Голос звучал доброжелательно. Вопросов ни у кого не было.
— Тогда, ребята, с Богом.
В 12.24 Соловьев доложил Резо о срочной командировке группы Кравцова в Австрию. Полной информацией он, конечно, не владел. Так, зацепил случайно хвост разговора двух оперативников. Сам по себе разговор оперов о предстоящей командировке в присутствии человека, не задействованного в операции, был грубейшим нарушением режима секретности. Вот так в результате случайностей, совпадений и непростительного для профессионалов легкомыслия выстроилась цепочка с мертвецом Гончаровым на одном конце и московским крестным отцом Гургеном — на другой.
— Группа из трех человек, — негромко говорил предатель Соловьев кавказцу по имени Резо. Они встретились в кафе, принадлежащем одному из людей Гургена. — Старший в группе — Валентин Кравцов. Вот его фото (Соловьев подтолкнул в сторону собеседника конверт). Двое других — Сергей Вепринцев и Александр Берг. Их фотографий у меня нет. Вылетают в Вену прямо сегодня, срочно… Там объявился некто Гончаров.
— Кто-кто? — удивленно переспросил кавказец.
— Знаю только фамилию, — ответил Соловьев. — Гончаров. Суть интереса к нему в том, что он обладает огромными деньгами.
— А ну-ка подробнэй расскажи, — сказал Резо. От бывшего контрразведчика не укрылось возбуждение обычно невозмутимого кавказца.
— Больше никаких подробностей, Резо… Трое вылетают в Вену. Задача: обнаружить некоего Гончарова. Предположительно речь идет о больших деньгах. Все.
Резо смотрел на своего информатора с сомнением. Кавказец был недоверчив по натуре, характер деятельности еще больше развил это качество… Сообщение Соловьева звучало почти фантастически. Дело в том, что ему фамилия Гончаров говорила о многом. А упоминание ее в сочетании с большими деньгами за границей делало простое совпадение невозможным.
«Неужели жив Вадим?» — думал Резо напряжено. — «Неужели жив? Если это так, то информация Соловья стоит почти два миллиона долларов, которые Вадим сумел умыкнуть у Гургена в восемьдесят восьмом»… Поверить в это трудно, почти невозможно, но оставить тему без внимания — глупо. Огромный кавказец отхлебнул кофе и улыбнулся Игорю. Блеснули белоснежные зубы.
— Маладэц, — сказал он. — Узнай пра эта всо. Что можна — узнай.
— Навряд ли что-нибудь получится, Резо, — негромко ответил Соловьев.
— Нада пастараться, дарагой, — веско произнес кавказец, буравя своего агента пронзительным взглядом. Обычно этот взгляд оказывал на людей серьезное воздействие. Бывший контрразведчик выдержал его спокойно.
Игорь Соловьев был профессионал. Он уже давно понял, что рано или поздно будет вычислен своими коллегами. И тогда… черт его знает, что будет тогда. Но, скорее всего, с ним произойдет несчастный случай. Он никого не винил… каждый выбирает свою судьбу сам. Он просто старался успеть заработать как можно больше до несчастного случая. Может быть, и удастся выскочить…
— Навряд ли что-нибудь получится, Резо, — повторил он.
Вечером того же дня рейсом Москва — Вена «Боингом» авиакомпании «Austrian Airlines» в столицу Австрии вылетели трое сотрудников агентства «Консультант». Этим же рейсом летели четверо боевиков Гургена. Двое были выходцами с Кавказа, а двое — русскими.
«Боинг»-747 плыл в ослепительно чистом небе над Европой. Земля лежала глубоко-глубоко внизу, до нее было почти десять километров. За иллюминаторами лайнера свистел ледяной разреженный воздух, в тепле комфортабельного салона негромко звучала музыка Штрауса. «Боинг» нес в своем чреве страшных русских мафиози. Все они имели законное право ступить на территорию Австрии — это право было заверено визами, печатями и подписью консула. Штурм холма из шестидесяти миллионов долларов начался. В тени зеленого холма еще оставались места для новых могильных плит.
Андрей Обнорский стиснул зубы. Он шел, слегка прихрамывая на левую ногу, и ощущал затылком взгляд. Просторный зал аэропорта Арланда был наполнен мягким осенним светом, звуками английской, шведской и русской речи. Обнорский не слышал чужих голосов. Он шел к регистрационным стойкам компании САС, ощущая затылком взгляд зеленых Катиных глаз.
Огромный рыжий швед — служащий компании — бегло просмотрел билеты Обнорского, вернул обратно. На его лице не читалось никаких эмоций. Сентябрьское солнце высвечивало медный оттенок его шевелюры. Андрею вдруг захотелось сказать что-нибудь хорошее этому бесстрастному шведу… однако он ничего не сказал, молча вложил билеты в загранпаспорт и пошел дальше. На краснокожей паспортине золотом было вытиснено название уже несуществующей страны: Союз Советских Социалистических Республик. Обнорскому чудилась в этом какая-то издевка.
Гражданин несуществующей державы стиснул свои новые шведские зубы. Катя все смотрела ему вслед. Андрей не оборачивался, но точно знал — смотрит.
Через тридцать минут он уже сидел в кресле самолета. Вдали сверкало чистыми огромными стеклами здание аэропорта. За одним из этих стекол стояла странная женщина Рахиль Даллет… Катя. Родная, единственная… чужая. Разделенные бетонной тоской летного поля, разделенные толстыми стеклами иллюминатора и аэропорта, они не могли видеть друг друга. Но их взгляды пересекались в прохладном утреннем воздухе. И мысли пересекались. Искрили, как соприкасающиеся провода, обжигали друг друга.
Останься. Останься, тебя там убьют… Я не могу, родная… Останься. Все, кого я любила, погибли ТАМ… Я не могу. Там моя Родина, мои друзья. Мои отец и мать. Мой брат. Я должен быть там… ТАМ убивают. Останься, Андрей. Я прошу…
Он промолчал. И ее голос стал безжизненным, тихим.
А потом умолк вовсе… Чушь! Голоса близких не умолкают никогда. Просто иногда мы их не слышим.
— Вам нехорошо? — услышал Обнорский вопрос откуда-то издалека. Он открыл глаза и увидел миловидное женское лицо.
— Вам нехорошо? — повторила стюардесса по-английски с милым шведским акцентом. Она смотрела в бледное лицо Андрея, пересеченное косой, еще более бледной полоской шрама на левой скуле. На лице стройной и симпатичной стюардессы в форме авиакомпании САС была приклеена доброжелательная профессиональная улыбка. Эта улыбка входила в стоимость билета.
— Все о'кей, — ответил Андрей. — Мне хорошо. Мне очень хорошо.
Шведская бортпроводница прошла дальше. Со спины она удивительно напоминала другую бортпроводницу — Лену Ратникову. Сделав несколько шагов по салону, шведка обернулась. Сходство пропало. Обнорский снова закрыл глаза. Даже сквозь сомкнутые веки он видел, как стюардесса продолжала улыбаться… Ты не можешь этого видеть, сказал он себе.
Салон «Боинга» начал наполняться гулом и легкой вибрацией турбин. Бортовой компьютер прогонял программу предстартовых тестов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Тогда, ребята, с Богом.
В 12.24 Соловьев доложил Резо о срочной командировке группы Кравцова в Австрию. Полной информацией он, конечно, не владел. Так, зацепил случайно хвост разговора двух оперативников. Сам по себе разговор оперов о предстоящей командировке в присутствии человека, не задействованного в операции, был грубейшим нарушением режима секретности. Вот так в результате случайностей, совпадений и непростительного для профессионалов легкомыслия выстроилась цепочка с мертвецом Гончаровым на одном конце и московским крестным отцом Гургеном — на другой.
— Группа из трех человек, — негромко говорил предатель Соловьев кавказцу по имени Резо. Они встретились в кафе, принадлежащем одному из людей Гургена. — Старший в группе — Валентин Кравцов. Вот его фото (Соловьев подтолкнул в сторону собеседника конверт). Двое других — Сергей Вепринцев и Александр Берг. Их фотографий у меня нет. Вылетают в Вену прямо сегодня, срочно… Там объявился некто Гончаров.
— Кто-кто? — удивленно переспросил кавказец.
— Знаю только фамилию, — ответил Соловьев. — Гончаров. Суть интереса к нему в том, что он обладает огромными деньгами.
— А ну-ка подробнэй расскажи, — сказал Резо. От бывшего контрразведчика не укрылось возбуждение обычно невозмутимого кавказца.
— Больше никаких подробностей, Резо… Трое вылетают в Вену. Задача: обнаружить некоего Гончарова. Предположительно речь идет о больших деньгах. Все.
Резо смотрел на своего информатора с сомнением. Кавказец был недоверчив по натуре, характер деятельности еще больше развил это качество… Сообщение Соловьева звучало почти фантастически. Дело в том, что ему фамилия Гончаров говорила о многом. А упоминание ее в сочетании с большими деньгами за границей делало простое совпадение невозможным.
«Неужели жив Вадим?» — думал Резо напряжено. — «Неужели жив? Если это так, то информация Соловья стоит почти два миллиона долларов, которые Вадим сумел умыкнуть у Гургена в восемьдесят восьмом»… Поверить в это трудно, почти невозможно, но оставить тему без внимания — глупо. Огромный кавказец отхлебнул кофе и улыбнулся Игорю. Блеснули белоснежные зубы.
— Маладэц, — сказал он. — Узнай пра эта всо. Что можна — узнай.
— Навряд ли что-нибудь получится, Резо, — негромко ответил Соловьев.
— Нада пастараться, дарагой, — веско произнес кавказец, буравя своего агента пронзительным взглядом. Обычно этот взгляд оказывал на людей серьезное воздействие. Бывший контрразведчик выдержал его спокойно.
Игорь Соловьев был профессионал. Он уже давно понял, что рано или поздно будет вычислен своими коллегами. И тогда… черт его знает, что будет тогда. Но, скорее всего, с ним произойдет несчастный случай. Он никого не винил… каждый выбирает свою судьбу сам. Он просто старался успеть заработать как можно больше до несчастного случая. Может быть, и удастся выскочить…
— Навряд ли что-нибудь получится, Резо, — повторил он.
Вечером того же дня рейсом Москва — Вена «Боингом» авиакомпании «Austrian Airlines» в столицу Австрии вылетели трое сотрудников агентства «Консультант». Этим же рейсом летели четверо боевиков Гургена. Двое были выходцами с Кавказа, а двое — русскими.
«Боинг»-747 плыл в ослепительно чистом небе над Европой. Земля лежала глубоко-глубоко внизу, до нее было почти десять километров. За иллюминаторами лайнера свистел ледяной разреженный воздух, в тепле комфортабельного салона негромко звучала музыка Штрауса. «Боинг» нес в своем чреве страшных русских мафиози. Все они имели законное право ступить на территорию Австрии — это право было заверено визами, печатями и подписью консула. Штурм холма из шестидесяти миллионов долларов начался. В тени зеленого холма еще оставались места для новых могильных плит.
Андрей Обнорский стиснул зубы. Он шел, слегка прихрамывая на левую ногу, и ощущал затылком взгляд. Просторный зал аэропорта Арланда был наполнен мягким осенним светом, звуками английской, шведской и русской речи. Обнорский не слышал чужих голосов. Он шел к регистрационным стойкам компании САС, ощущая затылком взгляд зеленых Катиных глаз.
Огромный рыжий швед — служащий компании — бегло просмотрел билеты Обнорского, вернул обратно. На его лице не читалось никаких эмоций. Сентябрьское солнце высвечивало медный оттенок его шевелюры. Андрею вдруг захотелось сказать что-нибудь хорошее этому бесстрастному шведу… однако он ничего не сказал, молча вложил билеты в загранпаспорт и пошел дальше. На краснокожей паспортине золотом было вытиснено название уже несуществующей страны: Союз Советских Социалистических Республик. Обнорскому чудилась в этом какая-то издевка.
Гражданин несуществующей державы стиснул свои новые шведские зубы. Катя все смотрела ему вслед. Андрей не оборачивался, но точно знал — смотрит.
Через тридцать минут он уже сидел в кресле самолета. Вдали сверкало чистыми огромными стеклами здание аэропорта. За одним из этих стекол стояла странная женщина Рахиль Даллет… Катя. Родная, единственная… чужая. Разделенные бетонной тоской летного поля, разделенные толстыми стеклами иллюминатора и аэропорта, они не могли видеть друг друга. Но их взгляды пересекались в прохладном утреннем воздухе. И мысли пересекались. Искрили, как соприкасающиеся провода, обжигали друг друга.
Останься. Останься, тебя там убьют… Я не могу, родная… Останься. Все, кого я любила, погибли ТАМ… Я не могу. Там моя Родина, мои друзья. Мои отец и мать. Мой брат. Я должен быть там… ТАМ убивают. Останься, Андрей. Я прошу…
Он промолчал. И ее голос стал безжизненным, тихим.
А потом умолк вовсе… Чушь! Голоса близких не умолкают никогда. Просто иногда мы их не слышим.
— Вам нехорошо? — услышал Обнорский вопрос откуда-то издалека. Он открыл глаза и увидел миловидное женское лицо.
— Вам нехорошо? — повторила стюардесса по-английски с милым шведским акцентом. Она смотрела в бледное лицо Андрея, пересеченное косой, еще более бледной полоской шрама на левой скуле. На лице стройной и симпатичной стюардессы в форме авиакомпании САС была приклеена доброжелательная профессиональная улыбка. Эта улыбка входила в стоимость билета.
— Все о'кей, — ответил Андрей. — Мне хорошо. Мне очень хорошо.
Шведская бортпроводница прошла дальше. Со спины она удивительно напоминала другую бортпроводницу — Лену Ратникову. Сделав несколько шагов по салону, шведка обернулась. Сходство пропало. Обнорский снова закрыл глаза. Даже сквозь сомкнутые веки он видел, как стюардесса продолжала улыбаться… Ты не можешь этого видеть, сказал он себе.
Салон «Боинга» начал наполняться гулом и легкой вибрацией турбин. Бортовой компьютер прогонял программу предстартовых тестов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102