Николаевич, вы ударили господина журналиста кулаком?
— Ну что вы, Виктор Федорович? Я — кулаком? Господина журналиста? Никогда! Никогда, — горячо и патетически говорил Блинов, — я не позволю себе даже пальцем ударить журналиста! Бить журналиста? Как это низко, мерзко… Обидеть журналиста — все равно что обидеть ребенка. Верно я говорю?
Сашка обернулся к Батонову, и тот понял, что над ним просто издеваются. Он прикусил нижнюю губу. Боль понемногу отступала, зато наваливался страх. Подленький, гнусный страх…
— А вы… кто? — спросил Батон. Чего уж спрашивать? И так уже догадался. Но все-таки спросил.
— Мы из всемирной лиги защиты наркозависимых журналистов, — ответил Блинов торжественно.
— Ага, — подтвердил Чайковский. — При ООН. Неофициальное название — двенадцатый отдел уголовного розыска. Не слыхали?
Батонов покусывал нижнюю губу… Вот, значит, как! Влип! Два коробка с анашой во внутреннем кармане… Господи, что делать? Что теперь делать-то? Вот ведь ерунда-то какая…
— Может, договоримся? — сказал искусствовед неуверенно.
— Отчего ж не договориться? — ответил Чайковский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102