.. На этот раз он гулял целый день: лето в Волгоградской области располагало к отдыху, поэтому Карамба отправился на пляж, где привлек внимание милиционеров своей спиной, синей от татуировок. Но это случилось ближе к вечеру; до этого Карамба успел поиграть на гитаре для симпатичной девушки, а также выставил в "двадцать одно" азартного лоха. Сумма была приличной, и Карамба успел заныкать "бабки" в потайной карман, а после - ухитрился пройти все тюремно-зоновские шмоны - и провез деньги в зону в виде "подъемных"...
Ванька-Балконщик, многоопытный домушник, сам по жизни был вроде лоха. Для него не было неприступных дверей, замков, но в быту он демонстрировал чудеса наивности. Бежал он из зоны один раз: на побег его подбил Витя Астафьев, пермский чернушник. В жилой зоне 4-й строгой Краслага меняли деревянный предзонник на бетонный, но просчитались: бетона не хватило, и в одном месте пришлось оставить бревенчатый частокол с колючкой поверху. В это же время в жилзону, вопреки всем правилам, загнали КРАЗ-фургон. Витя Астафьев водить авто не умел, зато Ванька петрил в этом деле. Они проломили на КРАЗе деревянный частокол и вылетели на поляну, по которой унеслись к ближайшему леску. Там "друзья" расстались: Витя исчез бесследно, оставив зоне шесть недосиженных лет; Ванька-Балконщик на КРАЗе доехал до неизвестного ему райцентра, поставил на уши "хату" местного депутата, напился, наелся от пуза и - сдался органам. К двум недосиженным месяцам добавили три года и отправили в Зимлаг. Впрочем, он не сильно расстраивался, рассматривая новый срок как новое приключение. Ванька с удовольствием рассказывал о побеге всем желающим и в тюрьме и в зоне... А на проверку он и не шевельнулся.
Окоемов хотел поговорить с Монголом - начать с отвлеченных тем, с батюшки Василия и церковки вообще... Потом можно было бы перейти к осторожному выяснению и обнаружению тонких намеков на толстые обстоятельства. Но "смотрящий", верно уж, досматривал десятый сон.
МОСКВА
НОЧЬ БАНКИРА СЕВРЮКА
Ночь была повсюду, словно кто-то участливый укрыл мерзнущую землю черным шерстяным одеялом с луной, звездами и облаками.
Над Зимлагом простирался непроницаемый мрак полуночи, а Москва лишь подтягивала на себя край черноты. Угрюмый и веселый земной мир продолжал существовать в снах и в бессонных заботах: двигались сквозь ночь запоздалые пешеходы, ехали автомобили и поезда, взлетали и садились авиалайнеры.
А вот что произошло в Москве, на углу Красноармейской улицы и Эльдорадовского переулка.
- Дай закурить! - сказал одинокому прохожему другой одинокий прохожий, а когда тот достал пачку сигарет "Мальборо" - ударил его по голове газетой, свернутой в трубку. Внутри газеты находился отрезок кабеля в свинцовой оболочке и поэтому первый прохожий упал без чувств, а второй, наклонившись над телом, вытащил из внутреннего кармана куртки портмоне с двумя сотнями долларов и двадцатью рублями. Потом грабитель пошел в ночной магазин, купил бутылку фальшивой водки, выпил - и уже через два часа, потеряв сознание, медленно и безнадежно замерзал в придорожном сугробе.
Потерпевшего нашла старушка, вышедшая на прогулку с мопсом, вызвала всех, кого нужно было, и теперь он лежал под капельницей в реанимации института Склифософского. Ограбленного звали Егор Никитич Пряхин, он работал лифтером в здании Государственной Думы, совершал (ради геморроя) еженощный променад. Теперь из-за его важной персоны в районе от Речного вокзала до стадиона Динамо всю ночь свирепствовали ОМОН, СОБР, РУОП и муниципальная милиция.
А через час с небольшим совсем близко от места происшествия проехал черный автомобиль "Лексус" представительского класса. В салоне за тонированными стеклами виднелись три силуэта, а в багажнике почти не шевелился банкир Валерий Анатольевич Севрюк, которого ничему не научило общение с правильными людьми. Он и не мог пошевелиться, потому что с ног до головы был заклеен лентой типа "скотч" - Шрам сказал: "Не жалеть денег на мелочевку", поэтому имеющимся у братвы скотчем можно было обклеить человек триста.
Банкиру было почти хорошо. Он, можно сказать, смирился со своей участью, не ждал пощады и понимал, что разговаривать с ним не будут; хорошо бы, дали сказать самому что-нибудь...
Но в общем и в частности говорить было нечего, даже если бы и разрешили. "За все нужно платить", - думал Севрюк. Он понимал, что попал в безвыходное положение не тогда, когда его, чуть оглушив, заклеивали скотчем и помещали в багажник, а давно - три года назад, когда он, соблазнившись легким наваром, согласился переводить через банк воровские деньги.
Конечно, хотелось жить. И ясно было, что эта желаемая жизнь вот-вот кончится. Приближалась какая-то страшная стена, за которую должны были перебросить его бренное тело: что там? "Хоть бы не мучили", - подумал Валерий Анатольевич. "Да нет, не будут... небось, порубят на куски и закопают на пустыре каком-нибудь. И никто на могилу-то и не придет...". Впрочем, на могилу, даже если бы она маячила в перспективе, прийти и вправду было некому: немногочисленную родню (седьмая вода на киселе!) Севрюк от себя отодвинул, даже отцовскому двоюродному брату не дал тыщу баксов, хотя тот просил для дочки, на приданое, на свадьбу. Не дал - не потому, что был жаден, просто всякая сумма имела счет и соответствие, а в тот момент ну никак нельзя было оторвать от капитала даже малую кроху... "Зря не дал, девке без приданого нельзя, особенно сейчас..." Он стал думать о том, что было бы, если бы он дал деньги, не тыщу, а, скажем, пять... нет, пять многовато... три... нет, две дал бы. Или полторы... Дочка дядькина как её звать-то? - рада была бы. Да от штуки баксов бы кипятком писала! И жених её тем более. Может, и на могилку пришли бы... Где она, могилка-то? И кто вообще на неё придет? Неужто компаньон этот, дятел хренов, Анджей? Это ж надо, придумал называть себя - Анджей... На самом деле он Андрюха, Андрюшка, Андрейка... Впрочем, раздражение на компаньона вдруг пропало: Вадим Анатольевич сообразил, что Анджея-Андрюшку, сейчас, вероятно, везут в другом багажнике другой машины... Злорадства не было: все же друг детства, вместе голубей гоняли, одних и тех же девок трахали. А вот жену Вадим Анатольевич вдруг помянул с такой злобой, что, будь он чуть поуже и попластичней телом, то уж наверняка, подобно знаменитому Гудини, выполз бы из скотча, просочился бы в щель багажника - и домой, убить её, суку рваную... В багажник её, козу противную! - и на двадцать восемь частей! В кислоту её, гадину, в известь - чтоб и следа не осталось!
Но комплекция Севрюка никак не могла позволить ему стать подобным Гудини. И не жену его, Татьянку, везли в багажнике, а его самого. Она же, супруга, вполне вероятно находилась сейчас в объятиях Алика Запекушина, этой накачанной падлы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Ванька-Балконщик, многоопытный домушник, сам по жизни был вроде лоха. Для него не было неприступных дверей, замков, но в быту он демонстрировал чудеса наивности. Бежал он из зоны один раз: на побег его подбил Витя Астафьев, пермский чернушник. В жилой зоне 4-й строгой Краслага меняли деревянный предзонник на бетонный, но просчитались: бетона не хватило, и в одном месте пришлось оставить бревенчатый частокол с колючкой поверху. В это же время в жилзону, вопреки всем правилам, загнали КРАЗ-фургон. Витя Астафьев водить авто не умел, зато Ванька петрил в этом деле. Они проломили на КРАЗе деревянный частокол и вылетели на поляну, по которой унеслись к ближайшему леску. Там "друзья" расстались: Витя исчез бесследно, оставив зоне шесть недосиженных лет; Ванька-Балконщик на КРАЗе доехал до неизвестного ему райцентра, поставил на уши "хату" местного депутата, напился, наелся от пуза и - сдался органам. К двум недосиженным месяцам добавили три года и отправили в Зимлаг. Впрочем, он не сильно расстраивался, рассматривая новый срок как новое приключение. Ванька с удовольствием рассказывал о побеге всем желающим и в тюрьме и в зоне... А на проверку он и не шевельнулся.
Окоемов хотел поговорить с Монголом - начать с отвлеченных тем, с батюшки Василия и церковки вообще... Потом можно было бы перейти к осторожному выяснению и обнаружению тонких намеков на толстые обстоятельства. Но "смотрящий", верно уж, досматривал десятый сон.
МОСКВА
НОЧЬ БАНКИРА СЕВРЮКА
Ночь была повсюду, словно кто-то участливый укрыл мерзнущую землю черным шерстяным одеялом с луной, звездами и облаками.
Над Зимлагом простирался непроницаемый мрак полуночи, а Москва лишь подтягивала на себя край черноты. Угрюмый и веселый земной мир продолжал существовать в снах и в бессонных заботах: двигались сквозь ночь запоздалые пешеходы, ехали автомобили и поезда, взлетали и садились авиалайнеры.
А вот что произошло в Москве, на углу Красноармейской улицы и Эльдорадовского переулка.
- Дай закурить! - сказал одинокому прохожему другой одинокий прохожий, а когда тот достал пачку сигарет "Мальборо" - ударил его по голове газетой, свернутой в трубку. Внутри газеты находился отрезок кабеля в свинцовой оболочке и поэтому первый прохожий упал без чувств, а второй, наклонившись над телом, вытащил из внутреннего кармана куртки портмоне с двумя сотнями долларов и двадцатью рублями. Потом грабитель пошел в ночной магазин, купил бутылку фальшивой водки, выпил - и уже через два часа, потеряв сознание, медленно и безнадежно замерзал в придорожном сугробе.
Потерпевшего нашла старушка, вышедшая на прогулку с мопсом, вызвала всех, кого нужно было, и теперь он лежал под капельницей в реанимации института Склифософского. Ограбленного звали Егор Никитич Пряхин, он работал лифтером в здании Государственной Думы, совершал (ради геморроя) еженощный променад. Теперь из-за его важной персоны в районе от Речного вокзала до стадиона Динамо всю ночь свирепствовали ОМОН, СОБР, РУОП и муниципальная милиция.
А через час с небольшим совсем близко от места происшествия проехал черный автомобиль "Лексус" представительского класса. В салоне за тонированными стеклами виднелись три силуэта, а в багажнике почти не шевелился банкир Валерий Анатольевич Севрюк, которого ничему не научило общение с правильными людьми. Он и не мог пошевелиться, потому что с ног до головы был заклеен лентой типа "скотч" - Шрам сказал: "Не жалеть денег на мелочевку", поэтому имеющимся у братвы скотчем можно было обклеить человек триста.
Банкиру было почти хорошо. Он, можно сказать, смирился со своей участью, не ждал пощады и понимал, что разговаривать с ним не будут; хорошо бы, дали сказать самому что-нибудь...
Но в общем и в частности говорить было нечего, даже если бы и разрешили. "За все нужно платить", - думал Севрюк. Он понимал, что попал в безвыходное положение не тогда, когда его, чуть оглушив, заклеивали скотчем и помещали в багажник, а давно - три года назад, когда он, соблазнившись легким наваром, согласился переводить через банк воровские деньги.
Конечно, хотелось жить. И ясно было, что эта желаемая жизнь вот-вот кончится. Приближалась какая-то страшная стена, за которую должны были перебросить его бренное тело: что там? "Хоть бы не мучили", - подумал Валерий Анатольевич. "Да нет, не будут... небось, порубят на куски и закопают на пустыре каком-нибудь. И никто на могилу-то и не придет...". Впрочем, на могилу, даже если бы она маячила в перспективе, прийти и вправду было некому: немногочисленную родню (седьмая вода на киселе!) Севрюк от себя отодвинул, даже отцовскому двоюродному брату не дал тыщу баксов, хотя тот просил для дочки, на приданое, на свадьбу. Не дал - не потому, что был жаден, просто всякая сумма имела счет и соответствие, а в тот момент ну никак нельзя было оторвать от капитала даже малую кроху... "Зря не дал, девке без приданого нельзя, особенно сейчас..." Он стал думать о том, что было бы, если бы он дал деньги, не тыщу, а, скажем, пять... нет, пять многовато... три... нет, две дал бы. Или полторы... Дочка дядькина как её звать-то? - рада была бы. Да от штуки баксов бы кипятком писала! И жених её тем более. Может, и на могилку пришли бы... Где она, могилка-то? И кто вообще на неё придет? Неужто компаньон этот, дятел хренов, Анджей? Это ж надо, придумал называть себя - Анджей... На самом деле он Андрюха, Андрюшка, Андрейка... Впрочем, раздражение на компаньона вдруг пропало: Вадим Анатольевич сообразил, что Анджея-Андрюшку, сейчас, вероятно, везут в другом багажнике другой машины... Злорадства не было: все же друг детства, вместе голубей гоняли, одних и тех же девок трахали. А вот жену Вадим Анатольевич вдруг помянул с такой злобой, что, будь он чуть поуже и попластичней телом, то уж наверняка, подобно знаменитому Гудини, выполз бы из скотча, просочился бы в щель багажника - и домой, убить её, суку рваную... В багажник её, козу противную! - и на двадцать восемь частей! В кислоту её, гадину, в известь - чтоб и следа не осталось!
Но комплекция Севрюка никак не могла позволить ему стать подобным Гудини. И не жену его, Татьянку, везли в багажнике, а его самого. Она же, супруга, вполне вероятно находилась сейчас в объятиях Алика Запекушина, этой накачанной падлы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97