Сейчас он оглядывал ее медленно и придирчиво, заставляя Беренис покраснеть.
Дьявольщина! Он женится на ней и впишет маленькую распутницу в свое завещание – дал он себе клятву. Уже сейчас он чувствовал сильное притяжение ее очарования, которое она сама осознавала лишь отчасти. Его взгляд блуждал по ее лицу, шее и опустился на корсаж, глубоко вырезанный, оставляющий обнаженными плечи и едва прикрывающий юную, вздымающуюся грудь.
– Прекратите смотреть на меня так, – выдавила она; ужас, возмущение и странное, покалывающее возбуждение боролись в ней.
Он холодно усмехнулся – такой самоуверенный, что ей безумно захотелось сказать ему что-нибудь колкое и неприятное, но Беренис не смогла найти слов, ясность мысли покинула ее. Дьявольская усмешка появилась на его красивом, смуглом лице, когда он прошептал:
– У меня есть все права смотреть на тебя, и более того: очень скоро каждый дюйм твоего тела будет принадлежать мне!
– Вы невыносимы! – ответила она тоже шепотом, желая сказать ему все, что о нем думает, но маркиз с беспокойством смотрел на них, и к тому же, подошло время обеда.
Беренис страшилась предстоящих кошмарных часов, в течение которых ей придется не только выносить ненавистное общество Себастьяна, но еще и делать вид, что она в восторге от этого. Ее любовь к отцу требовала сдержаться, чтобы не устроить сцену и не доставить присутствующим удовольствия разнести повсюду пикантные подробности скандала. Как ей казалось, они и без того уже косо на нее посматривали. Вероятно, слышали о дуэли. Знает ли о ней Себастьян? Вдобавок к ее огорчениям, когда они уже собирались сесть за стол, прибыл Перегрин с леди Чард, старым другом семьи. Беренис совсем забыла, что он был племянником ее милости, и, конечно, не ожидала, что он будет приглашен. В суете приветствий и представлений она отчетливо заметила злые взгляды, которыми обменялись Перегрин и Себастьян. Стараясь сохранить хладнокровие, она не смела посмотреть в глаза своему жениху.
Ее посадили рядом с ним за длинным, овальным столом, напротив маркиза; целое море искрящихся хрустальных бокалов и сверкающих серебряных приборов на белоснежной дамасской скатерти простиралось между ними. Множество блюд подавалось целой армией лакеев, и разнообразие яств поражало. Трапезы считались приятным времяпрепровождением и длились по два-три часа.
Маркиз подбирал своих гостей с осторожностью, тем более по такому важному поводу, как сегодняшний. Это было и время для интеллектуальной беседы, в которой обсуждались различные повороты европейской политики, а также многие другие проблемы. В каждом вопросе Себастьян, казалось, был прекрасно осведомлен, его замечания свидетельствовали о глубоком уме и проницательности. Маркиз поверхностно касался и весьма далеких от политики тем – творчества писателей и художников – но всегда относился к их обсуждению со всей серьезностью. Он не поощрял сплетни и пустую болтовню. В этот вечер возникла еще одна занимательная тема – Америка. Ведь среди них был человек, который мог дать информацию из первых уст – монсеньор граф.
– Умоляем, сэр, расскажите же нам о ней! – воскликнула леди Чард. Когда она нетерпеливо наклонилась вперед, ее пышная грудь приподнялась над складками изысканного корсажа.
Подобно многим представительницам старшего поколения, она осуждала стремление современной молодежи носить, по ее мнению, нескромные платья, и придерживалась старомодного кринолина, который торчал со всех сторон ее располневшей талии, поддерживая ярды материала. Она одобрительно поглядела на Себастьяна, локоны ее несуразной прически подрагивали. По обе стороны от леди Чард сидели ее некрасивые пухленькие дочери: Джейн и Сара. Они с таким восхищением смотрели на него, что это вызывало отвращение у Беренис. Неужели они не понимали, как обманчива его красивая внешность и снисходительное обаяние? Она-то знала, кем он был в действительности – подлецом, оскорбившим ее!
– Будут ли истории о приключениях монсеньора графа подходящими для ушей молодых леди? – вмешалась Беренис, скрывая за безмятежным выражением лица желание очернить его любым возможным способом. – Насколько я знаю, Америка населена рабами, индейцами и преступниками, скрывающимися от правосудия.
Ее голос звучал с самым невинным благоразумием, но во взгляде, посланном Себастьяну, читалось предостережение.
Такое смелое высказывание вызвало реакцию замешательства и оцепенения за столом; некоторые засмеялись, решив, что она пошутила. Себастьян внимательно посмотрел на нее. Он сидел на стуле, расслабленно и непринужденно вытянув вперед длинные ноги. В смуглой, мускулистой руке он держал бокал вина.
– Она намного цивилизованнее, чем вы представляете себе, леди Беренис, – сказал он спокойно. – Я признаю, что огромные пространства пока еще не освоены, но города процветают. У нас даже проходят музыкальные концерты и ставятся спектакли. Конечно, были и беспорядки, борьба между поселенцами – война за Независимость – но это было давно. Это страна огромных возможностей, щедрая земля, изобилующая дичью и рыбой. Охота дает прекрасную возможность пополнять запасы продовольствия, а одним из главных источников моего дохода является торговля мехом.
– Охотник, ставящий капканы! – прокомментировала Беренис презрительно. Вино ударило ей в голову, и она уже не могла остановиться. В ее устах обычные слова превращались в оскорбление.
– Среди прочего, – сухо ответил Себастьян, поднося бокал ко рту и изучающе разглядывая Беренис поверх его края, – я владею тысячами акров леса, плантациями риса и табака, прекрасным домом, называемым Оквуд Холл, и особняком в Чарльстоне. Мне также принадлежит часть побережья – тихое место, известное как Мобби Коув. Там у меня тоже большое имение – разрозненные строения под названием Бакхорн-Хаус.
Это место я посещаю во время охоты. В общем, мы, колонисты, живем почти так же, как и дворянство здесь, в Англии. Особенно южане – они очень любят, когда их называют «знатью».
Леди Чард слушала восторженно, затем воскликнула:
– О, кое-что из этого мне известно, сэр! Моя сестра живет в Джорджтауне. Ее муж из прекрасной семьи – такая благородная кровь!
Они словно обсуждают породистых животных, мрачно подумала Беренис. Вскоре разговор перешел на более общие темы, но она сидела молча, занимаясь содержимым своей тарелки. Нервы ее натягивались, как струна, каждый раз, когда Себастьян говорил или двигался, и она украдкой бросала частые взгляды через стол – туда, где Перегрин ухаживал за своей тетей. В голубом фраке со сверкающими на манжетах фальшивыми бриллиантами, с улыбкой, играющей на губах, он выглядел учтивым, когда молча поднимал бокал за здоровье Беренис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Дьявольщина! Он женится на ней и впишет маленькую распутницу в свое завещание – дал он себе клятву. Уже сейчас он чувствовал сильное притяжение ее очарования, которое она сама осознавала лишь отчасти. Его взгляд блуждал по ее лицу, шее и опустился на корсаж, глубоко вырезанный, оставляющий обнаженными плечи и едва прикрывающий юную, вздымающуюся грудь.
– Прекратите смотреть на меня так, – выдавила она; ужас, возмущение и странное, покалывающее возбуждение боролись в ней.
Он холодно усмехнулся – такой самоуверенный, что ей безумно захотелось сказать ему что-нибудь колкое и неприятное, но Беренис не смогла найти слов, ясность мысли покинула ее. Дьявольская усмешка появилась на его красивом, смуглом лице, когда он прошептал:
– У меня есть все права смотреть на тебя, и более того: очень скоро каждый дюйм твоего тела будет принадлежать мне!
– Вы невыносимы! – ответила она тоже шепотом, желая сказать ему все, что о нем думает, но маркиз с беспокойством смотрел на них, и к тому же, подошло время обеда.
Беренис страшилась предстоящих кошмарных часов, в течение которых ей придется не только выносить ненавистное общество Себастьяна, но еще и делать вид, что она в восторге от этого. Ее любовь к отцу требовала сдержаться, чтобы не устроить сцену и не доставить присутствующим удовольствия разнести повсюду пикантные подробности скандала. Как ей казалось, они и без того уже косо на нее посматривали. Вероятно, слышали о дуэли. Знает ли о ней Себастьян? Вдобавок к ее огорчениям, когда они уже собирались сесть за стол, прибыл Перегрин с леди Чард, старым другом семьи. Беренис совсем забыла, что он был племянником ее милости, и, конечно, не ожидала, что он будет приглашен. В суете приветствий и представлений она отчетливо заметила злые взгляды, которыми обменялись Перегрин и Себастьян. Стараясь сохранить хладнокровие, она не смела посмотреть в глаза своему жениху.
Ее посадили рядом с ним за длинным, овальным столом, напротив маркиза; целое море искрящихся хрустальных бокалов и сверкающих серебряных приборов на белоснежной дамасской скатерти простиралось между ними. Множество блюд подавалось целой армией лакеев, и разнообразие яств поражало. Трапезы считались приятным времяпрепровождением и длились по два-три часа.
Маркиз подбирал своих гостей с осторожностью, тем более по такому важному поводу, как сегодняшний. Это было и время для интеллектуальной беседы, в которой обсуждались различные повороты европейской политики, а также многие другие проблемы. В каждом вопросе Себастьян, казалось, был прекрасно осведомлен, его замечания свидетельствовали о глубоком уме и проницательности. Маркиз поверхностно касался и весьма далеких от политики тем – творчества писателей и художников – но всегда относился к их обсуждению со всей серьезностью. Он не поощрял сплетни и пустую болтовню. В этот вечер возникла еще одна занимательная тема – Америка. Ведь среди них был человек, который мог дать информацию из первых уст – монсеньор граф.
– Умоляем, сэр, расскажите же нам о ней! – воскликнула леди Чард. Когда она нетерпеливо наклонилась вперед, ее пышная грудь приподнялась над складками изысканного корсажа.
Подобно многим представительницам старшего поколения, она осуждала стремление современной молодежи носить, по ее мнению, нескромные платья, и придерживалась старомодного кринолина, который торчал со всех сторон ее располневшей талии, поддерживая ярды материала. Она одобрительно поглядела на Себастьяна, локоны ее несуразной прически подрагивали. По обе стороны от леди Чард сидели ее некрасивые пухленькие дочери: Джейн и Сара. Они с таким восхищением смотрели на него, что это вызывало отвращение у Беренис. Неужели они не понимали, как обманчива его красивая внешность и снисходительное обаяние? Она-то знала, кем он был в действительности – подлецом, оскорбившим ее!
– Будут ли истории о приключениях монсеньора графа подходящими для ушей молодых леди? – вмешалась Беренис, скрывая за безмятежным выражением лица желание очернить его любым возможным способом. – Насколько я знаю, Америка населена рабами, индейцами и преступниками, скрывающимися от правосудия.
Ее голос звучал с самым невинным благоразумием, но во взгляде, посланном Себастьяну, читалось предостережение.
Такое смелое высказывание вызвало реакцию замешательства и оцепенения за столом; некоторые засмеялись, решив, что она пошутила. Себастьян внимательно посмотрел на нее. Он сидел на стуле, расслабленно и непринужденно вытянув вперед длинные ноги. В смуглой, мускулистой руке он держал бокал вина.
– Она намного цивилизованнее, чем вы представляете себе, леди Беренис, – сказал он спокойно. – Я признаю, что огромные пространства пока еще не освоены, но города процветают. У нас даже проходят музыкальные концерты и ставятся спектакли. Конечно, были и беспорядки, борьба между поселенцами – война за Независимость – но это было давно. Это страна огромных возможностей, щедрая земля, изобилующая дичью и рыбой. Охота дает прекрасную возможность пополнять запасы продовольствия, а одним из главных источников моего дохода является торговля мехом.
– Охотник, ставящий капканы! – прокомментировала Беренис презрительно. Вино ударило ей в голову, и она уже не могла остановиться. В ее устах обычные слова превращались в оскорбление.
– Среди прочего, – сухо ответил Себастьян, поднося бокал ко рту и изучающе разглядывая Беренис поверх его края, – я владею тысячами акров леса, плантациями риса и табака, прекрасным домом, называемым Оквуд Холл, и особняком в Чарльстоне. Мне также принадлежит часть побережья – тихое место, известное как Мобби Коув. Там у меня тоже большое имение – разрозненные строения под названием Бакхорн-Хаус.
Это место я посещаю во время охоты. В общем, мы, колонисты, живем почти так же, как и дворянство здесь, в Англии. Особенно южане – они очень любят, когда их называют «знатью».
Леди Чард слушала восторженно, затем воскликнула:
– О, кое-что из этого мне известно, сэр! Моя сестра живет в Джорджтауне. Ее муж из прекрасной семьи – такая благородная кровь!
Они словно обсуждают породистых животных, мрачно подумала Беренис. Вскоре разговор перешел на более общие темы, но она сидела молча, занимаясь содержимым своей тарелки. Нервы ее натягивались, как струна, каждый раз, когда Себастьян говорил или двигался, и она украдкой бросала частые взгляды через стол – туда, где Перегрин ухаживал за своей тетей. В голубом фраке со сверкающими на манжетах фальшивыми бриллиантами, с улыбкой, играющей на губах, он выглядел учтивым, когда молча поднимал бокал за здоровье Беренис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105