ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Широк, невероятно широк стал теперь вождь, но ничего народного в его телосложении Иволгин больше не находил.
Оставалось уносить ноги. Спасать свою шкуру.
Убежит Иволгин за границу. Но не сразу. Сначала заляжет на дно, перекантуется в глухих лесах. О домишке, что он приобрел на всякий случай в глухой тверской деревне, никто не ведает...
Он обведет вокруг пальца Германа Федоровича с его империалистическими проектами захвата власти в Беловодске, а может, и во всей стране. До его денег этой омерзительной акуле не добраться.
Между тем Иволгин был так напуган, что после разговора с Германом Федоровичем побежал по лесу, не сознавая, что за ним по пятам следует Членов. А тот уже не помнил о нанесенных ему обидах, о том, что Затейщиков грубо велел ему заткнуться, а Иволгин назвал его ослом. Он весь был в заботе, как бы из своего весьма размазанного, по бездарности, чахлого писательства выскочить прямиком на твердую и четкую гражданскую позицию. С возмущением, ни на миг не покидавшим его, он восклицал:
- Нет, каков гусь! Думает прибрать к рукам Кормленщиково! И он посмел рассказать о своем гнусном замысле мне, писателю, человеку, для которого все, что связано с литературой, свято, авторитетно, непререкаемо! Этого нельзя так оставить!
Иволгин не слушал. Вытаращив глаза и выдвинув вперед сжатые кулаки, он несся в закрытую для Членова даль. Поняв это, писатель отстал от приятеля и скоро потерял его из виду. Ему представилось, что он попал в заколдованный лес, откуда ведет только одна дорога - дорога возвращения к шатру Затейщикова. Он почувствовал себя былинным героем, которому предстоит сразиться с драконом.
Через минуту он снова поднимался на холм, к шатру. Кащей сидел на прежнем месте, потягивая вино из бокала, и лениво следил за приближающимся писателем. Членов сел за столик и посмотрел на перстни дельца из-под приставленной козырьком ко лбу ладони, словно ослепленный их блеском.
- Целое состояние, - мягко и доверительно сообщил Затейщиков.
- Недавно, в одну из ночей, - начал писатель размеренно, как бы с расчетом на эпичность, - мне довелось убегать от змеи, да, было дело.
- Да что вы! - округлил глаза толстосум. - Прямо-таки от змеи? Натюрлих?
- Змея эта, скажу вам, возникла в зале ресторана, где собирается наш брат писатель, а может, и в недрах самой писательской организации, не знаю... Гад, что-то символизирующий, но по своему составу отнюдь не символический. А что, - внезапно повысил голос Членов, - символизируете вы, многоголовая гидра? Алчность? Жажду наживы? Однообразно все это, Герман Федорович, даже скучно. Но я готов с вами сразиться. Не знаю, сумею ли срубить все ваши головы...
- Что вы такое несете, человече? - перебил Затейщиков, потеряв терпение. - Какого черта?
Членов немного смешался.
- Если подражать образцам телеграфного стиля и отойти от чрезмерной образности, так вот... - сказал он, от потерянности и мимолетного расстройства ума пронзительно усмехаясь. - Руки прочь от Кормленщиково!
- Слушай, ты... как тебя? - Герман Федорович медленно поднялся на ноги.
- Органов Арест Палкович, - составил неуклюжий каламбур один из телохранителей.
Писатель поджал губы.
- Нет, я Членов, - сказал он. - Членов Орест Павлович.
- А отныне будешь Органовым, - возразил Кащей.
Писатель, предполагая, что сражение вступает в решающую фазу, поднялся тоже. Он открыл рот, желая объявить, что был и остается Членовым и игры, которая эта свора мошенников затеяла вокруг его фамилии, ровным счетом ничего в его жизни не меняют. Затейщиков взял его за плечи, повернул спиной к себе и с силой поддал коленкой в писательский зад. Вот оно! - мелькнуло в голове Членова. - Я ждал! Я знал, что это в конце концов произойдет! Должно было произойти! Такие времена!
- Доброго пинка я ему дал, - похвалил себя Кащей. Его прихвостни подобострастно закивали.
Членов скатился к подножию холма. Земля горела под ним. Он встал и измученно, сквозь муть, заливавшую глаза, посмотрел на то место, где оставил Германа Федоровича. На вершине угрюмой ратью выстроились телохранители баловня судьбы, и солнце огненно играло в их волосах. Орест Павлович вздохнул и неловко переставляя ноги побрел прочь.
-----------
Леонид Егорович лежал на кровати в гостиничном номере, истерзанный волей партии. Слишком многого требовала ячейка от него, человека, который желал одного - отдыха, мечтал лишь о том, чтобы никто не врывался в его сны, не тормошил, не заставлял сползать с постели и подвергаться всяким унизительным процедурам.
Но сны были беспокойными и больше походили на кошмары. Он увидел себя разбито покоящимся темной ночью на дне какой-то глубокой и тесной впадины, а над ним сидела на отливающем серым металлическим блеском камне Кики Морова в шлеме и легкой кольчужке, которая скорее искушения ради, чем по ратной надобности прикрывала ее грудь. Кудесница смеялась и болтала в воздухе голыми ногами, и от этого над Леонидом Егоровичем страшно проносились острейшие ножи, прикрепленные к подошвам Кики Моровой на манер коньков. Они как будто вырастали из тех подошв. Вот они уже и впились в его одежду, только клочья полетели, а ведь это была казенная одежда, сшитая партией специально для того, чтобы он, Леонид Егорович, явился народу достойным образом, не шутя...
Одежды как не бывало. Тихонько застонал и заворочался Леонид Егорович, но от жуткого оружия Кики Моровой увернуться не смог, как если бы пустил в землю корни, державшие теперь его. Из земных недр донеслись ответные вздохи множества славных борцов за правое дело, они культурно лежали там слой над слоем, не перемешиваясь, чтобы легче было распознавать их принадлежность к той или иной революционной эпохе; в своем перманентном существовании они делали все, чтобы верхние не могли, а нижние не хотели так существовать и дальше, - впрочем, время от времени роли менялись, и не менялась только ситуация. Все ближе и ближе подступают ножи. Вонзились. Странность заключалась даже не в отсутствии боли, а в том, что лезвия не просто оставляли кровавые порезы, как следовало ожидать, а вырывали из тела Леонида Егоровича большие клочья, целые пласты, разлетавшиеся в разные стороны и исчезавшие в темноте.
Вжик! - и нет больше Леонида Егоровича в его полном объеме, во всем его блеске и совершенстве. Исчезла без следа какая-то часть, достойно представлявшая целое. Леонид Егорович пытается уловить, что за органы уносятся от него в неизвестность, но все тщетно. Всего лишь какие-то куски, ошметки, аккуратные безымянные вырезки. Его разделывают как свиную тушу. Леонид Егорович понимает, что смерть, настоящая, без фальши и надежды на возврат, ему не грозит, но и сохранять жизнь за счет смирения перед мясницкими ножами ему не по душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150