Пора, решил снайпер. Голова ментовского подполковника в сетке прицела… палец выбрал свободный ход спускового крючка. И… оглушительно грохнула дверь подъезда. Снайпер шепотом матюгнулся. Уходить после выстрела следовало сразу же, встреча с кем-либо на лестнице была определенно ни к чему.
Никита Кудасов обогнул автомобиль, сел в салон.
Снайпер дождался, пока вошедший в подъезд человек убрался в свою квартиру. Он слышал, как поворачивался ключ в замке, как закрывалась дверь. Объект уже скрылся в автомобиле. Это не имело существенного значения: снайпер все равно видел его за слегка отблескивающим лобовым стеклом. У него было прекрасное объемно-пространственное ощущение. Он навел прицел на ту точку, где гарантированно находилась голова Кудасова. Из-за семерки вырвалось белое облачко выхлопа — объект запустил холодный двигатель. Давай! — сказал себе снайпер.
— Никита, — позвала Наташа сзади. Кудасов повернулся к ней.
Снайпер плавно нажал на спуск.
В лобовом стекле семерки образовалось отверстие, окруженное паутиной трещин. Подполковник Кудасов ощутил удар пули в голову. Пронзительно закричала Наташа.
Снайпер аккуратно положил СВД на пол. И быстро двинулся к выходу с чердака. На лестнице он не встретил никого. Снимая на ходу нитяные перчатки, он вышел на улицу. Шуруп на специально для операции купленном «жигуленке» ждал его на соседней улице.
Снайпер шел не спеша, прикуривая сигарету. Дело сделано нормально. Как всегда, нормально. Но все же оставался некий неприятный осадок… Видимо, из-за этой женщины. Черт ее дернул сесть на заднее сиденье! Снайпер отлично представлял, как выглядит сзади голова, простреленная из винтовки.
— Ну? — нервно спросил Шуруп, когда снайпер сел в машину.
— Баранки гну, — ответил тот. — Поехали. Шуруп резко взял с места. Было ему здорово не по себе.
— Не психуй, — сказал снайпер, — езжай спокойно.
Шуруп сбросил скорость до черепашьей. Снайпер усмехнулся. Через пять минут старый зэк остановился у телефона-автомата и сообщил на пейджер связника кодовую фразу. Еще через четыре минуты эту же фразу доложили Палычу.
Набожный старичок истово перекрестился.
О выстреле в Никиту Обнорскому сообщил по телефону Сашка Разгонов. Он позвонил прямо из редакции, был сильно возбужден. Андрей сначала даже и не собирался подходить к телефону. Прошедшая ночь сильно его вымотала. Заснул он только под утро. Когда встал — первым делом включил радио. Все каналы сообщали о гибели в Балтийском море парома «Эстония». Количество погибших называлось приблизительное. Последние сомнения отпали — не бред, не сон, не галлюцинация. Он сидел совершенно подавленный… он ни разу не вспомнил о Никите, все еще был там — на грузовой палубе утонувшего парома. Хотелось завыть и напиться. HELP! — звучал в голове голос погибающего судна, да надсадно рычал клаксон выпрыгнувшего за борт трейлера.
Потом позвонил Сашка и сообщил про Никиту. О том, что случилось, Андрей понял раньше, чем Разгонов договорил до конца. «Что происходит?» — думал он. — «Да что же происходит-то? Господи! Что они творят?»
— Ранен в голову, — сказал Сашка. — Очень тяжело.
— Нет, Саня… Пуля только задела по касательной. В момент выстрела Никита обернулся, и голова несколько сместилась в сторону.
— А ты… ты откуда знаешь? — удивился Сашка.
— Мне так кажется, — вяло отозвался Андрей. Сашка озадаченно помолчал несколько секунд, потом спросил:
— Поедешь к нему в госпиталь?
— Да, разумеется… сейчас и поеду.
— Там еще какая-то женщина была с ним в машине. Тоже ранена. Не знаешь, Андрюха, кто такая?
— Не знаю, — соврал Обнорский. Впрочем, он действительно не знал — догадывался. Но говорить Разгонову об этом не стал.
Через двадцать минут Андрей вышел из дома, сел в «Ниву». Следом за ним двинулся уже привычный эскорт.
После того, как журналист Батонов был выпущен из Смольнинского РУВД, он первым делом зашел в забегаловку и махом выпил сто пятьдесят граммов коньяку. Потом сожрал салат из увядающих овощей и пару омерзительных котлет. В обычных условиях Вова этого есть точно не стал бы. Но оголодал Вова в ментовских застенках… Жрать хотелось сильно. Он съел эту гадость, перекурил и заказал еще водки. Водка была дрянь, еще хуже, чем жратва. Но и ее он выпил с огромным удовольствием. Стресс Батонов пережил не слабый. Возможно, это было самое сильное Вовино жизненное испытание. До сих пор все у него текло гладко, самые сильные, эмоции были связаны с триппером, подхваченным в семнадцатилетнем возрасте.
Выпил Батон водки, маленько отошел и задумался: как жить дальше? Еще час назад ему казалось, что самое главное — вырваться из камеры. Он готов был на все… А матерый оперюга Чайковский, который эту готовность в Вове подогревал, быстро и ловко посадил Батонова на крючок. В крошечном кабинетике он фактически продиктовал Вове ответы для протокола допроса. Батонов сдал трех известных ему наркоманов: среди них оказался и Андрей Обнорский. Дата. Подпись… Все о'кей, Володя. Сейчас пойду к следаку, договорюсь, чтобы вышел ты отсюда.
Сволочь Чайковский, как окрестил майора Батонов, снова отвел Вову в вонючую камеру (эх, знал бы кто, как противно было заходить туда вновь!) и исчез. Его не было всего минут тридцать, но журналисту показалось: вечность! Он даже думал, что мент паскудный опять обманул. Но Чайковский все же вернулся, дохнул на Батона свежим запахом алкоголя и сказал:
— Свободен, Владимир Николаич…
— Са-совсем?
— Совсем человек свободен только в морге, господин журналист. Совсем не бывает… В общем, так: я договорился со следаком. Он мужик ничего, с понятием. Отделаешься условным или передачей на поруки…
— Как условно? Я думал, вы дело закроете! — воскликнул Батон.
— Много хочешь, журналист. Пойми, не я дело-то открываю или закрываю. Я опер, а это в ведении гражданина следователя…
— Но я же… вы же…
— Не ной! — резко оборвал Чайковский. — Я же, мы же, ты же… Не ной. Ты влетел в говно по самое некуда, а я тебя оттуда вытащил. Понял?
Батонов кивнул. Вид у него был не очень. А Чайковский достал сигареты, угостил журналиста, закурил сам и продолжил:
— Сейчас тебя освободят. Для своих барбосов-корешков придумай какую-нибудь легенду, где шлялся сутки… Впрочем, не надо, лучше скажи правду: мол, повязали менты с дурью. Сутки помурыжили и отпустили под подписку. Но ты держался как партизан, никого не сдал, по твоему же выражению.
— А если не поверят?
— Куда денутся? Поверят… Можешь даже сказать, что ты подмазал ментов. Понял?
Батонов снова кивнул. Чайковский еще немного проинструктировал довольно-таки кислого Вову, подбодрил и предложил даже подбросить домой. Но журналист отказался.
— Я думаю, Владимир Николаевич, мы станем друзьями, — сказал Чайковский в заключение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Никита Кудасов обогнул автомобиль, сел в салон.
Снайпер дождался, пока вошедший в подъезд человек убрался в свою квартиру. Он слышал, как поворачивался ключ в замке, как закрывалась дверь. Объект уже скрылся в автомобиле. Это не имело существенного значения: снайпер все равно видел его за слегка отблескивающим лобовым стеклом. У него было прекрасное объемно-пространственное ощущение. Он навел прицел на ту точку, где гарантированно находилась голова Кудасова. Из-за семерки вырвалось белое облачко выхлопа — объект запустил холодный двигатель. Давай! — сказал себе снайпер.
— Никита, — позвала Наташа сзади. Кудасов повернулся к ней.
Снайпер плавно нажал на спуск.
В лобовом стекле семерки образовалось отверстие, окруженное паутиной трещин. Подполковник Кудасов ощутил удар пули в голову. Пронзительно закричала Наташа.
Снайпер аккуратно положил СВД на пол. И быстро двинулся к выходу с чердака. На лестнице он не встретил никого. Снимая на ходу нитяные перчатки, он вышел на улицу. Шуруп на специально для операции купленном «жигуленке» ждал его на соседней улице.
Снайпер шел не спеша, прикуривая сигарету. Дело сделано нормально. Как всегда, нормально. Но все же оставался некий неприятный осадок… Видимо, из-за этой женщины. Черт ее дернул сесть на заднее сиденье! Снайпер отлично представлял, как выглядит сзади голова, простреленная из винтовки.
— Ну? — нервно спросил Шуруп, когда снайпер сел в машину.
— Баранки гну, — ответил тот. — Поехали. Шуруп резко взял с места. Было ему здорово не по себе.
— Не психуй, — сказал снайпер, — езжай спокойно.
Шуруп сбросил скорость до черепашьей. Снайпер усмехнулся. Через пять минут старый зэк остановился у телефона-автомата и сообщил на пейджер связника кодовую фразу. Еще через четыре минуты эту же фразу доложили Палычу.
Набожный старичок истово перекрестился.
О выстреле в Никиту Обнорскому сообщил по телефону Сашка Разгонов. Он позвонил прямо из редакции, был сильно возбужден. Андрей сначала даже и не собирался подходить к телефону. Прошедшая ночь сильно его вымотала. Заснул он только под утро. Когда встал — первым делом включил радио. Все каналы сообщали о гибели в Балтийском море парома «Эстония». Количество погибших называлось приблизительное. Последние сомнения отпали — не бред, не сон, не галлюцинация. Он сидел совершенно подавленный… он ни разу не вспомнил о Никите, все еще был там — на грузовой палубе утонувшего парома. Хотелось завыть и напиться. HELP! — звучал в голове голос погибающего судна, да надсадно рычал клаксон выпрыгнувшего за борт трейлера.
Потом позвонил Сашка и сообщил про Никиту. О том, что случилось, Андрей понял раньше, чем Разгонов договорил до конца. «Что происходит?» — думал он. — «Да что же происходит-то? Господи! Что они творят?»
— Ранен в голову, — сказал Сашка. — Очень тяжело.
— Нет, Саня… Пуля только задела по касательной. В момент выстрела Никита обернулся, и голова несколько сместилась в сторону.
— А ты… ты откуда знаешь? — удивился Сашка.
— Мне так кажется, — вяло отозвался Андрей. Сашка озадаченно помолчал несколько секунд, потом спросил:
— Поедешь к нему в госпиталь?
— Да, разумеется… сейчас и поеду.
— Там еще какая-то женщина была с ним в машине. Тоже ранена. Не знаешь, Андрюха, кто такая?
— Не знаю, — соврал Обнорский. Впрочем, он действительно не знал — догадывался. Но говорить Разгонову об этом не стал.
Через двадцать минут Андрей вышел из дома, сел в «Ниву». Следом за ним двинулся уже привычный эскорт.
После того, как журналист Батонов был выпущен из Смольнинского РУВД, он первым делом зашел в забегаловку и махом выпил сто пятьдесят граммов коньяку. Потом сожрал салат из увядающих овощей и пару омерзительных котлет. В обычных условиях Вова этого есть точно не стал бы. Но оголодал Вова в ментовских застенках… Жрать хотелось сильно. Он съел эту гадость, перекурил и заказал еще водки. Водка была дрянь, еще хуже, чем жратва. Но и ее он выпил с огромным удовольствием. Стресс Батонов пережил не слабый. Возможно, это было самое сильное Вовино жизненное испытание. До сих пор все у него текло гладко, самые сильные, эмоции были связаны с триппером, подхваченным в семнадцатилетнем возрасте.
Выпил Батон водки, маленько отошел и задумался: как жить дальше? Еще час назад ему казалось, что самое главное — вырваться из камеры. Он готов был на все… А матерый оперюга Чайковский, который эту готовность в Вове подогревал, быстро и ловко посадил Батонова на крючок. В крошечном кабинетике он фактически продиктовал Вове ответы для протокола допроса. Батонов сдал трех известных ему наркоманов: среди них оказался и Андрей Обнорский. Дата. Подпись… Все о'кей, Володя. Сейчас пойду к следаку, договорюсь, чтобы вышел ты отсюда.
Сволочь Чайковский, как окрестил майора Батонов, снова отвел Вову в вонючую камеру (эх, знал бы кто, как противно было заходить туда вновь!) и исчез. Его не было всего минут тридцать, но журналисту показалось: вечность! Он даже думал, что мент паскудный опять обманул. Но Чайковский все же вернулся, дохнул на Батона свежим запахом алкоголя и сказал:
— Свободен, Владимир Николаич…
— Са-совсем?
— Совсем человек свободен только в морге, господин журналист. Совсем не бывает… В общем, так: я договорился со следаком. Он мужик ничего, с понятием. Отделаешься условным или передачей на поруки…
— Как условно? Я думал, вы дело закроете! — воскликнул Батон.
— Много хочешь, журналист. Пойми, не я дело-то открываю или закрываю. Я опер, а это в ведении гражданина следователя…
— Но я же… вы же…
— Не ной! — резко оборвал Чайковский. — Я же, мы же, ты же… Не ной. Ты влетел в говно по самое некуда, а я тебя оттуда вытащил. Понял?
Батонов кивнул. Вид у него был не очень. А Чайковский достал сигареты, угостил журналиста, закурил сам и продолжил:
— Сейчас тебя освободят. Для своих барбосов-корешков придумай какую-нибудь легенду, где шлялся сутки… Впрочем, не надо, лучше скажи правду: мол, повязали менты с дурью. Сутки помурыжили и отпустили под подписку. Но ты держался как партизан, никого не сдал, по твоему же выражению.
— А если не поверят?
— Куда денутся? Поверят… Можешь даже сказать, что ты подмазал ментов. Понял?
Батонов снова кивнул. Чайковский еще немного проинструктировал довольно-таки кислого Вову, подбодрил и предложил даже подбросить домой. Но журналист отказался.
— Я думаю, Владимир Николаевич, мы станем друзьями, — сказал Чайковский в заключение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102