- Но по поводу Парижа вы загнули. Французы самые трудно пробивные люди. Объелись нашими...
- Но вы видели Парижское метро?! Там специально оставлены белые пространства для этой серии моих работ.
- Кем?!
- Мистическим законом стремления к гармонизации пространства. - И глазом не моргнув, ответила она.
- То есть как? - Она показалась ему сумасшедшей.
- Просто. Иначе, без моих эмоциональных акцентов, там не за что и взгляду зацепиться. Сто раз будешь идти по направлению к одной и той же станции и не догадаешься, куда идешь. А какой у них мелкий шрифт! Названий прочитать невозможно! Сплошная потеря времени. Реклама постоянно меняется. Я, конечно, понимаю, что занижаю свои произведения такой функциональной нагрузкой, но я вижу их там, на поворотах в белых лабиринтах переходов, как ориентиры в стиле дзен. А вы?
- Н-да, они туда впишутся. Несомненно. Только все дело в том...
- Все дело в грамотной продюсерской работе! - воскликнула Виктория, Спишитесь с мэрией, предложите им мое оформление их метро. Разве это трудно, если вы занимаетесь арт-бизнесом?.. Не вечно же русским художникам, выступать перед Европой чудищами в перьях, развлекая их пиковым маразмом, от отчаяния, городить дощатые сортиры, и выставлять их как некий степ над собой.
Он не знал что ответить.
Она смолкла, взяла сигарету. Куда-то пропала зажигалка. Вышла из комнаты искать, включила на кухне свет и вентиляцию. Нашла её, хотела чиркнуть, но какая-то неясная тревога вспыхнула огоньком где-то в затылке, заставила принюхаться - из вентиляционного отверстия мощным потоком шел запах газа.
- Газ! Газ! - воскликнула она. И с грохотом снеся на ходу стул, машинально выключила вентиляцию, выскочила из квартиры.
В длинном коридоре принюхалась к дверям соседей. Газ явно шел из ближайшей квартиры. Боясь нажать звонок, оттого что ей вдруг вообразилось, что электрическая искра вызовет пожар, забарабанила в дверь кулаками. Уперлась - попыталась выдавить её. Оглянулась. Обалдевший Вадим стоял рядом и вопросительно смотрел на нее.
- Ломай дверь! - крикнула Виктория срывающимся голосом и бросилась к другой двери - квартира этих соседей соединялась балконами с той, из которой шел газ.
- Скорее, как зовут бабушку? - пронеслась она мимо соседки, открывшей дверь.
- Какую бабушку, какую бабушку? - недоумевала соседка, сама уже давно прабабушка. - Бабушка давно умерла, - догадалась, спеша за Викторией к балкону. - Там теперь молодая поселилась. Да что вы делаете?! У меня же балкон заклеен! Но услышав в ответ - короткое: "Газ", - помогла отодрать дверь балкона.
Виктория, даже не вспомнив, что боится высоты, даже не оглядываясь на эту высоту, по карнизу балкона перелезла на другой.
- Там Зина. Зинка теперь-то живет. Вот мученица-то! Ой!.. Что ж наделала-то мученица! - неслись ей вслед причитание соседки.
- Скорую вызывайте! - Виктория, разбила стекло, просунула руку сквозь раму и открыла балконную дверь Зинаиды.
Свет включить не решилась, и пошла, натыкаясь на предметы, опираясь о стену. Не дыша, вышла в коридор, вошла в кухню - там распахнула окно. Увидела абрис газовой плиты. Все четыре конфорки включены, но не зажжены. Она выключила их и оглянулась - маленькая женщина словно спала, сидя на табуретке. Руки на столе, в них лицо, как в гнезде. Виктория встряхнула её за подмышки и поволокла в коридор. От газа кружилась голова. Пока волокла, спотыкалась об игрушки, детские ботиночки. "Дети! На них не хватит сил!" вспыхнула мысль. Виктория скинула на пол коридора обмякшую самоубийцу, подбежала к входной двери, в которую глухо ломился Вадим. Распахнула её.
- Тащи её ко мне! - просипела, боясь вздохнуть отравленного воздуха, и увидела, как отпрянул Вадим, лицо его побледнело, вытянулось в гримасе брезгливости и страха.
Но некогда!.. Виктория уже неслась в комнаты, где должны быть дети. Глаза её привыкли к темноте, абрисом различая мебель. В первой комнате она никого не заметила. Распахнула окно, бросилась в следующую и почувствовала предательскую мягкость в суставах, все тело её было готово обмякнуть и сползти по стене. "О нет!" - Оттолкнулась спиной от стены. На детской кроватке спал вроде бы ещё живой ребенок.
Девочка у нее, дочка! - кричала через шерстяной платок, соседка.
"Кажется, соседку зовут Марья Ивановна" - с плывущим сознанием Виктория переложила ей на руки маленькое тельце лет трех, а быть может и пяти. Глотнула свежего воздуха из окна и снова бросилась в комнату. Но там больше никого не было.
Скорая приехала нескоро.
Когда соседи, понабежавшие в столь поздний час, откачали их совместными усилиями, словно утопших. Женщина и её дочь начали приходить сознание.
Причитание Марьи Ивановны: "Преступница. Ладно, себя, за что ж дитё-то порешила?!" - пилили душу Виктории.
- Если вы скажете врачам, что это было самоубийство - её посадят, обрела трезвость Виктория, когда плотность их укоров стала невыносимой: Девочка останется сиротой. Скажем, что все это случайная оплошность. Мать была... - Виктория не договорила, - подумав о предсмертной записке, побежала в злополучную квартиру. Воздух проветрился. Включила свет.
Боже, как переполняет жилище ненужными вещами бедность! Всюду, по полу коридора, детские игрушки вперемежку с обувью, в углах комнат груды детской одежды, видимо отданные за ненадобностью такими же, как и хозяйка, матерьми-одиночками. Но, увы, эта нищенская круговая порука не спасла. На кухне не было продуктов. Не было их ни в холодильнике, ни на столе, лишь в мойке: тарелки да кастрюлька со следами манной каши. Записка оказалась прилепленной жвачкой к входной двери. "Все равно мы никому не нужны".
Виктория сорвала записку и порвала на мелкие клочки.
С возвращеньицем вас! - Увидела впритык опухшую от сна ли, похмелья физиономию соседа.
- Какая женщина! Какая женщина! Только в Париж! - Слышался глуховатый тембр Вадима из её квартиры. Он носился броуновским движением, ни в чем не принимая участия, мешаясь на пути идущим за стаканом ли воды, мокрым полотенцем...
- Я... я больше не могу!.. Не могу этого видеть! - Бубнил под нос Вадим, чувствуя себя здесь совершенно никому ненужным, и хватал, Викторию за руки, тряс их, и сам сотрясаясь в тихой истерике: - Ты можешь все! Все! Какая ты!.. Т-только в Париж!
Она смотрела на него, словно не видя и, стряхивая его руки со своих запястий, продолжала сем-то заниматься. Он вставал у неё на пути. Она отодвигала его, словно предмет. А тем временем между ними шмыгали и верещали соседки, врачи осматривали отравившихся.
- Только в Париж! - и смолк, понял, что выглядит глупо, насупился, возбужденно заходил по коридору взад вперед.
Врач спросил - есть ли сопровождающие в больницу. Впрочем, что это были за врач?! Юноша и два ещё более юных санитара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
- Но вы видели Парижское метро?! Там специально оставлены белые пространства для этой серии моих работ.
- Кем?!
- Мистическим законом стремления к гармонизации пространства. - И глазом не моргнув, ответила она.
- То есть как? - Она показалась ему сумасшедшей.
- Просто. Иначе, без моих эмоциональных акцентов, там не за что и взгляду зацепиться. Сто раз будешь идти по направлению к одной и той же станции и не догадаешься, куда идешь. А какой у них мелкий шрифт! Названий прочитать невозможно! Сплошная потеря времени. Реклама постоянно меняется. Я, конечно, понимаю, что занижаю свои произведения такой функциональной нагрузкой, но я вижу их там, на поворотах в белых лабиринтах переходов, как ориентиры в стиле дзен. А вы?
- Н-да, они туда впишутся. Несомненно. Только все дело в том...
- Все дело в грамотной продюсерской работе! - воскликнула Виктория, Спишитесь с мэрией, предложите им мое оформление их метро. Разве это трудно, если вы занимаетесь арт-бизнесом?.. Не вечно же русским художникам, выступать перед Европой чудищами в перьях, развлекая их пиковым маразмом, от отчаяния, городить дощатые сортиры, и выставлять их как некий степ над собой.
Он не знал что ответить.
Она смолкла, взяла сигарету. Куда-то пропала зажигалка. Вышла из комнаты искать, включила на кухне свет и вентиляцию. Нашла её, хотела чиркнуть, но какая-то неясная тревога вспыхнула огоньком где-то в затылке, заставила принюхаться - из вентиляционного отверстия мощным потоком шел запах газа.
- Газ! Газ! - воскликнула она. И с грохотом снеся на ходу стул, машинально выключила вентиляцию, выскочила из квартиры.
В длинном коридоре принюхалась к дверям соседей. Газ явно шел из ближайшей квартиры. Боясь нажать звонок, оттого что ей вдруг вообразилось, что электрическая искра вызовет пожар, забарабанила в дверь кулаками. Уперлась - попыталась выдавить её. Оглянулась. Обалдевший Вадим стоял рядом и вопросительно смотрел на нее.
- Ломай дверь! - крикнула Виктория срывающимся голосом и бросилась к другой двери - квартира этих соседей соединялась балконами с той, из которой шел газ.
- Скорее, как зовут бабушку? - пронеслась она мимо соседки, открывшей дверь.
- Какую бабушку, какую бабушку? - недоумевала соседка, сама уже давно прабабушка. - Бабушка давно умерла, - догадалась, спеша за Викторией к балкону. - Там теперь молодая поселилась. Да что вы делаете?! У меня же балкон заклеен! Но услышав в ответ - короткое: "Газ", - помогла отодрать дверь балкона.
Виктория, даже не вспомнив, что боится высоты, даже не оглядываясь на эту высоту, по карнизу балкона перелезла на другой.
- Там Зина. Зинка теперь-то живет. Вот мученица-то! Ой!.. Что ж наделала-то мученица! - неслись ей вслед причитание соседки.
- Скорую вызывайте! - Виктория, разбила стекло, просунула руку сквозь раму и открыла балконную дверь Зинаиды.
Свет включить не решилась, и пошла, натыкаясь на предметы, опираясь о стену. Не дыша, вышла в коридор, вошла в кухню - там распахнула окно. Увидела абрис газовой плиты. Все четыре конфорки включены, но не зажжены. Она выключила их и оглянулась - маленькая женщина словно спала, сидя на табуретке. Руки на столе, в них лицо, как в гнезде. Виктория встряхнула её за подмышки и поволокла в коридор. От газа кружилась голова. Пока волокла, спотыкалась об игрушки, детские ботиночки. "Дети! На них не хватит сил!" вспыхнула мысль. Виктория скинула на пол коридора обмякшую самоубийцу, подбежала к входной двери, в которую глухо ломился Вадим. Распахнула её.
- Тащи её ко мне! - просипела, боясь вздохнуть отравленного воздуха, и увидела, как отпрянул Вадим, лицо его побледнело, вытянулось в гримасе брезгливости и страха.
Но некогда!.. Виктория уже неслась в комнаты, где должны быть дети. Глаза её привыкли к темноте, абрисом различая мебель. В первой комнате она никого не заметила. Распахнула окно, бросилась в следующую и почувствовала предательскую мягкость в суставах, все тело её было готово обмякнуть и сползти по стене. "О нет!" - Оттолкнулась спиной от стены. На детской кроватке спал вроде бы ещё живой ребенок.
Девочка у нее, дочка! - кричала через шерстяной платок, соседка.
"Кажется, соседку зовут Марья Ивановна" - с плывущим сознанием Виктория переложила ей на руки маленькое тельце лет трех, а быть может и пяти. Глотнула свежего воздуха из окна и снова бросилась в комнату. Но там больше никого не было.
Скорая приехала нескоро.
Когда соседи, понабежавшие в столь поздний час, откачали их совместными усилиями, словно утопших. Женщина и её дочь начали приходить сознание.
Причитание Марьи Ивановны: "Преступница. Ладно, себя, за что ж дитё-то порешила?!" - пилили душу Виктории.
- Если вы скажете врачам, что это было самоубийство - её посадят, обрела трезвость Виктория, когда плотность их укоров стала невыносимой: Девочка останется сиротой. Скажем, что все это случайная оплошность. Мать была... - Виктория не договорила, - подумав о предсмертной записке, побежала в злополучную квартиру. Воздух проветрился. Включила свет.
Боже, как переполняет жилище ненужными вещами бедность! Всюду, по полу коридора, детские игрушки вперемежку с обувью, в углах комнат груды детской одежды, видимо отданные за ненадобностью такими же, как и хозяйка, матерьми-одиночками. Но, увы, эта нищенская круговая порука не спасла. На кухне не было продуктов. Не было их ни в холодильнике, ни на столе, лишь в мойке: тарелки да кастрюлька со следами манной каши. Записка оказалась прилепленной жвачкой к входной двери. "Все равно мы никому не нужны".
Виктория сорвала записку и порвала на мелкие клочки.
С возвращеньицем вас! - Увидела впритык опухшую от сна ли, похмелья физиономию соседа.
- Какая женщина! Какая женщина! Только в Париж! - Слышался глуховатый тембр Вадима из её квартиры. Он носился броуновским движением, ни в чем не принимая участия, мешаясь на пути идущим за стаканом ли воды, мокрым полотенцем...
- Я... я больше не могу!.. Не могу этого видеть! - Бубнил под нос Вадим, чувствуя себя здесь совершенно никому ненужным, и хватал, Викторию за руки, тряс их, и сам сотрясаясь в тихой истерике: - Ты можешь все! Все! Какая ты!.. Т-только в Париж!
Она смотрела на него, словно не видя и, стряхивая его руки со своих запястий, продолжала сем-то заниматься. Он вставал у неё на пути. Она отодвигала его, словно предмет. А тем временем между ними шмыгали и верещали соседки, врачи осматривали отравившихся.
- Только в Париж! - и смолк, понял, что выглядит глупо, насупился, возбужденно заходил по коридору взад вперед.
Врач спросил - есть ли сопровождающие в больницу. Впрочем, что это были за врач?! Юноша и два ещё более юных санитара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109