Ольга Ферье-Жилкина обдумывала план нейтрализации основных бандитских сил, а юный чемпион Европы по плаванию на спине Валентин Гоготулин, прижимаясь к мерзлой заснеженной почве накачанным животом, медленно подползал к самой Ольге.
МОСКВА
ВЫСОКОЕ ДАВЛЕНИЕ
Нельзя сказать, что для Андриана Голощапова именно деньги были смыслом жизни. Нет. Также не питал он больших иллюзий насчет своих стихов - какие там стихи, даже не вирши. Амбиции его не простирались далее той единственной книжки "Антисовет", которая принесла ему короткую, но приятнейшую славу борца с режимом.
Он, скорее, был рабом комфорта и уюта, но такого, который в идеале, на "чуть-чуть", был лучше того, что имелся на самом деле - в настоящем. В застойные советские времена он нашел себе вполне приличное (и приличествующее) для "почти диссидента" место - устроился дежурным электриком в трест "Спецгазификация". Работа была более чем легкой, незатруднительной. На неё вообще можно было не ходить, сиди себе дома и жди звонка: мол, товарищ Голощапов, в коридоре второго этажа не работают две лампы дневного света, просим заменить. И все. Однако Андриан устроил дело так, что в конце концов вообще не приходил по звонку, а посылал вместо себя коллегу-поэта Сашу Макарцева (тот только что освободился из Дубровлага и белобилетно бедствовал. На работу с дипломом филолога нигде не брали, поэтому Макарцев принял предложение Голощапова "работать секретно и сообща" как весьма выгодное. "Секретно" - потому что устраивался Голощапов по своим документам, а работало подставное лицо; "сообща" означало, что Голощапов принимал звонки из треста и его филиалов, а Макарцев бегал по Москве и по коридорам учреждений с лампами, пробками и стремянками). Так же точно Голощапов устроился ещё в три места. Художник Лютов подметал за него 2-ю Тверскую-Ямскую, драматург Пазинский мыл окна в Госкомиздате СССР, и даже сам Вадим Кирза зимой 1981 года кидал за Голощапова уголек в котельной медучилища №24 в Большом Харитоньевском переулке. Все устроенные были благодарны Андриану, ибо не имели прочного социального статуса: кто-то освободился, кто-то готовился сесть, а кто и вовсе только-только прибыл "покорять Москву" из-за Урала или с берегов Черного моря. Голощапов же имел с каждого "наемника" 40 процентов заработка и считал - материально эти "две пятых" оптимальной платой за подобный "найм", а морально - как бы "церковной десятиной"; церковью был он, а все остальные - прихожане...
Тут-то и подловил Андриана с его батрацко-бедняцким "приходом" зоркий и чуткий майор Геннадий Павлович Зубков. Именно Зубков, выявляя связи различных групп творческой интеллигенции (для доклада начальству по общей картине), обнаружил, что к некоему Голощапову, сомнительному безыдейному субъекту, сходятся вполне ощутимые, видимые ниточки - как паутинки к паучку. Из такого натюрморта вполне мог родиться групповой портрет антисоветской организации или батальное полотно террористического заговора. Зубков незадолго до этого крупно отличился, перескочил из старлеев в майоры, мечтал повторить прыжок.
Геннадий Палыч лично понаблюдал за Голощаповым на улице, а потом подослал к нему лейтенанта Струкова под видом налогового инспектора: мол, есть сигнал от соседей, что вы катаете валенки, а налоги не платите. Струков, слушая объяснения перепуганного Голощапова (Какие валенки? Клевета, ошибка!) осмотрел квартиру, но ничего любопытного или странного, кроме картины Лютова "Харя Кришны, харя в раме" (Голощапов как-то утром приобрел её у создателя за бутылку портвейна "777") не обнаружил. "Рисуют, блин, хари какие-то!" - доложил Струков. - "Приснится, товарищ майор, такое, блин, - комиссуют на хрен из органов...".
В общем, Зубков, определив характер и пристрастия "объекта" решил "взять" Голощапова - на улице, как в старые добрые времена, подсадить в машину - и на Лубянку. Мол, куда это мы? Пару вопросов, и вы свободны, гражданин Голощапов...
Андриан потом как ни старался - так и не смог вычеркнуть из памяти этот страшный, черный, ужасный день. Говорили довольно долго и в основном на какие-то отвлеченные темы: об искусстве, о религии, о поэзии даже. Ну, как водится, Зубков предложил сотрудничество, на что Голощапов, успокоенный общим тоном беседы, ответил гордым "нет!". Тогда Геннадий Павлович обошел стол, взял стихотворца за шею левой рукой, чуть сдавил сонную артерию, нагнул его, ударил коленом в нос - и в таком виде, окровавленного, буквой "зю" - вывел из кабинета. Они пошли - вернее, шел Зубков, а Голощапов семенил на полусогнутых - по коридору; наконец, свернули в открытую дверь. Это был кабинет, почти такой же, как у Зубкова, с портретом Феликса, но за столом сидел человек в белом халате и укладывал в кожаный ридикюль (как у чеховских докторов) никелированные инструменты: щипцы, хитроумные, с загибами, ножницы, какие-то странные крючки и длинные иглы. Все это Голощапов увидел, чуть скосив глаза из неудобного положения, проморгавшись от выступивших слез. Из носа на паркетный пол падали капли крови.
"Здорово, Нилыч! - сказал Зубков и протянул свободную правую руку. "О, кого я вижу! - сказал Нилыч. - Генок!" Улыбка у Нилыча была добрейшая, белозубая и фотогеничная, а вот телосложение под халатом (широкие плечи, длинные руки) да и сам халат не внушали доверия. "А это кто с тобой, Генок?" - так же весело удивился Нилыч. "А это Андриян", - сообщил Зубков. "Николаев, космонавт?" - ещё больше удивился Нилыч. - Что, и он тоже?" "Да нет, это стихотворец. Антисоветчик Голощапов". Нилыч подошел поближе, взял Андриана за подбородок двумя пальцами правой руки. "Что, не колется, что ли?" "Ну", - подтвердил "Генок". Нилыч чуть приподнял Голощапова за подбородок и сказал тихо, можно сказать, добродушно: "Ты, Андриян, почему не колешься? Ты колись. Тухачевский кололся, Блюхер кололся. И ты колись. Хорошо?".
Вернулись в кабинет Зубкова, и Андриан подписал бумаги, стал Щупом-информатором. Много потом чего было, но самое интересное развернулось в последние годы. Квартирное маклерство Голощапова пришлось ко двору Зубкова, они столковались быстро, но Андриан так и не мог понять: случайно они встретились в вагоне метро или Зубков нашел его, следил за ним и подставился? Больше всего Андриан боялся, как бы полковник снова не схватил его за шею и не пригнул голову; он был уверен, что Зубков способен на такое даже в общественном месте, а не то что на Лубянке. И зря Зубков напомнил ему про учетную карточку агента-информатора - Голощапову на неё было наплевать, не такая уж он видная фигура. Главное: не схватил бы за шею, не ударил бы коленом в нос.
Впрочем, возобновление неприятного контакта обернулось хорошими деньгами - таких Голощапов с маклерства своего не имел; ну, дадут баксов двести-триста, а то и вообще отделаются дешевкой какой-нибудь, подарочком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
МОСКВА
ВЫСОКОЕ ДАВЛЕНИЕ
Нельзя сказать, что для Андриана Голощапова именно деньги были смыслом жизни. Нет. Также не питал он больших иллюзий насчет своих стихов - какие там стихи, даже не вирши. Амбиции его не простирались далее той единственной книжки "Антисовет", которая принесла ему короткую, но приятнейшую славу борца с режимом.
Он, скорее, был рабом комфорта и уюта, но такого, который в идеале, на "чуть-чуть", был лучше того, что имелся на самом деле - в настоящем. В застойные советские времена он нашел себе вполне приличное (и приличествующее) для "почти диссидента" место - устроился дежурным электриком в трест "Спецгазификация". Работа была более чем легкой, незатруднительной. На неё вообще можно было не ходить, сиди себе дома и жди звонка: мол, товарищ Голощапов, в коридоре второго этажа не работают две лампы дневного света, просим заменить. И все. Однако Андриан устроил дело так, что в конце концов вообще не приходил по звонку, а посылал вместо себя коллегу-поэта Сашу Макарцева (тот только что освободился из Дубровлага и белобилетно бедствовал. На работу с дипломом филолога нигде не брали, поэтому Макарцев принял предложение Голощапова "работать секретно и сообща" как весьма выгодное. "Секретно" - потому что устраивался Голощапов по своим документам, а работало подставное лицо; "сообща" означало, что Голощапов принимал звонки из треста и его филиалов, а Макарцев бегал по Москве и по коридорам учреждений с лампами, пробками и стремянками). Так же точно Голощапов устроился ещё в три места. Художник Лютов подметал за него 2-ю Тверскую-Ямскую, драматург Пазинский мыл окна в Госкомиздате СССР, и даже сам Вадим Кирза зимой 1981 года кидал за Голощапова уголек в котельной медучилища №24 в Большом Харитоньевском переулке. Все устроенные были благодарны Андриану, ибо не имели прочного социального статуса: кто-то освободился, кто-то готовился сесть, а кто и вовсе только-только прибыл "покорять Москву" из-за Урала или с берегов Черного моря. Голощапов же имел с каждого "наемника" 40 процентов заработка и считал - материально эти "две пятых" оптимальной платой за подобный "найм", а морально - как бы "церковной десятиной"; церковью был он, а все остальные - прихожане...
Тут-то и подловил Андриана с его батрацко-бедняцким "приходом" зоркий и чуткий майор Геннадий Павлович Зубков. Именно Зубков, выявляя связи различных групп творческой интеллигенции (для доклада начальству по общей картине), обнаружил, что к некоему Голощапову, сомнительному безыдейному субъекту, сходятся вполне ощутимые, видимые ниточки - как паутинки к паучку. Из такого натюрморта вполне мог родиться групповой портрет антисоветской организации или батальное полотно террористического заговора. Зубков незадолго до этого крупно отличился, перескочил из старлеев в майоры, мечтал повторить прыжок.
Геннадий Палыч лично понаблюдал за Голощаповым на улице, а потом подослал к нему лейтенанта Струкова под видом налогового инспектора: мол, есть сигнал от соседей, что вы катаете валенки, а налоги не платите. Струков, слушая объяснения перепуганного Голощапова (Какие валенки? Клевета, ошибка!) осмотрел квартиру, но ничего любопытного или странного, кроме картины Лютова "Харя Кришны, харя в раме" (Голощапов как-то утром приобрел её у создателя за бутылку портвейна "777") не обнаружил. "Рисуют, блин, хари какие-то!" - доложил Струков. - "Приснится, товарищ майор, такое, блин, - комиссуют на хрен из органов...".
В общем, Зубков, определив характер и пристрастия "объекта" решил "взять" Голощапова - на улице, как в старые добрые времена, подсадить в машину - и на Лубянку. Мол, куда это мы? Пару вопросов, и вы свободны, гражданин Голощапов...
Андриан потом как ни старался - так и не смог вычеркнуть из памяти этот страшный, черный, ужасный день. Говорили довольно долго и в основном на какие-то отвлеченные темы: об искусстве, о религии, о поэзии даже. Ну, как водится, Зубков предложил сотрудничество, на что Голощапов, успокоенный общим тоном беседы, ответил гордым "нет!". Тогда Геннадий Павлович обошел стол, взял стихотворца за шею левой рукой, чуть сдавил сонную артерию, нагнул его, ударил коленом в нос - и в таком виде, окровавленного, буквой "зю" - вывел из кабинета. Они пошли - вернее, шел Зубков, а Голощапов семенил на полусогнутых - по коридору; наконец, свернули в открытую дверь. Это был кабинет, почти такой же, как у Зубкова, с портретом Феликса, но за столом сидел человек в белом халате и укладывал в кожаный ридикюль (как у чеховских докторов) никелированные инструменты: щипцы, хитроумные, с загибами, ножницы, какие-то странные крючки и длинные иглы. Все это Голощапов увидел, чуть скосив глаза из неудобного положения, проморгавшись от выступивших слез. Из носа на паркетный пол падали капли крови.
"Здорово, Нилыч! - сказал Зубков и протянул свободную правую руку. "О, кого я вижу! - сказал Нилыч. - Генок!" Улыбка у Нилыча была добрейшая, белозубая и фотогеничная, а вот телосложение под халатом (широкие плечи, длинные руки) да и сам халат не внушали доверия. "А это кто с тобой, Генок?" - так же весело удивился Нилыч. "А это Андриян", - сообщил Зубков. "Николаев, космонавт?" - ещё больше удивился Нилыч. - Что, и он тоже?" "Да нет, это стихотворец. Антисоветчик Голощапов". Нилыч подошел поближе, взял Андриана за подбородок двумя пальцами правой руки. "Что, не колется, что ли?" "Ну", - подтвердил "Генок". Нилыч чуть приподнял Голощапова за подбородок и сказал тихо, можно сказать, добродушно: "Ты, Андриян, почему не колешься? Ты колись. Тухачевский кололся, Блюхер кололся. И ты колись. Хорошо?".
Вернулись в кабинет Зубкова, и Андриан подписал бумаги, стал Щупом-информатором. Много потом чего было, но самое интересное развернулось в последние годы. Квартирное маклерство Голощапова пришлось ко двору Зубкова, они столковались быстро, но Андриан так и не мог понять: случайно они встретились в вагоне метро или Зубков нашел его, следил за ним и подставился? Больше всего Андриан боялся, как бы полковник снова не схватил его за шею и не пригнул голову; он был уверен, что Зубков способен на такое даже в общественном месте, а не то что на Лубянке. И зря Зубков напомнил ему про учетную карточку агента-информатора - Голощапову на неё было наплевать, не такая уж он видная фигура. Главное: не схватил бы за шею, не ударил бы коленом в нос.
Впрочем, возобновление неприятного контакта обернулось хорошими деньгами - таких Голощапов с маклерства своего не имел; ну, дадут баксов двести-триста, а то и вообще отделаются дешевкой какой-нибудь, подарочком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97