Короче, старик крыша у меня поехала окончательно. Я был согласен одновременно со всеми своими версиями сразу. А тем временем дама, очень похожая на Викторию, предложила мне сесть. Я сел, робея и немея. Она плавно и коротко продирижировала рукою и тут же заезженная, скрипучая пластинка заиграла вальс Мендельсона, появился человек с подносом, на подносе стояли два графина - один с красным сухим вином, другой с водкой, фрукты и порезанная колбаса. Как ты понимаешь, кислятину я пить отказался. Я пил и говорил, о том, что свершилось: теперь - она моя жена, теперь мы возьмем Митю и будем жить, пока что у меня в однокомнатной квартире, что я обладаю нужными связями в министерстве просвещения, и она может не волноваться за дальнейшее его образование и воспитание. Что если нам станет тесно, мы можем, даже не ущемлять жилищных условий её бывшего мужа, мы оформим с ней брак, и мне сразу дадут квартиру в приличном доме, и тогда у Мити будут приятели из интеллигентных семей. Я специально говорил с ней о её сыне, чтобы хоть что-то дрогнуло в её холодном выражении лица, чтобы хоть взгляд помягчал, голос... Бесполезно. Я говорил, словно со Снежной Королевой. Я говорил и пил, а музыка все звучала и звучала. А я все пил. А потом я понял, что музыка давно не звучит, потому, как пластику заело или если эта музыка - то музыка ада. И звуки эти пилили и пилили душу. А потом мне показалось, что она пьет не вино, а кровь. Она словно прочитала мои мысли и, улыбнувшись одними глазами, как-то насмешливо подмигнула мне. Кошмар охватил мою душу. Я рухнул под стол. Я пополз под стол, чтобы спрятаться, чтобы не видеть. Какой-то черт поманил меня в мешок, и я так хотел хоть куда-то забиться, что сам, как сейчас помню, полез в этот мешок из-под картофеля.
Очнулся я - смотрю: еду в поезде. Ужаса, моего друг, описать невозможно. И седой, полный проводник смотрит на меня, как бог какой-то, и молчит. Я - в его купе, сумка с моими вещами на полу, а за окном - степь.
Потом я искал её. Хотел объяснить, что она не поняла, меня тогда, что я из любви... Что я!.. Но когда набирал её номер - мне отвечал все тот же её холодный ровный голос. Меня пот прошибал, и я бросал трубку. Я пытался забыться, жить как жил. Но ничего не получалось. Потому что картина такая. Пойми, старик, я не сумасшедший - но как примитивно проверяют композицию находят центр и мысленно прибивают по этому центру к стене. Если остальные части композиции не уравновешивают друг друга по своей массе нарисованного, то картина будет висеть как бы криво. Всегда будет казаться, что вот-вот что-нибудь упадет. Так вот, если бы там соединить эти два силуэта руками, то я должен сразу перевешивать, тянуть вниз и падать вместе с нею. А если её рука уберется, моя останется протянутой - падаю только я. А так они по небу плыли вроде бы и вместе и каждый сам по себе. Как бы каждый знал, что делал. Но вместе все же были. Вместе! Ты понял теперь?
Вадим кивнул в ответ, и на этот раз ему показались объяснения Потапа весьма логичными. Он словно увидел эту картину.
- Понимаешь, старик, - продолжал Потап, в волнении тряся острой, давно нечесаной бородой: Что же получилось - я нарушил композицию. Вот и упал. И когда, она говорила, что умер кто-то, - умер как раз я. То есть должен был вот-вот умереть по закону искусства, потому что больше не лететь мне, а падать. Тут получается что жизнь - это процесс мешающий упасть. И это не она стала такой, как будто после смерти, как я почувствовал тогда на вокзале - она-то, наоборот, стала легче и взлетела выше, а умер я. - Потап вылил в себя водку и со вздохом, отводя взгляд в строну, пояснил: - Потому что пошел против правды искусства. Вот так-то. Потому что мне совсем не надо было спать с ней, чтобы жить по-человечески. А я, козел, уперся. Думал - мужик я или не мужик? Чего она мне мозги пудрит - ведь любит же! Ну... нравился я ей что ли. А вот видишь, как вышло - мужиком-то я, может, и остался, хотя, если честно, лет шесть уже как с женщиной не целовался. Даже с собутыльницей какой-нибудь. Я все сделал для того, чтобы она перестала быть той чертой, что не дает упасть. Понял старик?
- Понял.
- Опасная она баба. Если ты чего с ней задумал, смотри - впишет тебя в свою картину и, попробуй тогда не соответствовать правде её искусства, конец, тебе старик. Точно говорю - конец тогда. Я всю эту мистику её картин жизнью прочувствовал.
- И квартиры лишился из-за того, что она тебя летящим по небу нарисовала? - усмехнулся покровительственно Вадим.
- Быть я хотел с ней рядом, как-нибудь случайно встретиться. Навязчива мысль была. Квартиру свою я поменять к ней поближе не мог. У меня однокомнатная была, да ещё в Печатниках. Денег много бы потребовалось. Вот и решил купить себе дом рядом с её дачей. Подвернулась такая возможность, я тут же сделал обмен за деньги и стал жителем Батуми, где с тех пор никогда не бывал, тогда же, брат, нельзя, квартиру было купить или продать. Но дом можно было. Вот я на вырученные деньги и купил себе дом на станцию дальше от её дачи. И с тех пор, как из поезда на её станции не выглядывал, ни разу её не видел. А потом я женился. Но жизнь у меня и на этот раз не получилась, хотя она женщина и простая. Без заморочек, вроде бы.
- Выгнала из дома?
- Да не то чтобы выгнала - я сам ушел. Мне здесь, в сторожевом вагончике с Михайловым-Шуйским, поинтереснее будет. Поговорить же опять-таки есть о чем.
- Вот видишь, значит, не в картине дело, пить просто меньше надо.
- Ясно дело, брат. Но все-таки было в том что-то. Не связывался бы ты с ней. Да, правда, сколько лет-то прошло, она, небось, постарела.
- Она и сейчас очень даже ничего.
- Рисует?! Ты видел её картины?
- Какие-то силуэты танцующие. Забавно. Оригинально, я тебе скажу.
- Ты меня за сумасшедшего не прими, но я бы все её работы сжег. Кто его знает - что она там и кому прописала.
- Сам с ума не сходи. Сжег... Смешно. Просто твое воображение, подпорченное длительным воздержанием, тогда на даче разгулялось. То, что ты в поезде оказался, так это она тебя специально споила и положила в поезд, договорившись с проводником. И никакой мистики! Это она тебе все подстроила!
- Подстроила... хм... А я-то ей что устроил? Ты так просто не суди. Как в поезде оказался - это все уже детали. Только живу теперь уже более десяти лет, и как не живу больше - словно в том поезде меня везут - и не вправо, и не влево. И ни одной строки не написал, а ведь детским писателем был, да ещё поэтом. Есть дорога, а пути-то нет.
ГЛАВА 16.
- Потап совсем сума сошел, у него уже люди по небу летают, да не как у Шагала - вроде бы спьяну, а прозрачные, - усмехался Вадим, обедая с Борисом. А обедал он, как обычно, на пятнадцатом этаже гостиницы "Москва". Последние дни, с тех пор как жаждущих увидеть Египет или топические страны заметно поубавилось, поскольку не сезон, а любителей европейских культурных ценностей не прибавилось, по той же причине, и работы фактически не было, его обед плавно перетекал в ужин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109