Голос его был грозен и мужественен, и колкие мурашки бежали по телу при звуках его. Печально звенела цитра, и звон этот наполнял слезами очи внимавших песне.
А потом Цзин Кэ улыбнулся и взошел на колесницу, У Ян последовал за ним. Когда лошади тронулись с места, Ся Фу крикнул героям:
– Да будет это напутствием вашему мужеству!
Рванув из-за пояса нож, Ся Фу полоснул им по горлу и пал, окропляя кровью дорожную пыль.
Цзин Кэ кивнул. Он тронул поводья, побуждая коней ступить на мост. И кони сделали шаг, этим шагом своим отрезав путь назад. Колесница с двумя храбрецами становилась все меньше, обратившись в далекую точку, а из мутной рассветной хмари неслась пронзительная песнь Цзин Кэ, который внимали наследник Дань, насмешник Гао Цзянь-ли и выходящий на путь к предкам герой Ся Фу.
Ветер воет,
вода в реке И холодна.
Молодец уходит,
но не вернется обратно.
И страшно выл ветер…
В год воды и обезьяны тридцать седьмого цикла Дань, наследник царства Янь, бежал из Цинь…
Дань, Янь, Цинь…
Нетрудно и запутаться в этой причудливой игре звуков и слов, непривычных нашему слуху, настоящей головоломке для того, кто ведет начала мира от Эллады, Рима, великих культур семитского востока и Ирана. Причудливая игра звуков и слов – это Китай, мир необычный, загадочный, даже странный. Странный…
Признаться, я с некоторым предубеждением относился к китайской истории. И, полагаю, был не одинок в этом своем предубеждении. В сравнении с остальным миром Китай представляется слишком манерным, медлительным, почти закостенелым… Реки его плавны, долы ровны, говор и нрав обитателей дол неспешен и размерен. Здесь смерть не смерть, а жизнь не жизнь. Здесь живут столь незаметно, будто не живут вовсе. Здесь умерщвляют естественно и бестрепетно, будто жнут жатву. Здесь философствуют чиновники, а философы служат за плату владыкам, добиваясь придворной карьеры. Здесь рождаются и бесследно исчезают могущественные княжества и грандиозные империи. Это иной мир, столь необычный, что сознанию европейца трудно, почти невозможно постичь его. Это совсем другой мир, какой я лишь пытаюсь постичь. Это мир, какой я, возможно, никогда не постигну.
Итак, был год воды и обезьяны, девятый по счету тридцать седьмого цикла. В этот год наследник Дань бежал домой. Несладко жилось ему во дворце сиятельного князя Чжэн, глумившегося над несчастным наследником Данем. Заложникам редко бывает сладко, владыка ж Цинь был безжалостен к ним, кормя отбросами и ставя князей ниже самого ничтожного туна.
Не раз и не два наследник Дань униженно молил владыку Цинь вернуть ему свободу. Князь Чжэн лишь насмехался, а однажды пообещал:
– Я отпущу тебя, если у ворона побелеет голова и вырастут рога у лошади!
Но кто видел ворона с белой головой или лошадь с рогами! И потому наследник Дань выкрасил мелом голову ворона и привязал вервью оленьи рога скакуну жестокого князя. А потом бежал, посчитав, что честно исполнил веление властителя Цинь. Теперь князь мог воочию видеть белоглавого ворона и рогатую лошадь, и не вина в том Даня, что первый же дождь смоет седину с птичьего черепа, а первый же ветер сорвет рога с лошадиной морды. Дань исполнил задание и был свободен от клятвы.
Он вернулся домой, где был с радостью принят своим отцом Си, князем царства Янь. Но Дань знал, что Чжэн не простит ему этого бегства. Чжэн вообще ничего не прощал, почему и был сильнейшим среди чжухоу – владетельных князей. Не просто сильнейшим, но желающий стать единственным. Тигр подкрадывался к месту, где собрались звери.
– Тигр подкрался к нам! – сказал Дань отцу.
Тот пожал плечами. Он ничего не мог поделать.
– Тигр подкрался к нам! – обратился Дань мудрецу Цюй У, знавшему почему загораются звезды и кто порождает ветер. – Мы должны что-то сделать, дабы остановить Тигра. Но что, мудрейший? Если и взять в расчет весь народ, населяющий Янь, то и тогда Янь не одолеет Цинь. Долгие годы уйдут на войну, и все равно впустую, ибо ясно – сил не хватит. Уповаю на одно – созвать наиотважнейших мужей Поднебесной, собрать великих воинов, какие не есть среди Четырех морей. Разорю страну, опустошу казну – лишь бы достойно принять храбрецов. Дорогие богатства и сладкие речи продам я Цинь, и Цинь, позарившись на подачки мои, мне поверит. А там уж дело за одним мечом. Меч разом избавит от позора, что лежал бы на роде Даня десять тысяч поколений. Ну, а если не выйдет, как задумано, пусть живой Дань спрячет свой лик от Неба. Пусть в неутоленной досаде уйдет он, мертвый, к Девяти истокам. И уж тогда любой князек засмеется, указуя пальцем на Даня. Кто останется жив, кто будет мертв во владениях моих, что к северу от реки Ишуй, не знаю. Но и тогда ты, достойный муж, не избегнешь позора. С почтением отправляю тебе письмо и надеюсь, что ты со всей зрелостью мысли обдумаешь написанное.
И наставник, обдумав, ответил:
– Принц ценит мужество храбреца и уповает на силу меча, но дело, от коего принц ожидает успеха, я считаю не до конца продуманным. Ваш подданный предлагает войти в союз с Чу, объединиться с силами Чжао, вовлечь в сговор также царства Хань и Вэй и только после этого пойти на Цинь. Только так можно победить Цинь.
Но принц остался недоволен такими словами. Как может волк договориться с лисой, а ленивый медведь с пронырливым зайцем? Что общего между оленем и холоднокровной жабой? Лишь то, что они явились на свет по прихоти Пань Гу.
Нет, Дань не был доволен подобным ответом. Призвав наставника, он выказал ему свое недовольство. И напрасно мудрый Цюй У твердил притчу о прутьях и венике. Дань не желал взывать о помощи к соседям, которым не верил. Он был молод и нетерпелив, и обида его жаждала быстрого мщения.
– Сердце не может ждать! – сказал он.
– Тогда обратись к Тянь Гуану, – посоветовал мудрый Цюй У. – Он руководствуется сердцем, когда я полагаюсь на разум.
И наследник Дань призвал к себе Тянь Гуана. Тянь Гуан был сюэши, чьего совета добивались многие владыки. Но лишь немногие из этих многих знали, что в далеком прошлом Тянь Гуан был цыкэ – человеком, убивающим за деньги. Состарившись, он стал мудрецом, ибо смерть учит мудрости, но не отошел от дел. Наследник Дань встретил гостя низким поклоном.
– Здравствуй, учитель, – сказал принц. – Счастлив видеть вас. Гляжу на ваш нефритовый лик, и мнится мне, что явился спаситель, готовый защитить царство Янь.
Тянь Гуан кивнул.
– Что тебе нужно?
– Отомстить и спасти мое царство!
– Так отомстить или спасти? – тая лукавинку, полюбопытствовал мудрец.
Принц поколебался, но решил быть до конца честным.
– Отомстить!
– Хорошо! – сказал Тянь Гуан. – Месть – сладкое чувство. Я помогу тебе. Но для этого я должен подумать.
– Сколько тебе будет угодно, учитель!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
А потом Цзин Кэ улыбнулся и взошел на колесницу, У Ян последовал за ним. Когда лошади тронулись с места, Ся Фу крикнул героям:
– Да будет это напутствием вашему мужеству!
Рванув из-за пояса нож, Ся Фу полоснул им по горлу и пал, окропляя кровью дорожную пыль.
Цзин Кэ кивнул. Он тронул поводья, побуждая коней ступить на мост. И кони сделали шаг, этим шагом своим отрезав путь назад. Колесница с двумя храбрецами становилась все меньше, обратившись в далекую точку, а из мутной рассветной хмари неслась пронзительная песнь Цзин Кэ, который внимали наследник Дань, насмешник Гао Цзянь-ли и выходящий на путь к предкам герой Ся Фу.
Ветер воет,
вода в реке И холодна.
Молодец уходит,
но не вернется обратно.
И страшно выл ветер…
В год воды и обезьяны тридцать седьмого цикла Дань, наследник царства Янь, бежал из Цинь…
Дань, Янь, Цинь…
Нетрудно и запутаться в этой причудливой игре звуков и слов, непривычных нашему слуху, настоящей головоломке для того, кто ведет начала мира от Эллады, Рима, великих культур семитского востока и Ирана. Причудливая игра звуков и слов – это Китай, мир необычный, загадочный, даже странный. Странный…
Признаться, я с некоторым предубеждением относился к китайской истории. И, полагаю, был не одинок в этом своем предубеждении. В сравнении с остальным миром Китай представляется слишком манерным, медлительным, почти закостенелым… Реки его плавны, долы ровны, говор и нрав обитателей дол неспешен и размерен. Здесь смерть не смерть, а жизнь не жизнь. Здесь живут столь незаметно, будто не живут вовсе. Здесь умерщвляют естественно и бестрепетно, будто жнут жатву. Здесь философствуют чиновники, а философы служат за плату владыкам, добиваясь придворной карьеры. Здесь рождаются и бесследно исчезают могущественные княжества и грандиозные империи. Это иной мир, столь необычный, что сознанию европейца трудно, почти невозможно постичь его. Это совсем другой мир, какой я лишь пытаюсь постичь. Это мир, какой я, возможно, никогда не постигну.
Итак, был год воды и обезьяны, девятый по счету тридцать седьмого цикла. В этот год наследник Дань бежал домой. Несладко жилось ему во дворце сиятельного князя Чжэн, глумившегося над несчастным наследником Данем. Заложникам редко бывает сладко, владыка ж Цинь был безжалостен к ним, кормя отбросами и ставя князей ниже самого ничтожного туна.
Не раз и не два наследник Дань униженно молил владыку Цинь вернуть ему свободу. Князь Чжэн лишь насмехался, а однажды пообещал:
– Я отпущу тебя, если у ворона побелеет голова и вырастут рога у лошади!
Но кто видел ворона с белой головой или лошадь с рогами! И потому наследник Дань выкрасил мелом голову ворона и привязал вервью оленьи рога скакуну жестокого князя. А потом бежал, посчитав, что честно исполнил веление властителя Цинь. Теперь князь мог воочию видеть белоглавого ворона и рогатую лошадь, и не вина в том Даня, что первый же дождь смоет седину с птичьего черепа, а первый же ветер сорвет рога с лошадиной морды. Дань исполнил задание и был свободен от клятвы.
Он вернулся домой, где был с радостью принят своим отцом Си, князем царства Янь. Но Дань знал, что Чжэн не простит ему этого бегства. Чжэн вообще ничего не прощал, почему и был сильнейшим среди чжухоу – владетельных князей. Не просто сильнейшим, но желающий стать единственным. Тигр подкрадывался к месту, где собрались звери.
– Тигр подкрался к нам! – сказал Дань отцу.
Тот пожал плечами. Он ничего не мог поделать.
– Тигр подкрался к нам! – обратился Дань мудрецу Цюй У, знавшему почему загораются звезды и кто порождает ветер. – Мы должны что-то сделать, дабы остановить Тигра. Но что, мудрейший? Если и взять в расчет весь народ, населяющий Янь, то и тогда Янь не одолеет Цинь. Долгие годы уйдут на войну, и все равно впустую, ибо ясно – сил не хватит. Уповаю на одно – созвать наиотважнейших мужей Поднебесной, собрать великих воинов, какие не есть среди Четырех морей. Разорю страну, опустошу казну – лишь бы достойно принять храбрецов. Дорогие богатства и сладкие речи продам я Цинь, и Цинь, позарившись на подачки мои, мне поверит. А там уж дело за одним мечом. Меч разом избавит от позора, что лежал бы на роде Даня десять тысяч поколений. Ну, а если не выйдет, как задумано, пусть живой Дань спрячет свой лик от Неба. Пусть в неутоленной досаде уйдет он, мертвый, к Девяти истокам. И уж тогда любой князек засмеется, указуя пальцем на Даня. Кто останется жив, кто будет мертв во владениях моих, что к северу от реки Ишуй, не знаю. Но и тогда ты, достойный муж, не избегнешь позора. С почтением отправляю тебе письмо и надеюсь, что ты со всей зрелостью мысли обдумаешь написанное.
И наставник, обдумав, ответил:
– Принц ценит мужество храбреца и уповает на силу меча, но дело, от коего принц ожидает успеха, я считаю не до конца продуманным. Ваш подданный предлагает войти в союз с Чу, объединиться с силами Чжао, вовлечь в сговор также царства Хань и Вэй и только после этого пойти на Цинь. Только так можно победить Цинь.
Но принц остался недоволен такими словами. Как может волк договориться с лисой, а ленивый медведь с пронырливым зайцем? Что общего между оленем и холоднокровной жабой? Лишь то, что они явились на свет по прихоти Пань Гу.
Нет, Дань не был доволен подобным ответом. Призвав наставника, он выказал ему свое недовольство. И напрасно мудрый Цюй У твердил притчу о прутьях и венике. Дань не желал взывать о помощи к соседям, которым не верил. Он был молод и нетерпелив, и обида его жаждала быстрого мщения.
– Сердце не может ждать! – сказал он.
– Тогда обратись к Тянь Гуану, – посоветовал мудрый Цюй У. – Он руководствуется сердцем, когда я полагаюсь на разум.
И наследник Дань призвал к себе Тянь Гуана. Тянь Гуан был сюэши, чьего совета добивались многие владыки. Но лишь немногие из этих многих знали, что в далеком прошлом Тянь Гуан был цыкэ – человеком, убивающим за деньги. Состарившись, он стал мудрецом, ибо смерть учит мудрости, но не отошел от дел. Наследник Дань встретил гостя низким поклоном.
– Здравствуй, учитель, – сказал принц. – Счастлив видеть вас. Гляжу на ваш нефритовый лик, и мнится мне, что явился спаситель, готовый защитить царство Янь.
Тянь Гуан кивнул.
– Что тебе нужно?
– Отомстить и спасти мое царство!
– Так отомстить или спасти? – тая лукавинку, полюбопытствовал мудрец.
Принц поколебался, но решил быть до конца честным.
– Отомстить!
– Хорошо! – сказал Тянь Гуан. – Месть – сладкое чувство. Я помогу тебе. Но для этого я должен подумать.
– Сколько тебе будет угодно, учитель!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129