Когда вскоре вслед за Коханом оба брата Задоры и Добек торопливо вошли в комнату, он устремил на них пытливый взгляд, стараясь прочесть на их лицах, какое впечатление на них произвел нахальный поступок Барички; он их нашел такими же возмущенными, как и он сам.
Добек Боньча, лицо которого никогда не выдавало его чувств, казался на вид совершенно равнодушным к произошедшему. Но знавшие его понимали, что скрывается под этой маской. Братья Задоры не привыкли первыми затевать разговор, и они выжидали, что им скажет Кохан.
- Кутейник произнес сам себе приговор, - начал Рава. - Если б это прошло ему безнаказанно, то король был бы в опасности. Его с амвона предадут проклятию, и на улицах на него будут указывать пальцами.
После некоторого молчания Рава прибавил:
- Кто мне поможет сдержать слово и избавиться от кутейника, тот может быть уверен в королевской милости и в моей благодарности. Если бы на него напали и убили, это было бы для него желанным, но не для нас; он должен позорно погибнуть без всякого шума.
Добек, подбоченившись, выслушал Кохана, глядя на него сверху вниз. Братья Задоры вопросительно глядели друг на друга, как бы советуясь. Вообще, они мало говорили.
Фредро после некоторого молчания молвил:
- Кохан, твой совет - плохой. Ты знаешь, что я никогда не льщу никому, ни тебе, ни королю. Я тебе прямо говорю, что твой совет не годится. Ксендза можно легко устранить, но какая польза от этого? Враги короля этого желают, они тогда всю вину взвалят на него, возведут на него обвинение в убийстве и предадут анафеме. Кто знает? Может быть, он для этого и пожертвовал собою. Я короля очень люблю, не меньше, чем ты; если бы ему угрожала опасность, я бы жизнь свою отдал, чтобы предотвратить ее, но подобным образом мстить несчастному кутейнику я не советую и отказываю в своем содействии. Они этого хотят, он за этим и шел, чтобы стать мучеником; король отнесся к нему с презрением, и это должно служить для нас примером.
Сказав эти слова, он повернулся к окну и замолчал.
- Я короля лучше знаю, и никто его так хорошо не знает, как я! воскликнул Кохан обиженным тоном. - Для него непристойно было выказывать иное чувство, чем презрение, а наша обязанность - другая! Я знаю, что я говорю. Если вы не хотите быть с нами, то мы обойдемся и без вас.
Добек поправил головной убор и, сжав губы, произнес:
- Я именно и хотел вам сказать, чтобы вы обошлись без меня, но я добавлю совет: не покушайтесь на жизнь кутейника и дайте ему жить. Прощайте.
Добек, гордый и спокойный, в сознании своей физической и нравственной силы, оглянувшись кругом, засвистел и вышел из комнаты.
Задоры, оставшись одни с Коханом, приблизились к нему. Он был уверен в них как в самом себе; он знал, что они исполнят все его приказания и поручения. Они разделяли его гнев, и у них началось тихое совещание, продолжавшееся довольно долго.
То, что мстительные придворные задумали, трудно исполнить; напасть на ксендза, направляющегося в епископство или возвращающегося ночью с фонарем в сопровождении лишь одного мальчика, и изрубить его было легко, но Кохан хотел от него избавиться иным путем.
Поэтому решили не торопиться для того, чтобы не слишком было видно, что убийство совершено из-за мести; затем решили ксендза устранить таким способом, чтобы исполнение акта мести осталось навеки тайной.
Кохан предполагал, что его могут заподозрить, и он не хотел, чтобы были какие-либо улики, подтверждающие эти подозрения. Он не хотел бы считаться убийцей, на которого все указывали бы пальцами, - потому что и духовная власть могла бы его за это преследовать.
Преступление должно было носить таинственный характер.
Совещание продолжалось более часа, и когда братья Задоры вышли от Кохана, лица их были угрюмы, губы сжаты, и видно было, что их гнетет какое-то бремя. Закутанные в свои шубы, оба они отправились в город, каждый в свою сторону.
Известие об утреннем выступлении Барички быстро распространилось по городу. Вержинек, всегда раньше всех узнававший о том, что происходило в Вавеле, хотел немедленно отправиться к королю с советом и с просьбой быть терпеливым; но пока он собирался, ему сообщили, что Казимир уехал на охоту, и разговор этот пришлось отложить.
Рассказы об огромном мужестве Барички в тот же день распространились по всем монастырям и приходам, и большая часть духовенства отнеслась к нему сочувственно.
Даже и те, которые вовсе не способны были ему подражать, превозносили его мужество до небес. Расхваливали епископа Бодзанту, пославшего его, и много говорили о том, что предпримет король. Никто этого не мог предугадать.
Знали об его умеренной религиозности. Он не награждал монастыри и костелы так щедро, как его предшественники, и очень мало занимался постройкой новых храмов. Известно было о том, что он с помощью Богории обменивал свои земли на монастырские, и ему приписывали намерение уменьшить излишние преимущества духовенства. Он не пропускал церковные службы, но недолго оставался, и в нем не было религиозного рвения и увлечения.
Вообще, Казимир не пользовался особенной любовью духовенства, которое приветствовало смелое выступление Бодзанты и Барички как первые шаги к возвращению духовенству его прежнего положения, когда епископы пользовались таким же почетом, как и короли. Героем дня был ксендз Баричка, а так как он в действительности был человек набожный, справедливый, несмотря на свой горячий темперамент, то на него смотрели как на мученика, страдающего за свои убеждения. Никто не допускал мысли, чтобы король или его окружающие захотели ему мстить.
Ожидали, чем все это кончится.
Отдохнув немного во дворце епископа, Баричка отправился к себе домой.
Он занимал две маленькие кельи в доме викария. Характер человека всегда отражается в устройстве его домашнего гнезда.
Две маленькие кельи Барички служили лучшим доказательством этого. Тесные, запущенные, они никогда не отапливались, и в них даже не было жаровни с углем, употреблявшейся в те времена в домах, где не было ни печей, ни каминов.
Ксендз Марцин умышленно безжалостно умерщвлял свою плоть. В первой комнате помещался мальчик, сопровождавший его по вечерам с фонарем в руках; во второй - невзрачная жесткая постель, на стене висела плеть с железными крючками, простое распятие, несколько книжек, немного одежды, и это вместе с небольшим незакрытым сундучком, в котором помещалось немного белья, составляло все его имущество.
Сын довольно зажиточных родителей, он, приняв духовный сан, добровольно стал нищим. Он делился с бедняками всем, что у него было, оставляя для себя лишь необходимое для поддержания жизни. Он не нуждался ни в каких удобствах.
Молитвы, посты, бичевание, беспрестанное совершение треб, в которых он заменял других, поддерживали его в экзальтированном состоянии, в каком-то опьянении аскетизмом, из которого он никогда не выходил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140