Чай, славяне мы и действуем без лукавых семитских уловок. Хотя, если надо, выдавим клюквенный сок из любого члена общества. Все, повторю, зависит от политической обстановки в федерации, равно как и от состояния конкретного дела.
Великий принцип: нет человека - нет проблемы, живет и процветает в нашем капиталистическом социализме.
Никто не защищен на пространстве, находящемся в процессе кровавого перелома: если не пуля остановит счастливчика, то витамины цианистого калия, если не они, то пеньковый галстук, ну, а если не веревка, то какой-нибудь телесный недуг или плохой случай...
За примером далеко ходить не надо: мой товарищ невзначай наступил на некую проблему, которой, видимо, занималась журналистка Стешко, поскользнулся, и неудачно, наскочивши на лезвия ножей. Хотя, конечно, в его падении виноват и я. И поэтому мой ответ будет естественен. И коль в том возникнет необходимость, то пойду по трупам, как по кремлевским булыжникам; пойду по горло в крови - крови врагов.
Пробуждающаяся столица была чиста, пуста и прекрасна: смердящая требуха будней ещё не вывалилась на её улицы. Рекламные огни меркли под натиском утра. Воздух был энергетически свеж, пробивая нервной дрожью проснувшегося младшего Мамина.
- Холодно? - обнял его за плечи.
- А что мне сказать дома? - спросил.
- Ничего, - отрезал. - Повторяю: ты ничего не знаешь. Так надо. А лучше уехать тебе, Санька.
- Куда?
- К бабушке, - огрызнулся.
- У меня их две.
- Богатый выбор, - проговорил я: странным образом до последней минуты не вспоминал о родных Маминых, они всегда находились на периферии наших с Венькой жизненных интересов, и что теперь? - Надо уезжать, - повторил.
Так будет лучше, промолчал, если начнется кровавая вакханалия, то сострадать никто никому не будет. Не дай бог, узнают, что имеется свидетель. Лучший свидетель - мертвый свидетель, и это тоже один из основополагающих принципов нашей магической действительности.
- А если менты прихватят, отсылай их ко мне...
- К тебе?
- Как лучшему другу брата.
- Ну ладно, - и, сутулясь, медленно бредет к подъезду.
Дворник ковыряется в кишечно-ветошной требухе, которую он вытянул из мусоросборника. На его испитом лице открытый интерес к бытовым отходам жильцов. Такое впечатление, что мусорщик каждое новое утро начинает именно с говна, надеясь в нем найти сладкий кусок фарта. Впрочем, он его и находит - пустую бутылку. Ладошкой обтирает её, как мать попу младенца, и продолжает свои неравнодушные поиски.
Я выруливаю автомобильчик из дворика, где мы с Мамыкиным проводили беспечальные вечера. Мы пили кислое вино, мы пели песенки-пустышки, мы лапали липких подружек и чувствовали себя превосходно. Нам казалось - так будет всегда. Мы жили иллюзиями. Теперь я понимаю: у нас нет никаких шансов вырваться из границ, очерченных судьбой. Трудно танцевать на блевотной массе, пропитанной кровью и страхом, хотя можно и рискнуть при условии, что это будет танец сумасбродов - jig.
Прежде чем начать оперативно-розыскные действия я привел себя в порядок. Двух часов сна хватило, чтобы почувствовать себя в состоянии боевой готовности № 1. Я принял контрастный душ, сжевал бутерброд с вегетарианской фиолетовой котлетой и переговорил с Катенькой. По-моему, она так и не поняла, что от неё добиваются. Была мила, рассеяна и думала о чем-то своем, девичьем.
- Ага, Санька ночью припер, - пожимала плечиками. - Какой-то совсем крези на черепуху. Тебя шарил, ну я и сказала, где ты. А что, не надо?
- Где культура речи, Катюха? - не выдержал. - Говори на языке Александра Сергеевича.
- А это кто? - зевнула.
- Пушкин, которое наше все, - и треснул по молоденькому затылку.
Понятно, что педагогическая поэма не удалась: сестричка взвыла не своим голосом и скорее всего не от боли - обиды, что не знает прекрасных духовноподъемных стихов великого поэта. Затеялся мелкий семейный скандалец, который закончился тем, что я лишился отечественной кредитки за подзатыльник, но получил заверения, что впредь услышу только рифмованную речь. Мне было приятно сидеть в облезлой кухоньке и дурачиться с хорошеньким созданием, далеким от проблем дня и настолько, что ночной визите юного "крези", видимо, представлялся пустячным сновидением. Ох, как не хотелось покидать уютную раковину родного дома...
Прошумел быстрый летний дождик и прохожие пружинили через лужи, как марионетки. На мой ралли-драндулет не нашлось угонщика и я, содрав промокший брезент, сел в холодную машину. План действий был прост: обратиться к господину Голощекову за помощью - информационной и материальной. Сумма расходов зависела исключительно от конфиденциальных сведений по автомобильному номеру: "о 555 оо". Если они принадлежат пенсионеру, то разговор о гульденах один; если трупоукладчикам - другой; а вот если в этой невеселой истории замешены дети гор или пустынь...
К сожалению, наши деревянные пока не отменили решением очередного правительства, хотя давно пора по причине их бесконечной девальвации, но речь не об этом. Я нуждался в свободе - в свободе во всех смыслах этого воздушного словца. И поэтому устремлялся к тому, кто мог её дать. Мне - под залог честного слова.
- Аркадий Петрович, - сказал я после дежурных любезностей. - Есть две новости: одна хорошая и одна плохая.
- Дмитрий, только не говори, что у тебя AIDS, - всплеснул руками господин Голощеков.
- Я бы согласился на АIDS, - не без пафоса проговорил и объяснил причину такого заявления.
Руководитель плейбоев для богатеньких дам не поверил в гибель своего племянника. Аркадий Петрович натужно засмеялся, окрашиваясь лицом в больной брусничный цвет:
- Так нельзя шутить, дружок, - погрозил пальцем.
- Не шутка.
- Я Веньку не знаю? Он, сукин сын, ради красного словца родного отца...
- Аркадий Петрович!
- Не может этого быть? - и приказал секретарю соединить с квартирой Маминых.
И я его понимал, трудно принять мысль, что тот, кто несет вместе с тобой генетическую память рода, срезан с древа жизни самым варварским образом.
- Алло? - услышали мы голос по селектору.
На секунду показалось, что говорит Венька, потом понял - младшенький.
- Санька, а где родители? - рявкнул руководитель дамского клуба. - И Вениамин где?
Возникла странная и напряженная пауза. Было такое впечатление, что младший брат, не говоря ни слова, отправился на поиски старшего. Мы даже переглянулись: что происходит? Наконец раздалось полупридушенное признание:
- Дядя Аркадий, у нас большая беда.
- Какая такая беда?
- Нам позвонили из милиции в десять часов и сообщили...
Надо отдать должное господину Голощекову: в потерянном состоянии он находился недолго. Плеснув в себя виски, он успокоился, философски пожевал губами:
- Жаль Вениамина, а жизнь продолжается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Великий принцип: нет человека - нет проблемы, живет и процветает в нашем капиталистическом социализме.
Никто не защищен на пространстве, находящемся в процессе кровавого перелома: если не пуля остановит счастливчика, то витамины цианистого калия, если не они, то пеньковый галстук, ну, а если не веревка, то какой-нибудь телесный недуг или плохой случай...
За примером далеко ходить не надо: мой товарищ невзначай наступил на некую проблему, которой, видимо, занималась журналистка Стешко, поскользнулся, и неудачно, наскочивши на лезвия ножей. Хотя, конечно, в его падении виноват и я. И поэтому мой ответ будет естественен. И коль в том возникнет необходимость, то пойду по трупам, как по кремлевским булыжникам; пойду по горло в крови - крови врагов.
Пробуждающаяся столица была чиста, пуста и прекрасна: смердящая требуха будней ещё не вывалилась на её улицы. Рекламные огни меркли под натиском утра. Воздух был энергетически свеж, пробивая нервной дрожью проснувшегося младшего Мамина.
- Холодно? - обнял его за плечи.
- А что мне сказать дома? - спросил.
- Ничего, - отрезал. - Повторяю: ты ничего не знаешь. Так надо. А лучше уехать тебе, Санька.
- Куда?
- К бабушке, - огрызнулся.
- У меня их две.
- Богатый выбор, - проговорил я: странным образом до последней минуты не вспоминал о родных Маминых, они всегда находились на периферии наших с Венькой жизненных интересов, и что теперь? - Надо уезжать, - повторил.
Так будет лучше, промолчал, если начнется кровавая вакханалия, то сострадать никто никому не будет. Не дай бог, узнают, что имеется свидетель. Лучший свидетель - мертвый свидетель, и это тоже один из основополагающих принципов нашей магической действительности.
- А если менты прихватят, отсылай их ко мне...
- К тебе?
- Как лучшему другу брата.
- Ну ладно, - и, сутулясь, медленно бредет к подъезду.
Дворник ковыряется в кишечно-ветошной требухе, которую он вытянул из мусоросборника. На его испитом лице открытый интерес к бытовым отходам жильцов. Такое впечатление, что мусорщик каждое новое утро начинает именно с говна, надеясь в нем найти сладкий кусок фарта. Впрочем, он его и находит - пустую бутылку. Ладошкой обтирает её, как мать попу младенца, и продолжает свои неравнодушные поиски.
Я выруливаю автомобильчик из дворика, где мы с Мамыкиным проводили беспечальные вечера. Мы пили кислое вино, мы пели песенки-пустышки, мы лапали липких подружек и чувствовали себя превосходно. Нам казалось - так будет всегда. Мы жили иллюзиями. Теперь я понимаю: у нас нет никаких шансов вырваться из границ, очерченных судьбой. Трудно танцевать на блевотной массе, пропитанной кровью и страхом, хотя можно и рискнуть при условии, что это будет танец сумасбродов - jig.
Прежде чем начать оперативно-розыскные действия я привел себя в порядок. Двух часов сна хватило, чтобы почувствовать себя в состоянии боевой готовности № 1. Я принял контрастный душ, сжевал бутерброд с вегетарианской фиолетовой котлетой и переговорил с Катенькой. По-моему, она так и не поняла, что от неё добиваются. Была мила, рассеяна и думала о чем-то своем, девичьем.
- Ага, Санька ночью припер, - пожимала плечиками. - Какой-то совсем крези на черепуху. Тебя шарил, ну я и сказала, где ты. А что, не надо?
- Где культура речи, Катюха? - не выдержал. - Говори на языке Александра Сергеевича.
- А это кто? - зевнула.
- Пушкин, которое наше все, - и треснул по молоденькому затылку.
Понятно, что педагогическая поэма не удалась: сестричка взвыла не своим голосом и скорее всего не от боли - обиды, что не знает прекрасных духовноподъемных стихов великого поэта. Затеялся мелкий семейный скандалец, который закончился тем, что я лишился отечественной кредитки за подзатыльник, но получил заверения, что впредь услышу только рифмованную речь. Мне было приятно сидеть в облезлой кухоньке и дурачиться с хорошеньким созданием, далеким от проблем дня и настолько, что ночной визите юного "крези", видимо, представлялся пустячным сновидением. Ох, как не хотелось покидать уютную раковину родного дома...
Прошумел быстрый летний дождик и прохожие пружинили через лужи, как марионетки. На мой ралли-драндулет не нашлось угонщика и я, содрав промокший брезент, сел в холодную машину. План действий был прост: обратиться к господину Голощекову за помощью - информационной и материальной. Сумма расходов зависела исключительно от конфиденциальных сведений по автомобильному номеру: "о 555 оо". Если они принадлежат пенсионеру, то разговор о гульденах один; если трупоукладчикам - другой; а вот если в этой невеселой истории замешены дети гор или пустынь...
К сожалению, наши деревянные пока не отменили решением очередного правительства, хотя давно пора по причине их бесконечной девальвации, но речь не об этом. Я нуждался в свободе - в свободе во всех смыслах этого воздушного словца. И поэтому устремлялся к тому, кто мог её дать. Мне - под залог честного слова.
- Аркадий Петрович, - сказал я после дежурных любезностей. - Есть две новости: одна хорошая и одна плохая.
- Дмитрий, только не говори, что у тебя AIDS, - всплеснул руками господин Голощеков.
- Я бы согласился на АIDS, - не без пафоса проговорил и объяснил причину такого заявления.
Руководитель плейбоев для богатеньких дам не поверил в гибель своего племянника. Аркадий Петрович натужно засмеялся, окрашиваясь лицом в больной брусничный цвет:
- Так нельзя шутить, дружок, - погрозил пальцем.
- Не шутка.
- Я Веньку не знаю? Он, сукин сын, ради красного словца родного отца...
- Аркадий Петрович!
- Не может этого быть? - и приказал секретарю соединить с квартирой Маминых.
И я его понимал, трудно принять мысль, что тот, кто несет вместе с тобой генетическую память рода, срезан с древа жизни самым варварским образом.
- Алло? - услышали мы голос по селектору.
На секунду показалось, что говорит Венька, потом понял - младшенький.
- Санька, а где родители? - рявкнул руководитель дамского клуба. - И Вениамин где?
Возникла странная и напряженная пауза. Было такое впечатление, что младший брат, не говоря ни слова, отправился на поиски старшего. Мы даже переглянулись: что происходит? Наконец раздалось полупридушенное признание:
- Дядя Аркадий, у нас большая беда.
- Какая такая беда?
- Нам позвонили из милиции в десять часов и сообщили...
Надо отдать должное господину Голощекову: в потерянном состоянии он находился недолго. Плеснув в себя виски, он успокоился, философски пожевал губами:
- Жаль Вениамина, а жизнь продолжается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97