! Тут тебе не Техас. Я служу в компании "Клео Клининг сервис", у которой, представь себе, договор с посольством об уборке помещений. Я вижу, ты парень любознательный, потому и отвечаю. А хочешь пистолетом махать иди-куда-нибудь в другое место. Что за преступление позвонить? Нельзя, что ли? Чего ты на людей бросаешься? И выстрел я слышал. Одурел? Руки чешутся - пострелять хочется?
- Это ты по телефону помещения убираешь?
- Кончай! Хемингуэя начитался? Чего ты пристал? Каждый, кто работает здесь, раз двадцать звонит по своим личным делам. Ты ж это знаешь не хуже меня. А потому отвали и не мешай.
- Ладно, - Даннинджер шагнул вперед, стараясь схватить его, но тот увернулся, свалив со стола телефон, и кинулся к дверям. Даннинджер успел подставить ножку и тот, потеряв равновесие, с размаха грохнулся на пол. Даннинджер навалился сверху, вздернул его и поставил на колени, прислушиваясь к звучащим в коридоре голосам.
- Да оставь ты меня, - из разбитой губы у того текла кровь. - Только попробуй тронь меня, только попробуй, я тебя на куски разорву!..
- "Тронь"? Да я не то что трону, я тебе кишки выпущу! Ты не против?
- Заткнись, заткнись, сволочь! Пусти меня, пусти-и-и!
Он вился как угорь, стараясь вырваться из рук Даннин-джера. Тот поднял голову и увидел в дверях Уайлдсмита, охранника, а между ними - третьего человека в комбинезоне. Ему было лет сорок, и он выглядел покрепче тех двоих.
- А-а, взяли?! А как тот, в сортире?
- В порядке. Ты знаешь, кто это такие? Телевидение! Внесеточное вещание тут хотели наладить!
Даннинджер, почувствовал, как от ярости кровь прихлынула ему к шее и ударила в голову, застилая глаза пеленой. Ку-питься, хоть и не до конца, на такую дешевку - это уж конец всему.. А теперь ещё предстоит выведать у них, что они успе-ли разнюхать, заставить их молчать. И оправдываться перед мистером Шенноном. Он попытался взять себя в руки.
- Я требую, чтобы мне разрешили позвонить! - сказал тот черноволосый, с лошадиными зубами. - Мы должны вернуться!
- Нет уж, пришел в гости, так побудь еще.
- Вы не имеете права держать нас здесь! - он уже вскочил на ноги и старался высвободиться.
- Имеем, имеем, - Даннинджер с силой ткнул его стволом пистолета под нос, и черноволосый отлетел назад, опрокинув стул. Потом медленно приподнялся на локте, другой рукой размазывая по лицу кровь.
Даннинджер выругался про себя, зная, что если вслух - будет ещё хуже.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Положив ногу на ногу и грызя ноготь, Джей Остин ждал, когда его собеседник, месье Бертран де ла Пиньярдье де Реневаль, ответственный сотрудник отдела печати, договорит по телефону. Было уже семь вечера, но в МИД работали допоздна.
Остин уже не в первый раз бывал в этом кабинете на первом этаже и всегда поражался тому, как там грязно, запущенно да и темновато и сколько пыли на стенах, выкрашенных в темно-желтый цвет. В кабинете стояли письменный стол, два кожаных кресла - в одном сейчас и сидел Остин - и книжная полка.
Реневаль постоянно именовал собеседника "mon cher ami"*), ведя беседу в той манере, которая была принята на Кэ д'Орсэ с изысканной вежливостью, ровным голосом, чуть в нос. Остин подумал, что ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из мидовских чиновников говорил сочным баском. Ему было лет тридцать пять, у него была маленькая голова, маленький тонкогубый рот. Он носил усы, а темные волосы зачесывал наверх. На нем был, как всегда, безупречный темно-синий костюм и синий, в белый горошек галстук-бабочка, а на стуле он сидел, слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно ехал на лошади. Остин знал, что он, между прочим, и в самом деле - известный наездник. Одно слово - шевалье!
Остин пошевелился, закурил и глубоко, нервно затянулся. Надежда вызнать какие-либо подробности о русском и о встрече министра с послом была довольно призрачной. Он уже толкался в двери президентской пресс-службы в Елисейском Дворце и по-лучил обычные отговорки, которые его однако нимало не обес-куражили. У французов была врожденная неспособность сотру-дничать с англо-саксонскими журналистами, а теперь ещё сверху было предписано держаться холодно-покровительст-венного тона, приправленного полным незнанием чего-либо интересного или значительного. Остина это не смущало. Он понял ещё в Штатах, что за некоторые услуги некоторые люди хотят получать деньги - желательно еженедельно.
Он слышал как-то, будто генерал невзлюбил прессу ещё с тех пор, когда ему не удалили катаркты, и вспышки "блицев" раздражали ему глаза. Совершенно естественно, думал Остин, чем ближе к де Голлю стоял тот или иной чиновник, тем сильнее делалась эта неприязнь. Все хотели быть католиками больше самого папы. Впрочем, французы вообще считали журна-листику презренным делом.
Тем не менее, обращение всюду было безупречно-учтивое, терпеливое и доброжелательное. Французы хамства не любят и, если уж надо оскорбить тебя, уязвить или обмануть, сделают это в высшей степени корректно. Это как толчея в метро - пихайся как хочешь, только приговаривай "пардон, пардон", тогда никто не обидится. Надо думать, палач, опуская нож гильотины, тоже говорит осужденному: "Пардон!"
Реневаль закрутил прощальную арабеску, положил трубку и чуть подался вперед:
- Прошу меня извинить. Чем могу быть вам полезен? - по-английски он говорил безукоризненно.
- Хотелось бы узнать, есть ли новости о Горенко и об утренней беседе нашего посла с министром.
- Никаких.
- А чем объяснялся такой резкий тон их разговора?
- Резкий тон? Вы читали сообщение ФРАНС-ПРЕСС? Мне нечего к нему добавить.
- Но вы не станете отрицать, что разговор был резким? Я слышал, будто министр сказал, что располагает данными о дея-тельности здесь ЦРУ.
- Об этом, мистер Остин, вам следует справиться в посольстве Соединенных Штатов.
"Может, он и впрямь не знает", - подумал Остин и спросил:
- А кто сделал эти фотографии?
- Повторяю, мне нечего добавить к сказанному и написа-нному, - тон был ледяной, но вежливый.
- Не пора ли вашей конторе заняться своим прямым делом? - разозлился Остин. - Сидите с кляпом во рту, а потом ещё обижаетесь, почему инкоры к вам не обращаются.
Подбородок Реневаля чуть дрогнул, он взглянул на Остина с едва угадываемой неприязнью:
- Мы обижаемся? Пока я заметил только, что обижаются ваши сенаторы, произнося оскорбительные для Франции речи. Если бы французское радио или телевидение позволило себе по отнош-ению к вашему президенту сотую долю того, что позволяют себе британские и американские СМИ по отношению к генералу де Голлю, нас замучили бы протестами. Мы не платим вам той же монетой и не отвечаем. И сейчас я не отвечаю - мои слова не для печати. Но, вы думаете, нам не жалко, что некоторые французские газеты не перепечатали редакционную статью из филадельфийского "Инкуайерера"?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57