Я был отрекомендован трудовому коллективу, как заместитель директора ТОО закрытого типа «Лакомка», приказы которого исполняются беспрекословно. Работнички поскребли свои квадратно-стриженные затылки, вздохнули — ещё одно руководящее фуфло на их головы.
— Он добрый, — успокоил всех Соловей-Разбойник, — когда спит. Так что прошу любить и жаловать.
Первые два рабочих дня в новом качестве прошли в суматохе. Я был ознакомлен со структурой ТОО и его объектами, кои мы с господином Соловьевым посетили с целью проверки сбора налога на развитие и становление коммерческого предприятия под милым детским названием «Лакомка».
Схема была проста как наша жизнь. Все торговля городка, включая государственную, находилась под бдительной опекой бригады Соловья-Разбойника; негоцианты платили своего рода подать за стабильность и безопасность своего предпринимательского бизнеса. И в этом была сермяжная правда нашей прекрасной действительности.
По намекам бывшего однокашника, я понял, что часть «черного нала» уходила на содержание городской администрации, правоохранительных органов и некоторых руководящих лиц торговли, что делала жизнь многим у кормила власти, как при коммунизме.
— И Лаптеву, — поинтересовался, — на лапу?
— Вот этого я сказать не могу, — отрезал. — Какая разница?
— Значит, и ему, — предположил я.
— Чеченец, будь проще, и люди к тебе потянуться.
— Это мои слова.
— А я учусь всему хорошему, — довольно хмыкнул.
На этом наша пикировка закончилась. Было бы странным, если Лаптев, глава железнодорожного торгового куста не имел навара в личный карман. Осуждать его за это также бессмысленно, как драть горло на проходящую электричку за её громкий перестук колес.
Встречали нас везде радушно и приветливо, никогда не думал, что граждане так обеспокоены проблемами своей безопасности. Со стороны все выглядело так, будто прибыла группа налоговых инспекторов.
Правда, присутствие на подступах к торговым точкам громилы по прозвищу Шкаф и его друзей «ракетчиков» с битами в руках эту идеалистическую картинку портили. («Ракетчиками» называют рэкетиров: взлетают на дурных деньгах, сразу куча девок, авто, а в итоге «палятся» — либо убьют их, либо сдадут в ментуру.).
Мы пили чай с заинтересованными лицами, говорили про жизнь, рассказывали анекдоты, например такой: на необитаемом острове оказались русский, американец и француз. После кораблекрушения. Поймали золотую рыбку, та их спрашивает: Чего желаете, господа? Американец — джин с куском льда и домой. Пожалуйста! Француз — красное винцо «Порто» 1777 года и домой. Без проблем! А русский: Ящик водки, моя золотая, и этих двоих обратно!..
Словом, как я убедился в очередной раз, люди наши душевные и сердечные, с которыми всегда можно договориться полюбовно. И не обязательно для этого кроить черепа металлическими ломиками. А достаточно дубовых бит. Или автоматов Калашникова.
— А какой оборот? — спросил, чтобы до конца представить куда же я вляпался.
— Всем хватает, — ушел от конкретного ответа Соловьев и посчитал нужным определить наши отношения: «бухгалтерия» это его хозяйство, а мое дело — разрабатывать план мероприятий для будущих активных действий с конкурирующими бригадами, мне хорошо известными.
— Какие проблемы? — обиделся я. — Твой бизнес — это твой бизнес, а у меня другие интересы.
— Какие ещё интересы? — насторожился. — А ну-ка выкажи планы на перспективу?
— Корыстные планы, Соловей, корыстные. Жить в согласии с самим собой.
Мой старый приятель хмыкнул, передернул плечами; кажется, он меня не понял. Или понял превратно, потому что тут же мне было предоставлено для удобства передвижения «Вольво», подержанное, но на инициативном ходу, подаренное братве заезжим цыганским бароном в знак признательности за радушие и гостеприимство.
И если Алеша Иванов испытывал некие душевные терзания, считая, что его снова покупают с потрохами, то Чеченец, мотающийся по промозглым улочкам городишко в теплом и удобном, как летний гамак, салоне, был вполне удовлетворен состоянием дел.
Да, я сделал свой выбор и остается одно — идти до победного конца, как это делала в слободском полуразрушенном доме, пропахшем ацетоновой смертью, девочка Победа, которая когда-то, в другой жизни, где не было страшных кроватей с панцирными сетками, нравилась мне.
За два суетных дня мне удалось переделать много дел. Прежде всего, уволился из ВОХРа, чем необыкновенно порадовал старого служаку Дыбенко, он прослезился на моем плече и сказал, что уходят из охраны лучшие люди.
— Передумал, Семен Семенович, — пошутил я, — берите взад.
— Не-не, — отчаянно замахал руками, — иди с Богом!
И я пошел через проходную, где держали жизнерадостную службу Козлов и Федяшкин.
— Небось, в бандиты подался, Леха? — догадались.
— Не, в торговлю.
— Хрен редьки не слаще, — смеялись. — Ну, желаем не пасть смертью храбрых на поле битвы.
— А вам — от баб! — и укатил на скандинавском драндулете под молодецкий свист сладкой парочки, похожей на обтрепанных петушков в курином гареме.
На общем сборе братвы, проходящем в загородной, как выразился господин Соловьев, резиденции, а проще говоря, на кирпичной даче, похожей по архитектуре на уродливый сиамский теремок, одного из местных «авторитетов» — расхитителя социалистическо-капиталистической собственности, была определена тактика и стратегия будущих наших действий.
Многие бойцы были мне знакомы по далеким светлым денькам, когда мы все в угаре носились по залитому солнцу школьному дворику, истошно галдели, жевали бутерброды с докторской колбасой и думать не думали, что наступят времена, заставляющие нас сбиваться в боевые полки. Войско насчитывало около пятидесяти человек, вооруженных всеми видами огнестрельных и холодных средств поражения противника.
— А гаубицы нет? — пошутил я.
— Если надо, купим, — погрозился «завхоз» братвы Натан Соломко; в школе считался самым аккуратным и примерным мальчиком, любил математику и ухаживал за «живым уголком» — морскими свинками, пыхтящим паровозиком ежиком, быстрой белочкой и тремя белыми мышками.
— Вот что делает с человеком любовь к природе родного края, — потрунил я.
На это Натан серьезно отвечал, выдавая мне тротиловую шашечку в двести граммов, что своей работой вполне удовлетворен, считая, если государство не способно содержать на соцобеспечении его родителей-инвалидов, то он сам проявит заботу об их безбедной старости. На такие беспорочные слова я только развел руками — вот это сыновья любовь!..
Ядро бригады составляло человек двадцать те, кто прошел школу, как пишут газеты, мужества, то бишь армию. Молодняк учился всему хорошему, как и плохому, у них, бывших солдат удачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Он добрый, — успокоил всех Соловей-Разбойник, — когда спит. Так что прошу любить и жаловать.
Первые два рабочих дня в новом качестве прошли в суматохе. Я был ознакомлен со структурой ТОО и его объектами, кои мы с господином Соловьевым посетили с целью проверки сбора налога на развитие и становление коммерческого предприятия под милым детским названием «Лакомка».
Схема была проста как наша жизнь. Все торговля городка, включая государственную, находилась под бдительной опекой бригады Соловья-Разбойника; негоцианты платили своего рода подать за стабильность и безопасность своего предпринимательского бизнеса. И в этом была сермяжная правда нашей прекрасной действительности.
По намекам бывшего однокашника, я понял, что часть «черного нала» уходила на содержание городской администрации, правоохранительных органов и некоторых руководящих лиц торговли, что делала жизнь многим у кормила власти, как при коммунизме.
— И Лаптеву, — поинтересовался, — на лапу?
— Вот этого я сказать не могу, — отрезал. — Какая разница?
— Значит, и ему, — предположил я.
— Чеченец, будь проще, и люди к тебе потянуться.
— Это мои слова.
— А я учусь всему хорошему, — довольно хмыкнул.
На этом наша пикировка закончилась. Было бы странным, если Лаптев, глава железнодорожного торгового куста не имел навара в личный карман. Осуждать его за это также бессмысленно, как драть горло на проходящую электричку за её громкий перестук колес.
Встречали нас везде радушно и приветливо, никогда не думал, что граждане так обеспокоены проблемами своей безопасности. Со стороны все выглядело так, будто прибыла группа налоговых инспекторов.
Правда, присутствие на подступах к торговым точкам громилы по прозвищу Шкаф и его друзей «ракетчиков» с битами в руках эту идеалистическую картинку портили. («Ракетчиками» называют рэкетиров: взлетают на дурных деньгах, сразу куча девок, авто, а в итоге «палятся» — либо убьют их, либо сдадут в ментуру.).
Мы пили чай с заинтересованными лицами, говорили про жизнь, рассказывали анекдоты, например такой: на необитаемом острове оказались русский, американец и француз. После кораблекрушения. Поймали золотую рыбку, та их спрашивает: Чего желаете, господа? Американец — джин с куском льда и домой. Пожалуйста! Француз — красное винцо «Порто» 1777 года и домой. Без проблем! А русский: Ящик водки, моя золотая, и этих двоих обратно!..
Словом, как я убедился в очередной раз, люди наши душевные и сердечные, с которыми всегда можно договориться полюбовно. И не обязательно для этого кроить черепа металлическими ломиками. А достаточно дубовых бит. Или автоматов Калашникова.
— А какой оборот? — спросил, чтобы до конца представить куда же я вляпался.
— Всем хватает, — ушел от конкретного ответа Соловьев и посчитал нужным определить наши отношения: «бухгалтерия» это его хозяйство, а мое дело — разрабатывать план мероприятий для будущих активных действий с конкурирующими бригадами, мне хорошо известными.
— Какие проблемы? — обиделся я. — Твой бизнес — это твой бизнес, а у меня другие интересы.
— Какие ещё интересы? — насторожился. — А ну-ка выкажи планы на перспективу?
— Корыстные планы, Соловей, корыстные. Жить в согласии с самим собой.
Мой старый приятель хмыкнул, передернул плечами; кажется, он меня не понял. Или понял превратно, потому что тут же мне было предоставлено для удобства передвижения «Вольво», подержанное, но на инициативном ходу, подаренное братве заезжим цыганским бароном в знак признательности за радушие и гостеприимство.
И если Алеша Иванов испытывал некие душевные терзания, считая, что его снова покупают с потрохами, то Чеченец, мотающийся по промозглым улочкам городишко в теплом и удобном, как летний гамак, салоне, был вполне удовлетворен состоянием дел.
Да, я сделал свой выбор и остается одно — идти до победного конца, как это делала в слободском полуразрушенном доме, пропахшем ацетоновой смертью, девочка Победа, которая когда-то, в другой жизни, где не было страшных кроватей с панцирными сетками, нравилась мне.
За два суетных дня мне удалось переделать много дел. Прежде всего, уволился из ВОХРа, чем необыкновенно порадовал старого служаку Дыбенко, он прослезился на моем плече и сказал, что уходят из охраны лучшие люди.
— Передумал, Семен Семенович, — пошутил я, — берите взад.
— Не-не, — отчаянно замахал руками, — иди с Богом!
И я пошел через проходную, где держали жизнерадостную службу Козлов и Федяшкин.
— Небось, в бандиты подался, Леха? — догадались.
— Не, в торговлю.
— Хрен редьки не слаще, — смеялись. — Ну, желаем не пасть смертью храбрых на поле битвы.
— А вам — от баб! — и укатил на скандинавском драндулете под молодецкий свист сладкой парочки, похожей на обтрепанных петушков в курином гареме.
На общем сборе братвы, проходящем в загородной, как выразился господин Соловьев, резиденции, а проще говоря, на кирпичной даче, похожей по архитектуре на уродливый сиамский теремок, одного из местных «авторитетов» — расхитителя социалистическо-капиталистической собственности, была определена тактика и стратегия будущих наших действий.
Многие бойцы были мне знакомы по далеким светлым денькам, когда мы все в угаре носились по залитому солнцу школьному дворику, истошно галдели, жевали бутерброды с докторской колбасой и думать не думали, что наступят времена, заставляющие нас сбиваться в боевые полки. Войско насчитывало около пятидесяти человек, вооруженных всеми видами огнестрельных и холодных средств поражения противника.
— А гаубицы нет? — пошутил я.
— Если надо, купим, — погрозился «завхоз» братвы Натан Соломко; в школе считался самым аккуратным и примерным мальчиком, любил математику и ухаживал за «живым уголком» — морскими свинками, пыхтящим паровозиком ежиком, быстрой белочкой и тремя белыми мышками.
— Вот что делает с человеком любовь к природе родного края, — потрунил я.
На это Натан серьезно отвечал, выдавая мне тротиловую шашечку в двести граммов, что своей работой вполне удовлетворен, считая, если государство не способно содержать на соцобеспечении его родителей-инвалидов, то он сам проявит заботу об их безбедной старости. На такие беспорочные слова я только развел руками — вот это сыновья любовь!..
Ядро бригады составляло человек двадцать те, кто прошел школу, как пишут газеты, мужества, то бишь армию. Молодняк учился всему хорошему, как и плохому, у них, бывших солдат удачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125