— Терпение, моя дорогая, — увещевала Ланарвилис, когда мужчина ушел.
— Но он так одинок, так несчастен, — умоляла Тамбилис. — Вы поступаете так, словно это случилось по его вине.
— А разве не по его?
— Да пусть и по его. Рассуждать о таких вещах неумно, — предупредила Форсквилис. Она направилась к Тамбилис, чтобы ее обнять. — Я тебя понимаю. Все в тебе криком рвется бежать к нему. Я тоже скучаю по нему, по большой печальной, степенной, заблудшей душе. Но мы должны принести эту жертву.
— Накажите его, — сказала Виндилис, — морите его страсть голодом, пока он не уступит. Не то чтобы он когда-нибудь еще овладел мной. Но вы другие, вы можете заставить его заплатить. Вы — орудия богов.
— Он может на нас надавить, раз Гвилвилис ему недоступна, — как-то совсем не робко сказала Малдунилис.
Ланарвилис покачала головой.
— Нет. Воздайте ему должное. Он не Колконор. Он не станет расточать то уважение, которое мы все еще к нему питаем, и не будет вызывать в нас еще большую вражду в тот момент, когда ему нужен любой союзник, которого он найдет.
— А что нам делать? — несчастно спросила Тамбилис.
— То, что мы и делаем с тех пор, как он отверг свою невесту — ничего. Не посылайте ему приглашений, отклоняйте все его. На совещаниях будьте холодно вежливы. Когда наконец он будет нас искать, так же его примите. Если заговорит о постели, ответьте ему вежливо, что это он нарушил священную женитьбу, а не мы, и думаем, что боги привели в качестве примера Гвилвилис. Это его отпугнет — страх и раненая мужская гордость. Если же нет, если он будет настаивать, что ж, решать каждой из нас, но если прямой отказ не подействует, тогда думаю, нам надо лечь и отбросить свои взгляды. Он не такой болван, чтобы этого не знать.
— Если я смогу, — прошептала Тамбилис. Форквилис ударила ее по губам.
— Это будет непросто, — сказала она. — Хотя помни, мы ведь делаем это и для него тоже, чтобы он пришел к тому, чтобы заключить мир с богами.
— И как долго мы так будем жить?
Форсквилис развела руками.
— Сколько потребуется — либо сколько возможно. Между тем надейтесь, молитесь, ищите те небольшие заклинания, которыми можно воспользоваться. Кто знает, что может случиться?.. Дахут, что случилось? Принцесса вздрогнула. Она пришла в себя.
— Ничего, — сказала она язвительно. — Ничего и все. У меня мелькнула одна мысль.
— И что это? — спросила Виндилис. Дахут смотрела в сторону.
— Так, мимолетно. Позвольте, я над этим поразмыслю.
— Будь осторожна, деточка. Советуйся с сестрами. У тебя всегда была склонность к безумствам.
Дахут ухмыльнулась.
— Боги присмотрят за мной, — сказала она и торжественно вышла вон.
II
Погода по-прежнему была ветреная, облачная, промозглая. Солнце то появлялось, то пряталось из виду, в то время как на темнеющее море падали тени и скакали белые лошадки бурунов, пока не исчезали на рифах. Ис наполнился шумом, бормотанием в Верхнем городе, брожением, шумихой и ужасными вздохами в том месте, где стена выступала над водами. Ворота были открыты, но лоцманы ставили буи у широкого причала.
Томмалтах и Карса расхаживали по стене от Северных ворот до башни Галла. Они выпили в апартаментах Карсы и решили, что перед ужином необходимо глотнуть свежего воздуха. Там никого не было, кроме охраны на посту. Внизу меж скал крутились волны, разрывались, отступали в водоворотах и облаках пены.
— Меня удивляет, что люди не видят в этом знака того, что их боги гневаются, — сказал римлянин. Он обвел местность руками. Карса говорил по-исански, на языке, который был общим для них обоих; на латыни Томмалтах говорил с запинками.
— Да почему, ничего удивительного, — ответил скотт. — Ты не достаточно долго здесь жил. У нас дома про такое говорят, что осень мягкая и сухая.
Карса просиял.
— Так ты думаешь, Грациллонию от этого хуже не станет?
— А, вот что тебя гложет? Что ж, и меня, и меня.
— Не обижайся, дружище, но ты язычник, хоть и не типичный. Ты разбираешься в этом народе получше, нежели христианин с Юга.
— Я посвящен Митре, — холодно сказал Томмалтах.
— Знаю. — Карса положил свою руку ему на плечо. — Хотел бы я, чтобы ты избрал правильную веру! Но я имел в виду то, что ты родом из поднебесья, ты способен видеть, как осуществляется зло в душах людей. И ты меня выручил. Спасибо тебе.
Томмалтах некоторое время смотрел на него, пока они шли, и лишь потом медленно произнес:
— Ты надеешься, что Грациллоний устоит — будет в состоянии устоять — от того, чтобы не жениться на собственной дочери.
— Надеюсь? — воскликнул Карса. — Я молюсь! Каждый день, даже чаще, падаю ниц, заклинаю бога сберечь ее чистоту. — Переведя дух, он огрызнулся. — А ты нет?
Томмалтах искал несвойственные ему слова.
— Ну, если Дахут действительно станет верховной жрицей Иса, это останется в мечтах. Никогда не слыхал, чтоб они когда-нибудь заводили себе любовников. И раз ее отец говорит, что Митра запрещает брак, я ему верю, поскольку сам еще не сведущ в большинстве Мистерий. И все же, что станет с милой бедняжкой? Как она хоть когда-нибудь сможет освободиться, чтобы устроить свою собственную жизнь? Чудеснее всякого чуда, как она сможет стать королевой вроде тех, что у нас уже есть. Хотя, насколько это вероятно?
— Хочешь сказать, — сурово спросил Карса, — если ее отец сдастся и растление произойдет — ты дашь этому продолжаться неотомщенным?
— Он мой отец в Митре, — с трудом сказал Томмалтах.
— Я поклялся перед Господом, — заявил Карса, — что если он это с ней сделает, я его убью.
III
Сквозь облака летела полная луна. Там, где она их касалась, они серебрились, вокруг же оставалась дымка. Ледяной ветер обдувал долину, свистящую лощину. Он срывал с деревьев сухие листья и бичевал ими дорогу, по которой бежала Дахут.
Она завернула в Священное Место и остановилась. Дыхание рвалось в нее и из нее. За плечами развевался плащ. Капюшон опущен, и из наспех заплетенных кос выбивались спутанные локоны. Промеж трех темных корпусов тускло мерцали булыжники двора в приходящем и уходящем свете. Позади в Лесу скрипел Выборный Дуб. То и дело Молот ударял в Щит, и продолжал звучать замирающий звон.
Дахут воздела руки. Красный Дом стоял погруженный во тьму, король и слуги спали, но кто-то мог запросто проснуться. Она заговорила нараспев:
— Ya Am-Ishtar, ya Baalim, ga'a vi khuwa. Произнеся заклинание, мягко ступая, двинулась вперед. В лунном сиянии были видны разомкнутые губы, обнаженные зубы, оскал победителя в битве.
Однако она медлила всякий раз, когда под ее весом скрипели деревянные ступеньки; и засов она отодвигала с предельной осторожностью, приоткрывая дверь каждый раз на один дюйм. Едва щель стала достаточно широкой, она проскользнула внутрь и сразу ее закрыла, так тихо, как только возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115