Во-первых, полная безработица, которой, естественно, вряд ли стоит гордиться, стало быть, позерство тут ни при чем.
Во-вторых, очень среднего качества университетское образование, вселившее в меня нечто вроде стыда: посему и ряды неудачников я тоже не пополнила. Образованием и объяснялось мое желание выучить правила грамматики.
И все же я сознавала: если бы пришлось начать все сначала – какая ирония! – я бы, возможно, вела себя так же по-дурацки, как и в первый раз. Очень сомневаюсь, что, даже зная в восемнадцать то, что осознала в зрелом двадцатидевятилетнем возрасте, решила бы поступать в Гарвард, или Браун, или Северо-восточный.
Двадцать девять. Счет давно открыт. Впереди маячил тридцатилетний рубеж.
Не в этом году. Но в первый день нового. Три минуты. Я задержалась всего на три минуты, бесславно уступив другому почетное место первого ребенка, рожденного в Вем-Слайме. Нэнси Гаррисон, в замужестве Браун, произвела на свет здорового мальчика ровно в двенадцать часов две минуты, к вечной досаде моей матушки. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что она вряд ли простила мне опоздание, не говоря уже о стремлении непременно родиться.
Так или иначе, двадцать девять – именно та цифра, которая заставляет задуматься. О возрасте, жизненных достижениях и невыбранных дорогах. И все же. Грубая реальность была такова: я работала с девяти лет – сидела с детьми, стригла газоны, бегала по поручениям престарелых соседей.
А потом проволокла себя сквозь колледж.
А потом сделала не слишком блестящую карьеру на общественном телевидении.
Не поймите меня неправильно. Я любила работать, даже если преданность делу вознаграждалась не слишком щедро. Да и о сбережениях не было речи: большую часть зарплаты съедали выплаты по банковским кредитам на образование. Остальное пожирала квартплата.
Проблема была в том, что я устала. Действительно устала.
И поэтому решила, что в последние месяцы относительной, не слишком мечтательной юности не грех немного развлечься. Потусоваться в компании симпатичных парней. Гулять ночи напролет, по крайней мере в выходные.
Прежде чем снова впрячься в работу.
И, сидя в полном одиночестве у стойки бара, со стаканом пива в руке, я поклялась снять дом в Оук-Блаффс, даже если он окажется последней крысиной дырой на свете.
И даже если придется делить его со странной парочкой.
Та блондинка, Клер, выглядела так, словно сошла со страниц каталога Эдди Бауэра: чистенькая, умытая, цветущая… вряд ли у нас найдется что-то общее.
А вторая еще хуже. Изнеженная Принцесса Даниэлла, с ее красными ногтями и золотыми цепочками. Откровенно говоря, не тот человек, который может стать моим другом.
Впрочем, кто бы мог? Я не в состоянии пересчитать подруг по руке без пальцев!
Наконец бармен соизволил принести начос. Я набросилась на еду, соус гуакамоле пролился на блузку. Бунт в желудке мгновенно стих.
– Джинси, – сказала я себе, – это будет то самое лето!
КЛЕР
ОНА НЕ МОЖЕТ СКАЗАТЬ «НЕТ»
Я никогда не говорила Уину «нет». И не уверена, что смогла бы.
– Так ты купи обезжиренное молоко, – доносился до меня его голос, слегка искаженный телефоном. – И, Клер, милая, было бы здорово, если бы ты забрала из химчистки мой черный костюм. Он будет готов только после половины шестого, но для тебя это не проблема, верно?
Кстати, я так и не сказала ему о летнем домике. Не хотелось скандалить из-за такой чепухи, как химчистка, когда предстоит настоящий грандиозный скандал.
– Конечно, заберу, – заверила я, складывая чистое белье. Радиотелефон был зажат между плечом и подбородком.
– Спасибо, солнышко. Тем более что днем ты все равно свободна…
– Не совсем так, Уин, – механически пробормотала я: это мы проходили уже много раз. – Мне нужно проверить контрольные, посмотреть планы уроков, а еще домашние хлопоты и…
Ответом послужил снисходительный смешок.
– Ладно-ладно, понял. Прости, солнышко. Прости. Пора бежать. Увидимся. Да, кстати, – добавил он, словно только сейчас вспомнив, – меня, возможно, не будет дома до девяти, вернусь поздно, так что поужинай сама, ладно?
Теперь в его голосе зазвучали поистине страдальческие нотки.
– Представляешь, после работы придется угостить клиента. Сама знаешь, как это бывает.
Ничего подобного я не знала.
Но кажется, начинала соображать.
– Конечно, – сказала я вслух. – Пока.
Мы дружно повесили трубки, и я закончила складывать и убирать белье. Простая работа всегда давала мне нечто вроде удовлетворения. По крайней мере что-то в этом мире было чистым, аккуратно сложенным и убранным именно туда, где ему полагалось быть.
Нужно честно признать: Уин никогда не просил меня сделать что-то мерзкое, подлое или преступное.
Он ни разу не оскорбил меня. По крайней мере в общепринятом смысле слова.
Вот только… только он был сильным, а я…
Я не была.
Но и глупой меня не назовешь.
Видите ли, я в конце концов поняла: Уин имеет надо мной власть, потому что я позволила ему присвоить эту власть.
С того самого момента, как мы, десять лет назад, впервые встретились. Тогда я не знала, что делаю, правда не знала.
А если бы и знала?
В восемнадцать лет я со вздохом облегчения приветствовала появление в своей жизни Уина – волевого, решительного, целеустремленного, сосредоточенного на карьере человека. Вздох, ясное дело, не был символическим.
Постоянное присутствие Уина многое упростило. Скажем так: несмотря на постоянные уговоры родителей и педагогов, требующих серьезно подумать о будущем, я представления не имела, что буду делать, пока Уин не помог мне выбрать учительскую карьеру.
Мне нравилось преподавать. Очень. Более того, я стала хорошим учителем. Преданным делу, с нечастыми периодами вдохновения. По крайней мере мои пятиклассники в «Йорк, Брэддок и Роже», кажется, любили меня.
Уин, похоже, знал обо мне даже то, о чем я сама не подозревала.
Были и другие причины влюбиться в Уина Каррингтона.
Я знала, что в один прекрасный день он захочет жениться и завести детей. Мне тоже этого хотелось.
Мать, которая никогда и нигде, кроме как дома, не работала, выйдя замуж сразу после окончания колледжа, поощряла наши развивающиеся отношения. Возможно, находила в Уине некое сходство с моим отцом, человеком, которого стоило считать идеальным семьянином, если смотреть на это с точки зрения финансовой поддержки.
Мой отец.
Папочка всегда любил меня некоей формальной, отстраненной любовью. И никогда не уделял особого внимания по той простой причине, что я не родилась мальчиком. Зато его особой заботы удостаивались Джеймс и Филип – пятью и двумя годами старше меня.
Его наследники.
Папочка был так старомоден, что временами казался персонажем романа викторианской эпохи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86