Как мило, что ты пришел, как я попросила.
— М-м-моя госпожа попросила, поэтому само собой я… Но давайте войдем. Я принес с собой еду и, и бурдюк. Я должен был вспомнить про чашу для вас. Простите. Но если вы соизволите?
Она привередливо выбирала себе дорогу среди сухого помета к скамейке. Та была мала и примитивна; когда они сели, то им пришлось потесниться. Она пригубила и мгновенно обнаружила опыт.
— Ах, это помогает. Ты так добр, Будик, так предупредителен.
— Зачем мы в-встречаемся сегодня?
Она прошлась пальцами по кулаку на его колене — мягко, как мотылек!
— Зачем, это и так ясно. Трижды мы случайно повстречались на улице, и ты был милостив прогуляться со мной, выслушать меня, быть со мной.
— Мы никогда не говорили. — Он смотрел прямо перед собой.
— Нет, как бы мы смогли? Но я ощутила в тебе силу, заботу. — Дахут вздохнула. — Как я могу привести в дом мужчину, если он все время будет на виду и его будут подслушивать слуги, так что мы можем свободно общаться только на улице?
— Понимаю. У меня дома? Мы с Кебан будем безгранично польщены. Только дайте мне знать заранее. К вашему приходу надо подмести и убрать.
— Благодарю. Уверена, ваша жена хороший человек. Но как мне открыть свое несчастное сердце в ее присутствии? Нет, эта бедная хижина — все, что у меня есть.
Он собрался с мыслями и с волей.
— Тогда что вы мне скажете, госпожа? Клянусь, это никогда не вырвется из моих уст без вашего разрешения.
— О, не бойся, никаких секретов. Просто я одинока, напугана, и несчастна. — Дахут прерывисто потянула воздух. Это заставило его повернуть голову и взглянуть на нее. Она поймала его взгляд и не отпустила. — Пойми, пожалуйста. Я не плачусь. Я могу вынести то, что должна. Но как это поможет узнать, что испытывает ко мне хотя бы один мужчина! Как будто… быть на море в одну из чернейших штормовых ночей, среди рифов, но видеть, как вдалеке светит маяк.
— Говорите, — пробормотал Будик. Она наклонилась к нему.
— А ты в это время меня обнимешь?
— Госпожа! Вы королева, а я — я женатый христианин.
— В этом нет ничего непристойного. Просто твоя рука нежно меня окружает, как рука отца, когда я была маленькой, или брата, брата, которого у меня никогда не будет.
Он послушался. Он слушал. Слова вырывались, порой со слезами, которые, он видел, она пыталась сдержать.
— Ужасная судьба… я радовалась тому, что то, во что я верила, было послано Богами, а мой отец — нет… От этого у меня закрадывались мысли, да, боль и бессонница вызывали мысли из подсознания… Что мне делать? Что я могу?… Он мой отец, я его любила, но теперь он меня отвергает… Уж не сами ли Боги затуманили разум Томмалтаха и Карсы?… во мне есть этот ужас, этот страх, что это я каким-то образом, ничего не ведая, и была тем искушением, что соблазнило их на смерть… все, что ни случится, будет неправильно… Будик, прижми меня крепче, мне так холодно.
— Вы невинны, — возражал он, — вы чисты, не чувствуйте за собой вины, Дахут. Я буду молиться за вас, каждый час я буду за вас молить.
Но под конец он высвободился из ее объятий. Человек не мог стоять в хижине в полный рост. Он зашаркал к выходу. Потом, когда Будик стоял снаружи, то не мог ее видеть. Он ссутулился и, потеряв голову, заговорил:
— Простите меня. Я слаб, я почувствовал пламя… Она склонилась вперед, почти светясь в темноте.
— Страсти? — пробормотала она. — Разве это плохо, Будик, дорогой? Это власть Белисамы.
— Я христианин! — крикнул он. Обуздав себя, он продолжил более спокойно. — На Христа у вас надежда, единственная надежда человека. Оставьте своих богов. Обратитесь к Христу, и Он поможет.
— Я ничего о Нем не знаю, — ответила Дахут — смиренно?
Он кивнул.
— Я слышал, как вы в детстве смеялись над его слугой. Не бойтесь, Дахут. Я поступал и хуже, пока меня не охватила божественная милость. Попросите, и она вам будет дана.
Она задумалась.
— Как я это сделаю? Чего я стану искать? Ты просветишь меня, Будик? Я верю тебе, а не старому ошпаренному ворону Корентину.
— Он святой. — В нем всколыхнулась память, пророчество, сказанное на этом мысе в ночь шторма и кораблекрушения. — Ваша бессмертная душа в опасности, осторожнее! Но если вы перед ним робеете, что ж…
Дахут выскользнула, чтобы подойти к мужчине. Он выпрямился. На ее поднятом лице еще остался легкий след горя; взгляд ее был ясен.
— А ты еще поговоришь потом со мной?
— А, да, но вряд ли здесь.
— Нет. Скажи, когда ты будешь в следующий раз в увольнении, и мы встретимся в Исе, как и раньше.
Они назначили время и место.
— Нам лучше тронуться обратно, госпожа, — сказал Будик. — Солнце быстро садится.
— Будет умнее не входить вместе в город, — ответила она. — Ступай первым. Я — я готова недолго побыть здесь одна, здесь, в этом месте, где ты был так добр. Словно ты оставил цветы. — Она опустила ресницы. — Я подумаю над тем, что ты посоветовал, и… если осмелюсь, пошепчу с твоим Христом.
— Дахут! — крикнул он в порыве радости.
Она смотрела, как он свернул вниз по дороге. Когда солдат был достаточно далеко, она привела себя в порядок и захлопала в ладоши. Вспомнив то, что произошло, она чуть улыбнулась, и некоторое время спустя направилась на запад. Дахут шагала уверенно.
III
Прилив все прибывал, но течение по-прежнему спокойное и ворота были открыты, когда Форсквилис после Бдения возвращалась домой. Зимнее солнце было едва видно. Когда она по трапу спускалась на пристань, из двери пакгауза выбежала другая женская фигурка. Королева вгляделась сквозь наполнившие бухту тени.
— Дахут, — сказала она. — Что тебя сюда привело?
Молодая женщина остановилась перед ней. Казавшиеся громадными глаза ловили свет.
— Пожалуйста, мы можем поговорить? Наедине?
Форсквилис поколебалась, прежде чем ответить.
— Когда?
— Сейчас. В остальное время ты редко бываешь в Исе. Мне приходится ловить любую возможность.
Голос Форсквилис оставался таким же холодным, как воздух.
— Замечательно. Ступай за мной.
Она обошла бухту и повела ее вверх по лестнице Башни Ворона. Стража в благоговении дала им пройти. В нескольких сотнях футов дальше Форсквилис остановилась, в нише катапульты. Несмотря на холод, она положила руку на зубец и уставилась на море. Вздымались темневшие воды. Птицы наполнили бледное небо над ними взмахами крыльев и тонким писком.
— Говори, — велела она.
Дахут заговорила расстроенным голосом.
— Отчего ты со мной так холодна, Форсквилис? Что стало с нашими уроками чудотворства?
— Я больше не стану учить тебя своему искусству, если ты будешь продолжать в том же духе. Ты уже причинила достаточно вреда, а впереди нас ждет еще больше вранья.
Дахут поймала женщину за рукав.
— О чем ты? — завопила она. — Да кто я такая, как не жертва того, что произошло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— М-м-моя госпожа попросила, поэтому само собой я… Но давайте войдем. Я принес с собой еду и, и бурдюк. Я должен был вспомнить про чашу для вас. Простите. Но если вы соизволите?
Она привередливо выбирала себе дорогу среди сухого помета к скамейке. Та была мала и примитивна; когда они сели, то им пришлось потесниться. Она пригубила и мгновенно обнаружила опыт.
— Ах, это помогает. Ты так добр, Будик, так предупредителен.
— Зачем мы в-встречаемся сегодня?
Она прошлась пальцами по кулаку на его колене — мягко, как мотылек!
— Зачем, это и так ясно. Трижды мы случайно повстречались на улице, и ты был милостив прогуляться со мной, выслушать меня, быть со мной.
— Мы никогда не говорили. — Он смотрел прямо перед собой.
— Нет, как бы мы смогли? Но я ощутила в тебе силу, заботу. — Дахут вздохнула. — Как я могу привести в дом мужчину, если он все время будет на виду и его будут подслушивать слуги, так что мы можем свободно общаться только на улице?
— Понимаю. У меня дома? Мы с Кебан будем безгранично польщены. Только дайте мне знать заранее. К вашему приходу надо подмести и убрать.
— Благодарю. Уверена, ваша жена хороший человек. Но как мне открыть свое несчастное сердце в ее присутствии? Нет, эта бедная хижина — все, что у меня есть.
Он собрался с мыслями и с волей.
— Тогда что вы мне скажете, госпожа? Клянусь, это никогда не вырвется из моих уст без вашего разрешения.
— О, не бойся, никаких секретов. Просто я одинока, напугана, и несчастна. — Дахут прерывисто потянула воздух. Это заставило его повернуть голову и взглянуть на нее. Она поймала его взгляд и не отпустила. — Пойми, пожалуйста. Я не плачусь. Я могу вынести то, что должна. Но как это поможет узнать, что испытывает ко мне хотя бы один мужчина! Как будто… быть на море в одну из чернейших штормовых ночей, среди рифов, но видеть, как вдалеке светит маяк.
— Говорите, — пробормотал Будик. Она наклонилась к нему.
— А ты в это время меня обнимешь?
— Госпожа! Вы королева, а я — я женатый христианин.
— В этом нет ничего непристойного. Просто твоя рука нежно меня окружает, как рука отца, когда я была маленькой, или брата, брата, которого у меня никогда не будет.
Он послушался. Он слушал. Слова вырывались, порой со слезами, которые, он видел, она пыталась сдержать.
— Ужасная судьба… я радовалась тому, что то, во что я верила, было послано Богами, а мой отец — нет… От этого у меня закрадывались мысли, да, боль и бессонница вызывали мысли из подсознания… Что мне делать? Что я могу?… Он мой отец, я его любила, но теперь он меня отвергает… Уж не сами ли Боги затуманили разум Томмалтаха и Карсы?… во мне есть этот ужас, этот страх, что это я каким-то образом, ничего не ведая, и была тем искушением, что соблазнило их на смерть… все, что ни случится, будет неправильно… Будик, прижми меня крепче, мне так холодно.
— Вы невинны, — возражал он, — вы чисты, не чувствуйте за собой вины, Дахут. Я буду молиться за вас, каждый час я буду за вас молить.
Но под конец он высвободился из ее объятий. Человек не мог стоять в хижине в полный рост. Он зашаркал к выходу. Потом, когда Будик стоял снаружи, то не мог ее видеть. Он ссутулился и, потеряв голову, заговорил:
— Простите меня. Я слаб, я почувствовал пламя… Она склонилась вперед, почти светясь в темноте.
— Страсти? — пробормотала она. — Разве это плохо, Будик, дорогой? Это власть Белисамы.
— Я христианин! — крикнул он. Обуздав себя, он продолжил более спокойно. — На Христа у вас надежда, единственная надежда человека. Оставьте своих богов. Обратитесь к Христу, и Он поможет.
— Я ничего о Нем не знаю, — ответила Дахут — смиренно?
Он кивнул.
— Я слышал, как вы в детстве смеялись над его слугой. Не бойтесь, Дахут. Я поступал и хуже, пока меня не охватила божественная милость. Попросите, и она вам будет дана.
Она задумалась.
— Как я это сделаю? Чего я стану искать? Ты просветишь меня, Будик? Я верю тебе, а не старому ошпаренному ворону Корентину.
— Он святой. — В нем всколыхнулась память, пророчество, сказанное на этом мысе в ночь шторма и кораблекрушения. — Ваша бессмертная душа в опасности, осторожнее! Но если вы перед ним робеете, что ж…
Дахут выскользнула, чтобы подойти к мужчине. Он выпрямился. На ее поднятом лице еще остался легкий след горя; взгляд ее был ясен.
— А ты еще поговоришь потом со мной?
— А, да, но вряд ли здесь.
— Нет. Скажи, когда ты будешь в следующий раз в увольнении, и мы встретимся в Исе, как и раньше.
Они назначили время и место.
— Нам лучше тронуться обратно, госпожа, — сказал Будик. — Солнце быстро садится.
— Будет умнее не входить вместе в город, — ответила она. — Ступай первым. Я — я готова недолго побыть здесь одна, здесь, в этом месте, где ты был так добр. Словно ты оставил цветы. — Она опустила ресницы. — Я подумаю над тем, что ты посоветовал, и… если осмелюсь, пошепчу с твоим Христом.
— Дахут! — крикнул он в порыве радости.
Она смотрела, как он свернул вниз по дороге. Когда солдат был достаточно далеко, она привела себя в порядок и захлопала в ладоши. Вспомнив то, что произошло, она чуть улыбнулась, и некоторое время спустя направилась на запад. Дахут шагала уверенно.
III
Прилив все прибывал, но течение по-прежнему спокойное и ворота были открыты, когда Форсквилис после Бдения возвращалась домой. Зимнее солнце было едва видно. Когда она по трапу спускалась на пристань, из двери пакгауза выбежала другая женская фигурка. Королева вгляделась сквозь наполнившие бухту тени.
— Дахут, — сказала она. — Что тебя сюда привело?
Молодая женщина остановилась перед ней. Казавшиеся громадными глаза ловили свет.
— Пожалуйста, мы можем поговорить? Наедине?
Форсквилис поколебалась, прежде чем ответить.
— Когда?
— Сейчас. В остальное время ты редко бываешь в Исе. Мне приходится ловить любую возможность.
Голос Форсквилис оставался таким же холодным, как воздух.
— Замечательно. Ступай за мной.
Она обошла бухту и повела ее вверх по лестнице Башни Ворона. Стража в благоговении дала им пройти. В нескольких сотнях футов дальше Форсквилис остановилась, в нише катапульты. Несмотря на холод, она положила руку на зубец и уставилась на море. Вздымались темневшие воды. Птицы наполнили бледное небо над ними взмахами крыльев и тонким писком.
— Говори, — велела она.
Дахут заговорила расстроенным голосом.
— Отчего ты со мной так холодна, Форсквилис? Что стало с нашими уроками чудотворства?
— Я больше не стану учить тебя своему искусству, если ты будешь продолжать в том же духе. Ты уже причинила достаточно вреда, а впереди нас ждет еще больше вранья.
Дахут поймала женщину за рукав.
— О чем ты? — завопила она. — Да кто я такая, как не жертва того, что произошло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115