"
Кое-кого присылают сюда родственники. Речь, конечно, о душевнобольных. "У меня есть немного лишних денег, доро-гая.Съезди в Париж, проведи там лето, если что - обращайся в посольство, там помогут." Конечно, никаких уставов в нашей службе нет, и часто мы их выпроваживаем за порог, но при этом создаем впечатление, будто сделали для них все, что могли, мы им жмем руки, гладим их по голове, и если бы вы, мисс, посидели с недельку на этом стуле, то возопили бы: "Как? И это - великий американский народ, покоривший про-сторы континента, воевавший с индейцами, искавший золото?! Да это же просто... - наступила пауза: Тьюлер знал, что вице-консул делает движения, как бы укачивая ребеночка.
Зазвонил телефон. Зиглер схватил трубку, быстро произнес несколько слов и продолжал, не разъединяясь:
- Тридцать шесть тысяч звонков, писем, собеседований в год... Алло? Да, Мюррей, оплати, оплати, но ни цента больше. Да, семьдесят пять долларов... Ни цента больше... Отлично. Пока, - он повесил трубку, и Тьюлер представил, как он сидит с открытым ртом, давая языку передышку.
- Ну, а какие-то особые случаи? - спросила журналистка.
- Особые? Ах, вам нужны ещё и особые? Пожалуйста: девушка,изнасилованная на Эйфелевой башне. Как вам это? Другой подал в суд на архиепископа Парижского. Мило, не так ли? Третий разыскивает свою мать, пропавшую на площади Пигаль в одном из стрип-баров. Мать! Недурно, правда? Еще - одна девица довела меня до полного сумасшествия, расска - зывая, что она не может оставаться на уикэнд одна. А, к при-меру, в воскресенье я тридцать пять раз говорил по телефону из дому, смотался на своей, между прочим, машине в Орли и обратно, чтобы встретить и проводить полоумную репатриант - ку из Израиля. Самолет опоздал на два часа, на обратном пути спустило колесо, ночевала она у меня, а перед этим я высунув язык носился по улицам - она проголодалась, но ест, видите ли, только кошерное.
Но, мисс, сейчас ко мне ломятся Соединенные Штаты, а потому приходите лучше завтра в восемь-тридцать - нет, лучше к восьми - и мы поговорим без помехи. Разумеется, разумеет - ся. Было очень приятно познакомиться... Ох, простите... Да! Это ты, старина? Что? Что она сделала? При всех? В Люксем бургском саду?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Гэмбл услышал короткие гудки "занято", положил трубку и закурил. В кабинете он был один - Мэйзи куда-то вышла. Гэмбл звонил в "Автомобильный Союз", чтобы по просьбе своего лон-донского друга, ежегодно приезжавшего сюда на скачки, полу-чить место на автостоянке в Монтлери. Он снова набрал номер - на этот раз удачно: ответил женский голос. На хорошем фран-цузском языке Гэмбл сказал:
- Добрый день, мадам. Соедините меня, пожалуйста, с отде-лом разрешений...
- Зачем?
- Мне нужно получить квитанцию на парковку в Монтлери.
- Ah, non, - интонация понижается. Просто потрясающе, как они таким незамысловатым способом дают почувствовать тебе всю безосновательность и вздорность твоих притязаний.
- Это "Автомобильный Союз"?
- Да, но мы квитанций не выдаем. Обращайтесь в Монтлери.
"Вот вам, пожалуйста, - синдром блокады, - вздохнул про себя Гэмбл, "политика препятствий и помех", проводимая в жизнь конторской бабой. Это у них в крови." Вслух он сказал:
- Мадам, я делаю это каждый год, и процедура мне отлично известна. Квитанция мне уже приготовлена - она у молодого человека за крайней стойкой.
- Там закрыто.
Пришлось потратить ещё немало сил, прежде чем непреклон - ная дама соединила его с "молодым человеком", и тот сказал: "Да, пожалуйста, приезжайте". Гэмбл положил трубку и подошел к окну. Почему, черт возьми, это так действует?! Наплевать и забыть, да не выходит, застряло как кость в горле. Слишком часто и на протяжении слишком многих лет он с этим сталкива - ется. Чинить препятствия - это национальный спорт, стиль жизни, это отвечает сокровенным чаяниям и глубинным пот-ребностям французского народа.
Американцы у себя дома, невзирая ни на что, лелеют в ду-ше сентиментальный образ Парижа из рекламных проспектов туристских компаний прелестный уголок, где по узеньким старинным улочкам прогуливаются счастливые, дружелюбные, веселые люди. Большинство приезжающих знают по-французски два-три слова и, естественно, не понимают, что над ними глумятся. Однажды ему вместе с ветеранами пришлось быть в Нормандии, на годовщине "дня Д" - высадки союзников, и он слушал речь какого-то голлиста из Парижа о том, что французское Сопротивление недооценивается союзниками, что именно генерал де Голль разбил цепи рабства, внеся решающий вклад в победу, тогда как англо-американские войска были так, "сбоку припеку". Бывшие "джи-ай" и старые англичанки - матери погибших здесь солдат - не понимали ни слова и были уверены, что вся церемония проводится в честь тех, кто лежит в этой земле, что французы воздают их мальчикам долг благодарной памяти. Двое американ - ских офицеров, двадцать лет назад высаживавшиеся на этот берег, тоже так считали, и один только стоявший рядом с ними Гэмбл кипел от негодо-вания.
Здешние люди наделены каким-то особым цинизмом и опасной вспыльчивостью - оборотной стороной веселой легкости, кото - рую почему-то считают характерной чертой галльского нрава - а Париж - один из самых жестоких городов Запада. Гэмбл смял сигарету в пепельнице и вышел. В коридоре он приоткрыл дверь в кабинет Зилла:
- Я - в "Крийон", у меня ленч с Кендриком из "Нью-Йорк Таймс". К половине третьего вернусь, а не вернусь - позвоню.Выйдя из ворот посольства, он пересек Буасси д'Англа и свер - нул к отелю - тамошний бар на первом этаже давным-давно облюбовали обосновавшие в Париже англичане и американцы и аккредитованные здесь журналисты. Длинная стойка занимала всю стену, а напротив стояли столики под черными скатертями и банкетки, обтянутые темно-желтой кожей. В другом конце находился гриль. Гэмбл поздоровался со знакомыми журналис-тами, Джей Остин помахал ему из-за столика. Кендрик сидел за стойкой бара.
- Привет.
- Привет.
- Что будете пить?
- Черт, я никогда не знаю, что пьют во время ленча. Мо - жет, джину?
- Мудрое решение, - согласился Кендрик, широкоплечий, светловолосый парень лет двадцати шести, совсем недавно переведенный в парижский корпункт газеты. Один из обоз-ревателей "Нью-Йорк Таймс", лет десять назад работавший в Париже вместе с Гэмблом, дал Кендрику рекомендательное письмо к нему.
- Здесь поедим? - спросил Кендрик, показав подбородком в сторону гриля.
- В Париже существует правило: никогда не ешьте в отеле, если намерены ещё в нем бывать. Способны вы потерпеть минут десять?
- Я постараюсь. Вы что, знаете какую-нибудь славную хар-чевню неподалеку?
- Именно. Мы пройдемся по узеньким улочкам Парижа, а парижане с улыбкой будут бросать вам под ноги цветы.
Кендрик захохотал, скрывая растерянность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Кое-кого присылают сюда родственники. Речь, конечно, о душевнобольных. "У меня есть немного лишних денег, доро-гая.Съезди в Париж, проведи там лето, если что - обращайся в посольство, там помогут." Конечно, никаких уставов в нашей службе нет, и часто мы их выпроваживаем за порог, но при этом создаем впечатление, будто сделали для них все, что могли, мы им жмем руки, гладим их по голове, и если бы вы, мисс, посидели с недельку на этом стуле, то возопили бы: "Как? И это - великий американский народ, покоривший про-сторы континента, воевавший с индейцами, искавший золото?! Да это же просто... - наступила пауза: Тьюлер знал, что вице-консул делает движения, как бы укачивая ребеночка.
Зазвонил телефон. Зиглер схватил трубку, быстро произнес несколько слов и продолжал, не разъединяясь:
- Тридцать шесть тысяч звонков, писем, собеседований в год... Алло? Да, Мюррей, оплати, оплати, но ни цента больше. Да, семьдесят пять долларов... Ни цента больше... Отлично. Пока, - он повесил трубку, и Тьюлер представил, как он сидит с открытым ртом, давая языку передышку.
- Ну, а какие-то особые случаи? - спросила журналистка.
- Особые? Ах, вам нужны ещё и особые? Пожалуйста: девушка,изнасилованная на Эйфелевой башне. Как вам это? Другой подал в суд на архиепископа Парижского. Мило, не так ли? Третий разыскивает свою мать, пропавшую на площади Пигаль в одном из стрип-баров. Мать! Недурно, правда? Еще - одна девица довела меня до полного сумасшествия, расска - зывая, что она не может оставаться на уикэнд одна. А, к при-меру, в воскресенье я тридцать пять раз говорил по телефону из дому, смотался на своей, между прочим, машине в Орли и обратно, чтобы встретить и проводить полоумную репатриант - ку из Израиля. Самолет опоздал на два часа, на обратном пути спустило колесо, ночевала она у меня, а перед этим я высунув язык носился по улицам - она проголодалась, но ест, видите ли, только кошерное.
Но, мисс, сейчас ко мне ломятся Соединенные Штаты, а потому приходите лучше завтра в восемь-тридцать - нет, лучше к восьми - и мы поговорим без помехи. Разумеется, разумеет - ся. Было очень приятно познакомиться... Ох, простите... Да! Это ты, старина? Что? Что она сделала? При всех? В Люксем бургском саду?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Гэмбл услышал короткие гудки "занято", положил трубку и закурил. В кабинете он был один - Мэйзи куда-то вышла. Гэмбл звонил в "Автомобильный Союз", чтобы по просьбе своего лон-донского друга, ежегодно приезжавшего сюда на скачки, полу-чить место на автостоянке в Монтлери. Он снова набрал номер - на этот раз удачно: ответил женский голос. На хорошем фран-цузском языке Гэмбл сказал:
- Добрый день, мадам. Соедините меня, пожалуйста, с отде-лом разрешений...
- Зачем?
- Мне нужно получить квитанцию на парковку в Монтлери.
- Ah, non, - интонация понижается. Просто потрясающе, как они таким незамысловатым способом дают почувствовать тебе всю безосновательность и вздорность твоих притязаний.
- Это "Автомобильный Союз"?
- Да, но мы квитанций не выдаем. Обращайтесь в Монтлери.
"Вот вам, пожалуйста, - синдром блокады, - вздохнул про себя Гэмбл, "политика препятствий и помех", проводимая в жизнь конторской бабой. Это у них в крови." Вслух он сказал:
- Мадам, я делаю это каждый год, и процедура мне отлично известна. Квитанция мне уже приготовлена - она у молодого человека за крайней стойкой.
- Там закрыто.
Пришлось потратить ещё немало сил, прежде чем непреклон - ная дама соединила его с "молодым человеком", и тот сказал: "Да, пожалуйста, приезжайте". Гэмбл положил трубку и подошел к окну. Почему, черт возьми, это так действует?! Наплевать и забыть, да не выходит, застряло как кость в горле. Слишком часто и на протяжении слишком многих лет он с этим сталкива - ется. Чинить препятствия - это национальный спорт, стиль жизни, это отвечает сокровенным чаяниям и глубинным пот-ребностям французского народа.
Американцы у себя дома, невзирая ни на что, лелеют в ду-ше сентиментальный образ Парижа из рекламных проспектов туристских компаний прелестный уголок, где по узеньким старинным улочкам прогуливаются счастливые, дружелюбные, веселые люди. Большинство приезжающих знают по-французски два-три слова и, естественно, не понимают, что над ними глумятся. Однажды ему вместе с ветеранами пришлось быть в Нормандии, на годовщине "дня Д" - высадки союзников, и он слушал речь какого-то голлиста из Парижа о том, что французское Сопротивление недооценивается союзниками, что именно генерал де Голль разбил цепи рабства, внеся решающий вклад в победу, тогда как англо-американские войска были так, "сбоку припеку". Бывшие "джи-ай" и старые англичанки - матери погибших здесь солдат - не понимали ни слова и были уверены, что вся церемония проводится в честь тех, кто лежит в этой земле, что французы воздают их мальчикам долг благодарной памяти. Двое американ - ских офицеров, двадцать лет назад высаживавшиеся на этот берег, тоже так считали, и один только стоявший рядом с ними Гэмбл кипел от негодо-вания.
Здешние люди наделены каким-то особым цинизмом и опасной вспыльчивостью - оборотной стороной веселой легкости, кото - рую почему-то считают характерной чертой галльского нрава - а Париж - один из самых жестоких городов Запада. Гэмбл смял сигарету в пепельнице и вышел. В коридоре он приоткрыл дверь в кабинет Зилла:
- Я - в "Крийон", у меня ленч с Кендриком из "Нью-Йорк Таймс". К половине третьего вернусь, а не вернусь - позвоню.Выйдя из ворот посольства, он пересек Буасси д'Англа и свер - нул к отелю - тамошний бар на первом этаже давным-давно облюбовали обосновавшие в Париже англичане и американцы и аккредитованные здесь журналисты. Длинная стойка занимала всю стену, а напротив стояли столики под черными скатертями и банкетки, обтянутые темно-желтой кожей. В другом конце находился гриль. Гэмбл поздоровался со знакомыми журналис-тами, Джей Остин помахал ему из-за столика. Кендрик сидел за стойкой бара.
- Привет.
- Привет.
- Что будете пить?
- Черт, я никогда не знаю, что пьют во время ленча. Мо - жет, джину?
- Мудрое решение, - согласился Кендрик, широкоплечий, светловолосый парень лет двадцати шести, совсем недавно переведенный в парижский корпункт газеты. Один из обоз-ревателей "Нью-Йорк Таймс", лет десять назад работавший в Париже вместе с Гэмблом, дал Кендрику рекомендательное письмо к нему.
- Здесь поедим? - спросил Кендрик, показав подбородком в сторону гриля.
- В Париже существует правило: никогда не ешьте в отеле, если намерены ещё в нем бывать. Способны вы потерпеть минут десять?
- Я постараюсь. Вы что, знаете какую-нибудь славную хар-чевню неподалеку?
- Именно. Мы пройдемся по узеньким улочкам Парижа, а парижане с улыбкой будут бросать вам под ноги цветы.
Кендрик захохотал, скрывая растерянность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57