Сейчас, с очищенными от пыли и грязи драпировками, кровать выглядела величественной: ложе, годящееся для императора и его супруги или, быть может, – промелькнула неприятная я мысль – для короля пиратов и его проститутки!
– О, Далси! – вздохнула Беренис, откидывая волосы с потного лба. – Как ты думаешь, Джульетт когда-нибудь лежала здесь с Себастьяном? Она его любовница?
– Меня это тоже заинтересовало, но я спрашивала Квико, и он сказал, что нет, – ответил Далси. – Не беспокойтесь из-за нее, миледи!
– Я вовсе не беспокоюсь, – неубедительно сказала Беренис. – Она меня абсолютно не волнует, просто я не хочу, чтобы меня выставляли на посмешище. Но если она его любовница, то лучше знать об этом.
Когда они приводили в порядок кровать, то ужаснулись, насколько грязными были простыни и одеяла, и теперь не знали, как лучше поступить. До наступления ночи оставалось слишком мало времени, чтобы заниматься стиркой. Но еще днем, когда Беренис в очередной раз зашла в кухню, Себастьян сунул ей в руки ключ, пробормотав что-то о свалке белья. Расспросив Джесси, они с Далси обнаружили просторный чулан, в котором оказалось не только постельное белье прекраснейшего качества, но и много других сокровищ, которые они использовали, чтобы сделать комнату красивой и уютной.
Беренис извлекла оттуда пару серебряных подсвечников и восковые свечи, а кроме того – плетеные коврики работы индейских мастеров и пурпурную шаль, необыкновенно красивую и яркую, которую она пришпилила на стену, чтобы закрыть неприглядные пятна сырости. На дне старого сундука она нашла потускневший серебряный туалетный прибор, который, будучи вычищенным, занял почетное место на массивном, украшенном орнаментом туалетном столике из мореного дуба. Они также потрудились над чисткой зеркал, и, хотя не все пятна удалось отчистить, их усилия не пропали даром, и зеркала теперь выглядели намного лучше. В итоге спальня теперь почти могла сойти за гостиную в величественном английском особняке.
У Беренис было единственное желание – забраться на свежие простыни и спать, но дух соперничества, желание бросить вызов не давали ей покоя. Гордость требовала, чтобы она сейчас же сбросила эту грязную одежду и облачилась в прекрасное платье, которое ей удалось-таки взять с собой. Эта проститутка позеленеет от злости, когда увидит ее.
– Я хочу принять ванну, Далси! – объявила она тем повелительным тоном, который, как уже знала ее служанка, всегда предвещал неприятности, и они пошли за лоханью.
Пришлось еще немного потрудиться, чтобы наполнить ее, но зато, наконец, Беренис сбросила мокрую от пота одежду и медленно погрузилась в теплую воду. При этом она издала протяжный, усталый вздох облегчения, задумчиво намыливаясь. Все тело болело; казалось, все кости и мускулы ломило от усталости, а ноющая боль в пояснице была просто невыносима. Она вытянула перед собой руки и нахмурилась, потому что они были красными и огрубевшими.
Он изверг, ее муж! Как посмел он так поступить с ней? Она воспитывалась как леди, готовилась к тому, чтобы стать достойной хозяйкой величественного дома, а оказалась униженной негодяем! Она опустилась в воду, подтянув колени к подбородку, мрачно размышляя о своей несчастной судьбе, грезя наяву, как Себастьян ползает у ее ног, а она, торжествующая, бранит и оскорбляет его. Быть может, еще не все потеряно. Наверняка должен найтись кто-нибудь, кто пожалеет ее и уведет от этого ужасного типа…
Ее мысли вновь вернулись к Себастьяну и Джульетт; представив их вместе, она еще больше разозлилась, и удовольствие от ванны было окончательно испорчено. Она поспешно закончила мыться, поднялась и завернулась в одеяло, которое подала Далси. Необыкновенно быстро она была вытерта, высушена, посыпана нежно пахнущей пудрой и готова одеваться.
Платье было сшито из шелка цвета амаранта – пурпурное, с розоватым оттенком, с узкими бретельками, маленьким лифом и юбкой, ниспадающей от пояса, стянутого под самой грудью. Оно было прозрачным и тонким, как ночная сорочка, и мягко спускалось к белым кожаным туфлям Беренис.
– Бог мой, Далси! – сказала она, поворачиваясь перед высоким зеркалом. – Я почти могу поверить, что нахожусь в театре Ковент-Гарден, занимаю ложу у сцены, улыбаюсь джентльменам, быть может, немного флиртую и вспоминаю язык веера…
– Милый старый Лондон! Мне бы хотелось снова увидеть его, – согласилась Далси, нанося последние штрихи и завершая процедуру одевания.
– Катаюсь верхом по Гайд-парку в сопровождении галантных офицеров в красивой форме… – вздохнула Беренис.
– …А дамы прогуливаются по траве, прекрасные, словно цветы под ласковым солнцем… – продолжала Далси.
– …Балы, танцевальные залы и кругом нормальные, цивилизованные люди. В Лондоне я никогда не видела насилия или кровопролития.
– Я видела, мадам! Такие, как я, знаем его совсем другим.
Беренис резко повернулась на пуфе и в упор посмотрела на нее:
– Расскажи мне об этом!
– О нет, миледи! Вам не нужно слышать о таких вещах. – Далси хотела забыть прошлое.
– Нужно. Я должна. Боюсь, я была слепа и эгоистична. Помоги мне понять! – Беренис серьезно смотрела на нее широко открытыми глазами.
– Ну что ж, мадам, тогда слушайте! Есть такие районы Лондона, где вам совсем не следует бывать – Уайтфрайерз, Сант-Гайлз – с темными узкими и грязными улочками, где люди так жестоки, что полиция ни за что не сунется туда, если с ними не будет солдат. Прекрасное убежище для воров, и людей словно засасывает в это болото. – Далси вздохнула, затем продолжила. – И все из-за проклятых денег, которых нет. Если ты умираешь с голоду, значит, будешь готов на что угодно ради куска хлеба. Ну, вот как я украла тот отрез шелка, помните?
– И невозможно спастись из этой западни? – Беренис сидела прямо, очень тихая и серьезная.
– Почти невозможно, миледи! Если твои родители были бедны, ты тоже останешься бедным. Нет денег на еду, и дети постоянно плачут, нечем топить, поэтому все замерзают. Дешевый рабский труд, жадные владельцы фабрик. Я помню драки каждую ночь, когда мужчины орут, женщины визжат – слишком много джина и опиума. Он дешевый, миледи, так что всего за пенни можно забыть о том, что ты устал и замерз, что ты голоден и бездомен…
– И ты выжила среди всего этого? Далси, мне стыдно, – Беренис взяла ее ладонь в свою, в ее глазах блестели слезы.
– Ну, что вы, миледи! Вы здесь ни при чем. Таков порядок вещей. Во Франции пытались его изменить, убивая тысячи аристократов, но не думаю, что это помогло. Держу пари, что беднякам живется так же тяжело, как и всегда, да еще впридачу эта война с нами…
– Я бы хотела чем-то помочь бедным, если когда-нибудь вернусь в Англию, – сказала Беренис. – Я пыталась – относила корзины с едой нуждающимся крестьянам в нашем имении, но мисс Осборн обычно не давала мне даже остановиться, когда я хотела дать денег маленьким нищим ребятишкам на лондонских улицах…
– Я знаю, миледи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– О, Далси! – вздохнула Беренис, откидывая волосы с потного лба. – Как ты думаешь, Джульетт когда-нибудь лежала здесь с Себастьяном? Она его любовница?
– Меня это тоже заинтересовало, но я спрашивала Квико, и он сказал, что нет, – ответил Далси. – Не беспокойтесь из-за нее, миледи!
– Я вовсе не беспокоюсь, – неубедительно сказала Беренис. – Она меня абсолютно не волнует, просто я не хочу, чтобы меня выставляли на посмешище. Но если она его любовница, то лучше знать об этом.
Когда они приводили в порядок кровать, то ужаснулись, насколько грязными были простыни и одеяла, и теперь не знали, как лучше поступить. До наступления ночи оставалось слишком мало времени, чтобы заниматься стиркой. Но еще днем, когда Беренис в очередной раз зашла в кухню, Себастьян сунул ей в руки ключ, пробормотав что-то о свалке белья. Расспросив Джесси, они с Далси обнаружили просторный чулан, в котором оказалось не только постельное белье прекраснейшего качества, но и много других сокровищ, которые они использовали, чтобы сделать комнату красивой и уютной.
Беренис извлекла оттуда пару серебряных подсвечников и восковые свечи, а кроме того – плетеные коврики работы индейских мастеров и пурпурную шаль, необыкновенно красивую и яркую, которую она пришпилила на стену, чтобы закрыть неприглядные пятна сырости. На дне старого сундука она нашла потускневший серебряный туалетный прибор, который, будучи вычищенным, занял почетное место на массивном, украшенном орнаментом туалетном столике из мореного дуба. Они также потрудились над чисткой зеркал, и, хотя не все пятна удалось отчистить, их усилия не пропали даром, и зеркала теперь выглядели намного лучше. В итоге спальня теперь почти могла сойти за гостиную в величественном английском особняке.
У Беренис было единственное желание – забраться на свежие простыни и спать, но дух соперничества, желание бросить вызов не давали ей покоя. Гордость требовала, чтобы она сейчас же сбросила эту грязную одежду и облачилась в прекрасное платье, которое ей удалось-таки взять с собой. Эта проститутка позеленеет от злости, когда увидит ее.
– Я хочу принять ванну, Далси! – объявила она тем повелительным тоном, который, как уже знала ее служанка, всегда предвещал неприятности, и они пошли за лоханью.
Пришлось еще немного потрудиться, чтобы наполнить ее, но зато, наконец, Беренис сбросила мокрую от пота одежду и медленно погрузилась в теплую воду. При этом она издала протяжный, усталый вздох облегчения, задумчиво намыливаясь. Все тело болело; казалось, все кости и мускулы ломило от усталости, а ноющая боль в пояснице была просто невыносима. Она вытянула перед собой руки и нахмурилась, потому что они были красными и огрубевшими.
Он изверг, ее муж! Как посмел он так поступить с ней? Она воспитывалась как леди, готовилась к тому, чтобы стать достойной хозяйкой величественного дома, а оказалась униженной негодяем! Она опустилась в воду, подтянув колени к подбородку, мрачно размышляя о своей несчастной судьбе, грезя наяву, как Себастьян ползает у ее ног, а она, торжествующая, бранит и оскорбляет его. Быть может, еще не все потеряно. Наверняка должен найтись кто-нибудь, кто пожалеет ее и уведет от этого ужасного типа…
Ее мысли вновь вернулись к Себастьяну и Джульетт; представив их вместе, она еще больше разозлилась, и удовольствие от ванны было окончательно испорчено. Она поспешно закончила мыться, поднялась и завернулась в одеяло, которое подала Далси. Необыкновенно быстро она была вытерта, высушена, посыпана нежно пахнущей пудрой и готова одеваться.
Платье было сшито из шелка цвета амаранта – пурпурное, с розоватым оттенком, с узкими бретельками, маленьким лифом и юбкой, ниспадающей от пояса, стянутого под самой грудью. Оно было прозрачным и тонким, как ночная сорочка, и мягко спускалось к белым кожаным туфлям Беренис.
– Бог мой, Далси! – сказала она, поворачиваясь перед высоким зеркалом. – Я почти могу поверить, что нахожусь в театре Ковент-Гарден, занимаю ложу у сцены, улыбаюсь джентльменам, быть может, немного флиртую и вспоминаю язык веера…
– Милый старый Лондон! Мне бы хотелось снова увидеть его, – согласилась Далси, нанося последние штрихи и завершая процедуру одевания.
– Катаюсь верхом по Гайд-парку в сопровождении галантных офицеров в красивой форме… – вздохнула Беренис.
– …А дамы прогуливаются по траве, прекрасные, словно цветы под ласковым солнцем… – продолжала Далси.
– …Балы, танцевальные залы и кругом нормальные, цивилизованные люди. В Лондоне я никогда не видела насилия или кровопролития.
– Я видела, мадам! Такие, как я, знаем его совсем другим.
Беренис резко повернулась на пуфе и в упор посмотрела на нее:
– Расскажи мне об этом!
– О нет, миледи! Вам не нужно слышать о таких вещах. – Далси хотела забыть прошлое.
– Нужно. Я должна. Боюсь, я была слепа и эгоистична. Помоги мне понять! – Беренис серьезно смотрела на нее широко открытыми глазами.
– Ну что ж, мадам, тогда слушайте! Есть такие районы Лондона, где вам совсем не следует бывать – Уайтфрайерз, Сант-Гайлз – с темными узкими и грязными улочками, где люди так жестоки, что полиция ни за что не сунется туда, если с ними не будет солдат. Прекрасное убежище для воров, и людей словно засасывает в это болото. – Далси вздохнула, затем продолжила. – И все из-за проклятых денег, которых нет. Если ты умираешь с голоду, значит, будешь готов на что угодно ради куска хлеба. Ну, вот как я украла тот отрез шелка, помните?
– И невозможно спастись из этой западни? – Беренис сидела прямо, очень тихая и серьезная.
– Почти невозможно, миледи! Если твои родители были бедны, ты тоже останешься бедным. Нет денег на еду, и дети постоянно плачут, нечем топить, поэтому все замерзают. Дешевый рабский труд, жадные владельцы фабрик. Я помню драки каждую ночь, когда мужчины орут, женщины визжат – слишком много джина и опиума. Он дешевый, миледи, так что всего за пенни можно забыть о том, что ты устал и замерз, что ты голоден и бездомен…
– И ты выжила среди всего этого? Далси, мне стыдно, – Беренис взяла ее ладонь в свою, в ее глазах блестели слезы.
– Ну, что вы, миледи! Вы здесь ни при чем. Таков порядок вещей. Во Франции пытались его изменить, убивая тысячи аристократов, но не думаю, что это помогло. Держу пари, что беднякам живется так же тяжело, как и всегда, да еще впридачу эта война с нами…
– Я бы хотела чем-то помочь бедным, если когда-нибудь вернусь в Англию, – сказала Беренис. – Я пыталась – относила корзины с едой нуждающимся крестьянам в нашем имении, но мисс Осборн обычно не давала мне даже остановиться, когда я хотела дать денег маленьким нищим ребятишкам на лондонских улицах…
– Я знаю, миледи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105