я-то знаю, вы догадаетесь! Догадаться и не составляло большого труда. В каком-то квартале от первого подвернувшегося лотка ждал другой с таким же дармовым угощением, и чтобы основательно подгулять, достаточно было хотя бы только пересечь из конца в конец набережную, где этих самых лотков возникло видимо-невидимо.
Сразу образовались специалисты, главным образом из числа вчерашних скептиков и нытиков, пожелавшие уточнить бдительность лоточников, и они принялись кружить вокруг одних и тех же кварталов, подходя к уже испытанным лоткам словно бы впервые. Затем и они сошлись на площади, обсуждая результаты. Одним удалось на дармовщинку выпить даже и до трех раз у потерявшего нюх на чрезмерно предприимчивых выпивох лоточника, а другие были уличены - видимо, теми торговцами, которые не поспешили с утра пораньше воспользоваться своим правом на бесплатное угощение, - и либо бежали не солоно хлебавши, либо не поскупились выложить ту небольшую сумму, что полагалась за выставленные на лотках дешевые напитки. Но и те, что удачно обвели вокруг пальца торговлю, и те, что вынуждены были вступить с ней в товарно-денежные отношения, были одинаково довольны. День начинался очень хорошо.
На площадь из мэрии вышел к людям Волховитов и снова принялся говорить о нынешнем празднике как об осуществлении самых сокровенных желаний, временном и мимолетном, конечно, но в высшем смысле показательном, озаряющем путь к празднику вечному. С маленькой обитой красным трибуны мэр в микрофон говорил о том, как надо жить, чтобы была правильность и чтобы эта правильность вела к общему счастью и благоденствию. Надо уважать друг друга, любить, надо осознать, что люди даны друг другу для совместного бытия и только общими усилиями может быть достигнуто истинное процветание. Но тут же он просил не забивать себе сегодня голову этими серьезными вещами, просто отложить их в тайниках памяти и завтра вспомнить, а пока повеселиться от души и забыв обо всем на свете. Затем Радегаст Славенович спустился с трибуны в толпу, осушил поднесенный ему кубок старинной филигранной работы и весьма внушительных размеров, до краев наполненный чистейшей водкой, занюхал полагавшимся и ему бесплатным пирожком и пошел активно челомкаться с растроганным его речью, способностью к питию и вообще приятными манерами населением.
Начался парад, в живых картинах представлявший историю Беловодска. Правда, авторы этой манифестации после долгих колебаний и сомнений решили все-таки обойти молчанием скользкую тему участия легендарного Волхва в зарождении города и сразу явили исторически развитую и полную блеска жизнь культурно-промышленного центра. Различаясь одеждами и всякими демонстрируемыми талантами, но единясь в тороватости, шествовали всевозможные слои древнего населения. День был знойный, и в лучшем положении оказались ремесленники, которые, изображая свой искусный труд у горнов, где им приходилось управляться с мехами и не забывать о тяге, по праву сбросили всю лишнюю одежду и остались в набедренных повязках, как это показано на картинах по тематике Вулкана и кузницы, а в иных случаях и в подозрительно современных трусах. Их искусство производило, главным образом, ковши, чаши, кубки и стаканы, которые отнюдь не пустовали в руках веселых мастеров. Далее шли купцы, потевшие в долгополых кафтанах и преувеличено роскошных шубах из театрального реквизита, они развлекали зрителей фокусами, доставая из просторных рукавов и необъятных карманов разные прелестные вещицы, которые тут же, по эфемерному прибытию в некие заморские края, выменивали у простодушных иностранцев на водку и табак. Воинская слава того периода была проиллюстрирована народным ополчением, сила духа которого не нуждалась даже в приличном вооружении и с неизменной победоносностью сокрушала гнусного вида выходцев из дикой степи в меховых шапках и с колчанами для стрел на спине. Получив внушительный отпор, вертлявые степняки отлетали прямиком к лоткам, где, выпив и, по грубому своему обычаю, утерев губы тыльной стороной ладони, замышляли новые козни против честного беловодского народа, щурились и скалились еще отвратительнее, выступая в очередной поход. Не была забыта и славная конница. Добрых, подходящих своей упитанностью к правдивому освещению исторических фактов коней не сыскали ни в сельских окрестностях Беловодска, ни даже на ипподроме, и только в цирке удалось подобрать нужных лошадок, и именно в количестве трех. Но это число вполне соответствовало исторической правде, как она выявлена в искусстве живописи, и на лошадок усадили в том же цирке обнаруженных богатырского телосложения атлетов, приклеив им бороды и облачив в шлемы и кольчуги. Сила этих витязей была столь необыкновенна и очевидна, что злоумышлявшие у лотков степняки и в пьяном кумысном своем бреду не грезили нападением на них, стало быть, богатыри только грозно восседали на спинах важно выступавших лошадей и, прикладывая ладони козырьком к глазам, бдительно озирали самые отдаленные рубежи отечества.
Несгибаемым, неподкупным противником этого неизвестно к чему приуроченного праздника был и оставался лидер беловодских левых Аристарх Гаврилович Образумилов. Непобежденной революционной величиной проплывая мимо лотков и прочих приманок буржуазного образа жизни, он теперь громко и внятно выразил возмущение той частью шествия, где содержался намек на погром, устроенный некогда, и не однажды, Москвой цветущему демократическому Беловодску. Совершенно радикальные революционеры, воодушевленные ясно высказанным поучением вождя и благодатно отягощенные умением переписывать историю по своему усмотрению, набросились на манифестантов, чтобы ненужность каких-то двусмысленных, разлагающих намеков заменить железной необходимостью вечного единения с первопрестольной, государственной слитности. Назревавшую пьяную драку предотвратило своевременное вмешательство блюстителей порядка. Но еще больший гнев сподвижников Образумилова вызвало отсутствие в шествии революционной странички, необоснованный, наглый скачок от всяких там старосветских помещиков к сталеваром и космонавтам гораздо более поздней эпохи. Они дружно закричали и засвистели, протестуя против этого перегиба, против столь откровенного затирания правды революционного террора и пролетарской диктатуры. Тотчас же самодельные, на ходу состоявшиеся халтурины, ленины, плехановы, каменевы и зиновьевы, троцкие, дзержинские выбежали из толпы зрителей и присоединились к параду. Торопясь оправдать свое участие в нем, они с уморительной суетливостью захмелевших людей пустились печатать шаг, выбрасывать руки в незабываемых жестах дальнего прицела и целеполагания, рубить и сечь невидимых врагов с внешнего и внутреннего фронта, корчить копирующие былых вождей гримаски и с гневно пенящейся злободневностью грозить нынешним высоко вскинутыми кулаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Сразу образовались специалисты, главным образом из числа вчерашних скептиков и нытиков, пожелавшие уточнить бдительность лоточников, и они принялись кружить вокруг одних и тех же кварталов, подходя к уже испытанным лоткам словно бы впервые. Затем и они сошлись на площади, обсуждая результаты. Одним удалось на дармовщинку выпить даже и до трех раз у потерявшего нюх на чрезмерно предприимчивых выпивох лоточника, а другие были уличены - видимо, теми торговцами, которые не поспешили с утра пораньше воспользоваться своим правом на бесплатное угощение, - и либо бежали не солоно хлебавши, либо не поскупились выложить ту небольшую сумму, что полагалась за выставленные на лотках дешевые напитки. Но и те, что удачно обвели вокруг пальца торговлю, и те, что вынуждены были вступить с ней в товарно-денежные отношения, были одинаково довольны. День начинался очень хорошо.
На площадь из мэрии вышел к людям Волховитов и снова принялся говорить о нынешнем празднике как об осуществлении самых сокровенных желаний, временном и мимолетном, конечно, но в высшем смысле показательном, озаряющем путь к празднику вечному. С маленькой обитой красным трибуны мэр в микрофон говорил о том, как надо жить, чтобы была правильность и чтобы эта правильность вела к общему счастью и благоденствию. Надо уважать друг друга, любить, надо осознать, что люди даны друг другу для совместного бытия и только общими усилиями может быть достигнуто истинное процветание. Но тут же он просил не забивать себе сегодня голову этими серьезными вещами, просто отложить их в тайниках памяти и завтра вспомнить, а пока повеселиться от души и забыв обо всем на свете. Затем Радегаст Славенович спустился с трибуны в толпу, осушил поднесенный ему кубок старинной филигранной работы и весьма внушительных размеров, до краев наполненный чистейшей водкой, занюхал полагавшимся и ему бесплатным пирожком и пошел активно челомкаться с растроганным его речью, способностью к питию и вообще приятными манерами населением.
Начался парад, в живых картинах представлявший историю Беловодска. Правда, авторы этой манифестации после долгих колебаний и сомнений решили все-таки обойти молчанием скользкую тему участия легендарного Волхва в зарождении города и сразу явили исторически развитую и полную блеска жизнь культурно-промышленного центра. Различаясь одеждами и всякими демонстрируемыми талантами, но единясь в тороватости, шествовали всевозможные слои древнего населения. День был знойный, и в лучшем положении оказались ремесленники, которые, изображая свой искусный труд у горнов, где им приходилось управляться с мехами и не забывать о тяге, по праву сбросили всю лишнюю одежду и остались в набедренных повязках, как это показано на картинах по тематике Вулкана и кузницы, а в иных случаях и в подозрительно современных трусах. Их искусство производило, главным образом, ковши, чаши, кубки и стаканы, которые отнюдь не пустовали в руках веселых мастеров. Далее шли купцы, потевшие в долгополых кафтанах и преувеличено роскошных шубах из театрального реквизита, они развлекали зрителей фокусами, доставая из просторных рукавов и необъятных карманов разные прелестные вещицы, которые тут же, по эфемерному прибытию в некие заморские края, выменивали у простодушных иностранцев на водку и табак. Воинская слава того периода была проиллюстрирована народным ополчением, сила духа которого не нуждалась даже в приличном вооружении и с неизменной победоносностью сокрушала гнусного вида выходцев из дикой степи в меховых шапках и с колчанами для стрел на спине. Получив внушительный отпор, вертлявые степняки отлетали прямиком к лоткам, где, выпив и, по грубому своему обычаю, утерев губы тыльной стороной ладони, замышляли новые козни против честного беловодского народа, щурились и скалились еще отвратительнее, выступая в очередной поход. Не была забыта и славная конница. Добрых, подходящих своей упитанностью к правдивому освещению исторических фактов коней не сыскали ни в сельских окрестностях Беловодска, ни даже на ипподроме, и только в цирке удалось подобрать нужных лошадок, и именно в количестве трех. Но это число вполне соответствовало исторической правде, как она выявлена в искусстве живописи, и на лошадок усадили в том же цирке обнаруженных богатырского телосложения атлетов, приклеив им бороды и облачив в шлемы и кольчуги. Сила этих витязей была столь необыкновенна и очевидна, что злоумышлявшие у лотков степняки и в пьяном кумысном своем бреду не грезили нападением на них, стало быть, богатыри только грозно восседали на спинах важно выступавших лошадей и, прикладывая ладони козырьком к глазам, бдительно озирали самые отдаленные рубежи отечества.
Несгибаемым, неподкупным противником этого неизвестно к чему приуроченного праздника был и оставался лидер беловодских левых Аристарх Гаврилович Образумилов. Непобежденной революционной величиной проплывая мимо лотков и прочих приманок буржуазного образа жизни, он теперь громко и внятно выразил возмущение той частью шествия, где содержался намек на погром, устроенный некогда, и не однажды, Москвой цветущему демократическому Беловодску. Совершенно радикальные революционеры, воодушевленные ясно высказанным поучением вождя и благодатно отягощенные умением переписывать историю по своему усмотрению, набросились на манифестантов, чтобы ненужность каких-то двусмысленных, разлагающих намеков заменить железной необходимостью вечного единения с первопрестольной, государственной слитности. Назревавшую пьяную драку предотвратило своевременное вмешательство блюстителей порядка. Но еще больший гнев сподвижников Образумилова вызвало отсутствие в шествии революционной странички, необоснованный, наглый скачок от всяких там старосветских помещиков к сталеваром и космонавтам гораздо более поздней эпохи. Они дружно закричали и засвистели, протестуя против этого перегиба, против столь откровенного затирания правды революционного террора и пролетарской диктатуры. Тотчас же самодельные, на ходу состоявшиеся халтурины, ленины, плехановы, каменевы и зиновьевы, троцкие, дзержинские выбежали из толпы зрителей и присоединились к параду. Торопясь оправдать свое участие в нем, они с уморительной суетливостью захмелевших людей пустились печатать шаг, выбрасывать руки в незабываемых жестах дальнего прицела и целеполагания, рубить и сечь невидимых врагов с внешнего и внутреннего фронта, корчить копирующие былых вождей гримаски и с гневно пенящейся злободневностью грозить нынешним высоко вскинутыми кулаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150