Фонари, по мере удаления от мэрии, редели, а Членов шел и шел в жесткий мрак, не разбирая дороги. Внезапно в нем выдвинулась ему навстречу судорожно кривляющаяся тень. То был Мартын Иванович, летописец, изрядно набегавшийся в эту ночь. Его беспримерная пытливость хотела постичь и разгадать тайну происходящего. Сначала он кинулся по следу вдовы Ознобкиной, но та всего лишь подцепила какого-то юнца, и Шуткин решил, что разгадка ждет его все же возле особняка, захваченного Кики Моровой, и вернулся на свой пост у окна. Он пропустил без особого внимания Греховникова и Плинтуса; прильнувший к окну, он был неслышен, как летучая мышь. Говорить с людьми, явно сброшенными нечистой силой с пути поступательного движения истории, ему не хотелось. Он только наблюдал и зафиксировал многое, например, обстоятельства, в которых Коршунов и Мягкотелов пришли к небывалому ожирению. Но затем свет в особняке погас. И Мартын Иванович побрел домой, с трудом волоча ноги.
Его голова шла кругом, он был жалок, поскольку его разумность, обеспечивающая понимание и некую даже прозорливость, обвалилась в пустоту куда как ниже допустимого уровня, он терялся в догадках, выдвигал гипотезы одна другой нелепее. Но Членов увидел не это несчастье выбитого из наезженной колеи материалиста, т. е. не духовное существо Шуткина, принявшее страдальческий вид, а его физическое уродство, представшее ему в образе бледного овала, из которого высовывалась не то рыбья, не то змеиная голова, - в упавшем из ближайшего окна тусклом лучике света разобрать было нелегко. Страшный гнев охватил штатного делателя нового революционного пафоса. Его опять собираются одурачить, обратить в бегство, предать позору и осмеянию! Не выйдет! Членов схватил трудноразличимую голову, зажал в своем огромном кулаке и принялся изо всех сил дергать, желая извлечь наружу все тело гада и разорвать его на части.
Мартын Иванович пронзительно закричал, от боли из его глаз брызнули слезы, и он упал на колени, а один из рывков и вовсе заставил его распластаться на тротуаре. Членов оседлал поверженное тело, продолжая свои бедственные для летописца упражнения. Шуткин уже узнал Членова и хотел дать ему знать об этом, но боль затмевала всякий смысл, какой только мог возникнуть в словоговорении, и ничего, кроме диких воплей и хруста выворачиваемого носа, Мартыну Ивановичу предать огласке не удавалось.
- Я тебе покажу, гнида, как дурачить честных людей! С корнем вырву твое ядовитое жало! - не без вдохновения кричал задыхавшийся от ярости Членов.
Но он недолго чувствовал себя Георгием Победоносцем и скоро осознал свою ошибку. Не вырывал он ядовитое жало у материализовавшегося зла, а выкручивал и ломал нос смешному, бедному летописцу Шуткину. Обман зрения привел к дурному поступку, если не к преступлению, однако Членов не был склонен сейчас к покаянию. Чертыхаясь, он поднялся на ноги и поспешно скрылся в ночи. Мартын Иванович плакал на тротуаре. Под тяжестью мучившего его Членова кости старика странным образом выпрямились и разгладились и теперь не хотели сгибаться в необходимой для подъема мере, так что поднимался летописец долго и трудно. Он одичало выл в ночной тишине.
-------------------
Но хуже всех обошлась Кики Морова с отважившимися остаться с ней за пиршественным столом вождями политической жизни Беловодска. Вероломная, она провозгласила тост во здравие мэра Волховитова, и это было только начало тех пыток и издевательств, которым она подвергла несчастных. Левый Коршунов, не сознавая, где кончается более или менее безобидная игра в "чертиков" и начинается тяжкая и душная жизнь под гнетом демонов зла, отказался пить за здоровье и благополучие градоначальника, против которого без устали возбуждал народ. Мягкотелов хотел было поддержать тост просто в пику Коршунову, но вовремя вспомнил, что и он находится в оппозиции нынешней беловодской власти.
Кики Морова величественно сидела за столом, а вожди плотоядно теснились рядом, обрамляя ее в строгом соответствии с собственной правизной и левизной. Сидели они, горячие идеологические мальчишки, одесную и ошую, и Кики Морова им нравилась. Оба в который уже раз размышляли о политических воззрениях нового мэра, и снова пришли к выводу, что таковых не существует вовсе, а стало быть, Беловодску грозит катастрофа. Кики Морова с улыбкой читала их мысли. Простаки, жившие в чаду политических распрей, и не догадывались, насколько воззрения мэровой команды были далеки от того, что они называли политикой.
Неугомонные бесенята беззаботно предавались играм, не обращая внимания на сидевших за столом, они хотели вволю размяться, прежде чем рассветный час или каприз их повелительницы Кики Моровой снова загонит их в те низшие ужасные миры, миры тьмы и тоски, откуда они на мгновение вырвались. Кики Морова не подала виду, что ее задел за живое отказ Коршунова и Мягкотелова поддержать провозглашенный ею тост, а впрочем, много ли для нее значило упрямство этих жалких людишек? Она выпила бокал вина и сладко улыбнулась. Что-то лунное вошло в вождей. Глуповато ухмыляясь, они потянулись к секретарше, намечая в ней каждый для себя отдельный бок - как пристанище и гавань, где они наконец обретут успокоение. Как они мечтали пригреться на груди Кики Моровой и на коленях у нее, потонуть в бездонном бархате ее глаз!
Вдруг низенький и пузатый гаденыш, бегавший на тоненьких ножках, подскочил к Коршунову, сунул лапку в боковой карман его строгого, как бы партийно выдержанного пиджака и вытащил целый ком красных галстуков. Леонид Егорович знал, что хотя с этими галстуками у него и связана громадная сфера общественной деятельности, на вечер у вдовы он их все же не брал. Однако они оказались в его кармане, и он первый не мог не поверить, что они действительно извлечены маленьким подлецом оттуда, а не из царства мрака, где была его родина. Это выставляло партийное усердие Леонида Егоровича в довольно комическом свете, и он невольно покраснел, все его претензии на овладение долей плоти Кики Моровой угасли, отпали сами собой.
Но дальнейшее порадовало бывалого вождя. Неожиданно посреди гостиной образовалась вполне образцовая колонна единообразных упырьков с гадко осклабившимися физиономиями, у всех были повязаны красные галстуки на тощих шеях, и они дружно маршировали на тонких полусогнутых ножках мимо Леонида Егоровича, как бы сдавая ему парад. И салюты ударившихся в манифестацию уродцев показались отуманенному Коршунову признаком роста сознательности этих бестий. Иначе думал Мягкотелов. Он не сомневался, что помощники Кики Моровой попросту устроили цирк и смеются над Леонидом Егоровичем, и его забавляло, что тот настолько скудоумен и самонадеян, что даже не понимает этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150