Был хмурый осенний день, когда Гасдрубал был убит на охоте подлым рабом, господина которого приказал распять на кресте. Нежданная эта смерть спутала карты, и никто не знал, что будет сейчас. Разве что Карталон, служивший еще Гамилькару, и вот теперь ставший ближайшим советником его сына. Это он, Карталон шепнул искушающе Ганнибалу – рот в рот, словно целуясь.
– Не пора ли подумать о том, чтобы воскресить дело великого Барки, твоего отца? Не пора ли тебе вспомнить о клятве?
– Что ты имеешь в виду, Карталон? – сам не зная почему переходя на шепот, спросил Ганнибал.
– А то, что слышал – возьми войско и ступай на Рим.
– Это безумие. – Ганнибал повысил голос. – Слышали, что он говорит? Он предлагает мне идти на Рим!
Бомилькар громко расхохотался, давая оценку нелепому предложению Карталона, но брат Гасдрубал неожиданно остался безмолвен.
– А ты почему молчишь?! – бросил ему Ганнибал.
– Прикидываю, сколько мы можем собрать воинов! – ответил брат.
– Ты сумасшедший!
– Сумасшедший – тот, кто откажется сделать это! За кем пойдут воины? За тем, кто укажет им великую цель! – горячо воскликнул Гасдрубал. Высокий, крепко скроенный, с мужественным, еще юным лицом, он был прекрасен, словно Миронова статуя. Ганнибал залюбовался братом.
– Хорошие слова, Гасдрубал. Великие слова! – похвалил Карталон.
Ганнибал нервно одернул плащ.
– Но кто я такой, чтобы воины пошли за мной?!
– Сын Барки и лучший из генералов, какого они знают.
– Но мне лишь двадцать пять!
– Твоему отцу было немногим больше, когда он принял под свою руку войско! – спокойно сообщил Карталон. – Ты сможешь.
Ганнибал энергично мотнул поросшей черным кудрявящимся волосом головой. Он не ощущал в себе той непоколебимой уверенности, что была присуща отцу.
– Нет, не сейчас!
Карталон кивнул.
– Конечно не сейчас. Подобное дело требует времени. Ты должен создать крепкую армию и испытать ее в сражениях здесь, в Иберии. Ты должен обеспечить спокойствие местных племен и привлечь их обещанием хорошей награды с тем, чтобы иметь неиссякаемый источник новобранцев, жаждущих стать под твои победоносные знамена. Ты должен создать себе имя, чтобы врагов била дрожь при одном упоминании его. И тогда ты победишь.
– Рим? – недоверчиво спросил Ганнибал.
– А почему бы и нет? Рим – могучий противник, но галлы били и бьют его. Его бил Пирр, его, наконец, бил твой отец. И не его вина, поверь, что мы тогда проиграли. Если бы не Совет, бездарный и многословный, если бы не торгаши, пекущиеся лишь о наживе, мы стояли бы сейчас не здесь, а на плодороднейшей равнине Сикелии, а римские послы униженно молили бы нас отпустить им корабли с хлебом.
Сын Гамилькара недоверчиво усмехнулся.
– Так уж и молили б!
– Будь уверен. И все зависит от тебя.
– Да воины поднимут меня на смех, если я объявлю им о походе на Рим. Они еще не признали меня.
– Так чего же ты ждешь? – спросил Карталон. Ганнибал кашлянул и признался.
– Страшно… А вдруг…
И тут расхохотался Бомилькар.
– Какие вдруг?! Войско ждет! И нет никого, кто мог бы быть признан солдатами своим полководцем! Никого, кроме тебя, Ганнибал!
– Так чего же мы стоим?! – Ганнибал гордо вскинул голову, а Карталон, тая усмешку, развел в сторону руки, давая тем самым понять, что не знает причину задержки.
И Ганнибал появился пред собравшимся на плацу войском, и войско встретило своего генерала радостными криками, подтверждая его право властвовать над собой. А уже через несколько дней Ганнибал выступил в свой первый поход – против олкадов. На очереди были ваккеи и Сагунт, а затем должен был прийти черед Рима…
1.3
– Победа творима мечами воинов и гением полководца, а поражение слагается из случайностей и предательства…
Голос Клеомена был зво нок в ночном полумраке, разрываемом лишь тусклым огоньком масляного светильника. Этот голос был слишком силен для ограниченного пространства командирской палатки, и казалось, что Клеомен держит речь не перед десятком генералов, а сразу пред всем войском.
– Вы не хуже меня понимаете, сколь нелегко наше положение! – говорил Клеомен, одаривая пристальным взором поочередно каждого из генералов. – Проклятый сикионец привел македонян, уже отобравших плоды наших прежних побед! Теперь недруги покушаются на самое святое для спартиата – на нашу землю! Бесчисленные орды врагов подступили к Спарте и ждут сигнала, чтобы наброситься на нее, словно стая голодных крыс. Арат! – вскрикнул Клеомен, глаза его гневно засверкали, доброе, почти мягкое лицо пересекли суровые морщины. – Это он – крыса! Это он привел чуму к нашим очагам. Это ему Эллада обязана своим рабством! Проклятый сикионец! – Царь с силой стукнул по прислоненному к опоре шатра щиту, ответившему глухим гулом. – Настал решающий час – миг, когда определяется все, когда определяется, будем ли мы свободны иль покоримся. Готовы ли мы пожертвовать жизнью, чтоб сохранить свободу?!
Клеомен сделал паузу, как некогда учил Бион, и грозно посмотрел на своих полководцев. Кто-то пожал плечами.
– Готовы! – воскликнул брат царя Эвклид, а осторожный на слова и поступки Дамотел на всякий случай отвел взор.
– Хорошо, – сказал Клеомен. Он почувствовал неуверенность генералов, но сделал вид, что ничего не заметил. Лицо Клеомена, отмеченное печатью лишений, обрело решимость. – Мы должны быть готовы, потому что у нас нет выбора. Нам остается победить иль умереть! Третьего не дано. Дамотел, ты разузнал количество врагов?
Хитрый и пронырливый Дамотел отвечал за разведку, здесь на чего можно было вполне положиться.
– Да, царь. Я подкупил дозорного галата, и тот поведал мне что знает. Антигон привел всех, кого сумел собрать. Кроме фаланги он имеет под своим началом пельтастов-македонян, лучников-агриан, наемников, воинственных галатов, ахеян, полки мегалопольцев, эпиротов.
– А сколько у него конницы?
– Двенадцать сотен, но конница немногого стоит. Сила Антигона – в фаланге педзэтайров!
– А акарнаны? А иллирийцы? А беотяне?
Глаза лазутчика прыгнули, словно бы в замешательстве, но он в мгновение ока совладал с собой.
– Их нет. Должно быть, Антигон оставил их в Аргосе.
– Странно. – Клеомен задумчиво погладил поросший щетиной подбородок. С того дня, как умерла его жена, достойная Агиатида, царь редко брился. – Я был уверен, что они здесь. Ну ладно, если ты прав, нам придется иметь с меньшим числом врагов, и это хорошо.
– Я прав! – спокойно, пересилив былую растерянность, заверил Дамотел.
– Итак, их чуть меньше двадцати тысяч, нас – двадцать. Спартиаты и наемники не уступают воинам Антигона, но на периэков и союзников я полностью не могу положиться. Потому план будет такой. Мы станем на двух холмах: я – на Олимпе, Эвклид – на Эве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129