становятся чересчур доверчивыми и частенько глупенькими. Александра замахнулась, мол, как дам за дам. Я перехватил её руку, и мы принялись бороться, похожие со стороны на борцов вольного стиля. Понятно, что в конце концов победила дружба.
Женское тело было грамотным в любви, но давно не востребованным, выражусь столь не изящно. Прежде Александра сдерживала чувства, словно не веря в происходящее, затем, очевидно, убедившись в искренности моих чувств, решила не сопротивляться и плыть по бурному течению реки - реки первородного греха. Ее скуластое (с азиатинкой) лицо заострилось, в створках раковин век угадывались жемчужины зрачков, губы, наполненные энергией вожделения, были искажены в пароксизме наслаждения...
Она была потрясающе откровенной в любви, моя новая женщина. Она будто умирала, чтобы через несколько мгновений (или вечность?) воскреснуть.
- Прости, - говорила. - Я совсем не думаю о тебе.
- Милая, - посмеивался, - я тот, кто думает о себе сам, как реактор АЭС.
- АЭС? - не поняла.
- "Атомное чувство - любовь, берегись-берегись его", песенка такая.
- И что?
- Скоро подойдет реакция в реакторе, - шутил, - и тогда держись!
- А что было в ванной комнате? - удивилась.
- Детские забавы, - ответил. - Игра в "американку".
- Игра в "американку"?
Пришлось объяснить: частенько в школе мальчики и девочки спорят спорят по любому поводу. Проигравший обязан выполнить любое желание победителя, то есть исполнить "американку". И как правило, девочки стараются уступить.
- Почему?
Я отвечал: не может же она тащить пацана в укромный уголочек, чтобы там вволю потискаться, а мальчишки только об этом и думают, и делают. Александра рассмеялась: получается, я мечтала тебя, хуанито, затащить затащить с определенными целями?
- Наша цель - Майями!
- Майями?
- То есть райское наслаждение, - объяснил, - как там.
- Ты был в Майями? - повторила вопрос.
- Нет, хотя думаю: эдем на земле, - ответил. - У меня там школьный друг живет - Славка Седых...
- А я здесь с тобой, - её тело было шелковистым и палящим, точно песок на незнакомом океанском побережье с декоративными пыльными кипарисами, как в раю.
Это было последнее, что зацепило мое воспаленное от плотской услады сознание. Возникло впечатление, что моя восторженная душа воспарила из консервной оболочки тела и метнулась в некий туннель - то ли смерти, то ли вселенского перехода из одного измерения в другой.
С невероятной, близкой, должно, к скорости света душевная моя субстанция в 4,5 грамма перемещалась по туннелю, похожему на открытый космос беспредельной своей бесконечностью, сафьяновым мерцанием умирающих звезд и далекими, нарождающимися в муках химерическими галактиками... Затем впереди брызнул свежий рассвет, и с каждым мгновением он насыщался, словно этот незнакомый пространственный мир, как холст, пропитывался колером фанатичного живописца.
После последнего судорожного движения душа моя впадает в безбрежное пространство ультрамаринового наслаждения. Необыкновенная легкость потустороннего полета и радость освобождения от земных пут делают её бестолковой: беспечно кувыркается она в многомерном ОКЕАНЕ ЛЮБВИ.
И продолжается это до тех пор, пока из ниоткуда возникает воронка, которая, разрастаясь, начинает затягивать в смутное нутро свое беззаботную, как дитя в песочнице, душу. И когда субстанция в 4,5 мегатонн понимает, что возвращение в мрак жалкого плоского мира неизбежно, то исторгает из себя такой отчаянный вопль - вопль обманутой души, что, кажется, сама она гибнет навсегда в ослепительной вспышке ядерного оргазма...
- Тише, милый, тише, - слышу знакомый голос, - ты весь район перебудишь. И особенно телефонисток АТС.
- АТС?
- Телефонная, говорю, станция. Здесь рядом. Там такие барышни, засмеялась. - Еще прибегут...
- Прости, - пытаюсь восстановить дыхание: душа вновь вернулась в консервную банку тела, и это возвращение трудное. - Кричал, что ли?
Александра смеется: если бы так - орал, как гиббон с бананом на баобабе, на которого охотится царь зверей.
- Я - гиббон с бананом? - обижаюсь в шутку. - А ты тогда кто?
- И я тоже, - хохочет, - гиббон, - целует в щеку, - но женского рода.
- Это утешает, - признаюсь, зевая. - Извини...
- Спи-спи, - просит.
Я почувствовал приятную теплынь обожания, исходящую от любимой, и, закрыв глаза, поплыл на волне приятного сновидения. И скоро эта волна небытия превращается в океанскую, где бултыхаюсь я. Вода чиста и виден подводный подвижный мир, завешенный гардинами водорослей. Берег золотится песком и кажется диким: ни одной живой души. Тихие волны прибивают меня на отмель, нагретую смиренным солнцем. Незнакомая местность настораживает, но не настолько, чтобы бежать. И куда бежать? Куда идти, сержант? В нерешительности переминаюсь на шипящей линии, где сходятся в вечном своем противоборстве суша и вода. Растительность странная - южно-кактусовая, а вдали плавятся кипарисы из цветного пластика.
Сделав несколько шагов, утопаю по щиколотку в горячем песке. Меж кустарниками тропинка - куда она может вывести? Мои размышления прерывает движение в дальних кустах. Некто в пестреньком летит вниз по петляющей тропинке. Отступаю под защиту гигантских колючек и вижу: на побережье показывается ангельское золотоволосое создание. Молоденькое диво в летне-легком платьице, за тканью которого угадывается выточенная природой фигурка - выточенная до фантастического совершенства. За плечами ангелочка рюкзачок. Так мне показалось, что рюкзачок.
Потом диковинка бежит в океан по колени, словно проверяя температуру воды; вернувшись на берег, начинает стаскивать заплечный предмет. Так мне показалось, что пробует его снять. Наконец это удается: девушка как бы дергает за тесемочку и... и я не верю своим глазам. То, что считал рюкзачком, оказывается крыльями. Да-да, крыльями - ангельскими, цвета чистых облаков.
И пока я, оцарапанный иглами кактусов, приходил в себя, ангелочек бросил эти крылышки на песок, а затем и платье... Да, она была само совершенство. Природа потрудилась на славу: никаких изъянов - тело по форме напоминало бесценную древнегреческую амфору.
Неуверенно переступая, чудная дива входит в мировой океан, смеясь, падает в него и начинает барахтаться в счастливом грехопадении. А что же я, грешник? Ничего умнее не придумываю, как... похитить крылья. Да-да, стянул их самым хамским образом. Кажется, сам не понимал, зачем это делаю, и тем не менее совершил столь неопрятный проступок. И вновь затаился в цепких кактусах, невольно ощупывая крылья - были они легкими, из нежного птичье-поэтического пуха.
Накупавшийся вволю ангелочек выходит из воды - я вижу шафранную по цвету заплаточку между её ладных ножек, которая почему-то не вызывает никаких чувств, кроме умиления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Женское тело было грамотным в любви, но давно не востребованным, выражусь столь не изящно. Прежде Александра сдерживала чувства, словно не веря в происходящее, затем, очевидно, убедившись в искренности моих чувств, решила не сопротивляться и плыть по бурному течению реки - реки первородного греха. Ее скуластое (с азиатинкой) лицо заострилось, в створках раковин век угадывались жемчужины зрачков, губы, наполненные энергией вожделения, были искажены в пароксизме наслаждения...
Она была потрясающе откровенной в любви, моя новая женщина. Она будто умирала, чтобы через несколько мгновений (или вечность?) воскреснуть.
- Прости, - говорила. - Я совсем не думаю о тебе.
- Милая, - посмеивался, - я тот, кто думает о себе сам, как реактор АЭС.
- АЭС? - не поняла.
- "Атомное чувство - любовь, берегись-берегись его", песенка такая.
- И что?
- Скоро подойдет реакция в реакторе, - шутил, - и тогда держись!
- А что было в ванной комнате? - удивилась.
- Детские забавы, - ответил. - Игра в "американку".
- Игра в "американку"?
Пришлось объяснить: частенько в школе мальчики и девочки спорят спорят по любому поводу. Проигравший обязан выполнить любое желание победителя, то есть исполнить "американку". И как правило, девочки стараются уступить.
- Почему?
Я отвечал: не может же она тащить пацана в укромный уголочек, чтобы там вволю потискаться, а мальчишки только об этом и думают, и делают. Александра рассмеялась: получается, я мечтала тебя, хуанито, затащить затащить с определенными целями?
- Наша цель - Майями!
- Майями?
- То есть райское наслаждение, - объяснил, - как там.
- Ты был в Майями? - повторила вопрос.
- Нет, хотя думаю: эдем на земле, - ответил. - У меня там школьный друг живет - Славка Седых...
- А я здесь с тобой, - её тело было шелковистым и палящим, точно песок на незнакомом океанском побережье с декоративными пыльными кипарисами, как в раю.
Это было последнее, что зацепило мое воспаленное от плотской услады сознание. Возникло впечатление, что моя восторженная душа воспарила из консервной оболочки тела и метнулась в некий туннель - то ли смерти, то ли вселенского перехода из одного измерения в другой.
С невероятной, близкой, должно, к скорости света душевная моя субстанция в 4,5 грамма перемещалась по туннелю, похожему на открытый космос беспредельной своей бесконечностью, сафьяновым мерцанием умирающих звезд и далекими, нарождающимися в муках химерическими галактиками... Затем впереди брызнул свежий рассвет, и с каждым мгновением он насыщался, словно этот незнакомый пространственный мир, как холст, пропитывался колером фанатичного живописца.
После последнего судорожного движения душа моя впадает в безбрежное пространство ультрамаринового наслаждения. Необыкновенная легкость потустороннего полета и радость освобождения от земных пут делают её бестолковой: беспечно кувыркается она в многомерном ОКЕАНЕ ЛЮБВИ.
И продолжается это до тех пор, пока из ниоткуда возникает воронка, которая, разрастаясь, начинает затягивать в смутное нутро свое беззаботную, как дитя в песочнице, душу. И когда субстанция в 4,5 мегатонн понимает, что возвращение в мрак жалкого плоского мира неизбежно, то исторгает из себя такой отчаянный вопль - вопль обманутой души, что, кажется, сама она гибнет навсегда в ослепительной вспышке ядерного оргазма...
- Тише, милый, тише, - слышу знакомый голос, - ты весь район перебудишь. И особенно телефонисток АТС.
- АТС?
- Телефонная, говорю, станция. Здесь рядом. Там такие барышни, засмеялась. - Еще прибегут...
- Прости, - пытаюсь восстановить дыхание: душа вновь вернулась в консервную банку тела, и это возвращение трудное. - Кричал, что ли?
Александра смеется: если бы так - орал, как гиббон с бананом на баобабе, на которого охотится царь зверей.
- Я - гиббон с бананом? - обижаюсь в шутку. - А ты тогда кто?
- И я тоже, - хохочет, - гиббон, - целует в щеку, - но женского рода.
- Это утешает, - признаюсь, зевая. - Извини...
- Спи-спи, - просит.
Я почувствовал приятную теплынь обожания, исходящую от любимой, и, закрыв глаза, поплыл на волне приятного сновидения. И скоро эта волна небытия превращается в океанскую, где бултыхаюсь я. Вода чиста и виден подводный подвижный мир, завешенный гардинами водорослей. Берег золотится песком и кажется диким: ни одной живой души. Тихие волны прибивают меня на отмель, нагретую смиренным солнцем. Незнакомая местность настораживает, но не настолько, чтобы бежать. И куда бежать? Куда идти, сержант? В нерешительности переминаюсь на шипящей линии, где сходятся в вечном своем противоборстве суша и вода. Растительность странная - южно-кактусовая, а вдали плавятся кипарисы из цветного пластика.
Сделав несколько шагов, утопаю по щиколотку в горячем песке. Меж кустарниками тропинка - куда она может вывести? Мои размышления прерывает движение в дальних кустах. Некто в пестреньком летит вниз по петляющей тропинке. Отступаю под защиту гигантских колючек и вижу: на побережье показывается ангельское золотоволосое создание. Молоденькое диво в летне-легком платьице, за тканью которого угадывается выточенная природой фигурка - выточенная до фантастического совершенства. За плечами ангелочка рюкзачок. Так мне показалось, что рюкзачок.
Потом диковинка бежит в океан по колени, словно проверяя температуру воды; вернувшись на берег, начинает стаскивать заплечный предмет. Так мне показалось, что пробует его снять. Наконец это удается: девушка как бы дергает за тесемочку и... и я не верю своим глазам. То, что считал рюкзачком, оказывается крыльями. Да-да, крыльями - ангельскими, цвета чистых облаков.
И пока я, оцарапанный иглами кактусов, приходил в себя, ангелочек бросил эти крылышки на песок, а затем и платье... Да, она была само совершенство. Природа потрудилась на славу: никаких изъянов - тело по форме напоминало бесценную древнегреческую амфору.
Неуверенно переступая, чудная дива входит в мировой океан, смеясь, падает в него и начинает барахтаться в счастливом грехопадении. А что же я, грешник? Ничего умнее не придумываю, как... похитить крылья. Да-да, стянул их самым хамским образом. Кажется, сам не понимал, зачем это делаю, и тем не менее совершил столь неопрятный проступок. И вновь затаился в цепких кактусах, невольно ощупывая крылья - были они легкими, из нежного птичье-поэтического пуха.
Накупавшийся вволю ангелочек выходит из воды - я вижу шафранную по цвету заплаточку между её ладных ножек, которая почему-то не вызывает никаких чувств, кроме умиления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97