- Да нам и не надо ничего! - засмеялась, снимая снова запотевшее пенсне, Люсик. - Мы сыты! Хотя и в студенческой кооперативной столовке, Андреевич, не слишком-то богато. Сами понимаете, третий год войны!
Без пенсне близорукие глаза девушки смотрели по-детски беззащитно и доверчиво.
- Как не понять! Садись-ка, барышня, сюда, рядышком со мной, потянул Люсик за руку старый кузнец, придвигая поближе к себе табуретку. - Вот так.
Он пристально, но ласково всматривался в милое, матово-загорелое лицо.
- Картошечкой, однако, не побрезгуйте, чем богаты, тем и рады!.. Что зашли нынче, в горестный день, за то великое вам спасибо! Я ведь вот о чем собирался еще, об тебе, барышня, с Андреем потолковать, да как-то не успел: уж больно срочно понадобился сынок на защиту царю и православию.
Что-то в голосе Андреича насторожило Люсик и Столярова, они переглянулись. Принимая от хозяйки вилку, Люсик вопросительно улыбнулась:
- Что же могли вы обо мне толковать, Андреевич? - Темные глаза девушки блестели любопытством.
Старый кузнец не спешил с ответом. Неторопливо свернул самокрутку, привстав, прикурил от лампы на столе и, пуская в сторону от девушки дым, отгоняя его ладонью, заговорил медленно и серьезно:
- Вот о чем, дорогая барышня! Хотя ты и не нашей рабочей косточки, но парням и девчатам на заводе вроде пришлась по душе. От многих доброе о тебе слышал. Тебя Люсей звать, что ли?
- Да. Если по-русски, то Люсей.
- Так слушай меня, Люсенька черноглазая! Не приходи ты больше к воротам Михельсона. Поняла?
Опять Люся и Столяров переглянулись. Сведя брови в одну полоску, рассеченную морщинкой, Люся отложила вилку и с обидой посмотрела на Андреича.
- Интересно! Это почему же мне не приходить к вашему заводу?
Не торопясь, затянувшись, кузнец сказал веско и строго:
- Потому, дорогая барышня, что уж больно приметная! И не одни рабочие ребята на тебя глаз кладут, а и другие-прочие. Как раз вчера мастер будто мимоходом справлялся. Видел, как вы с Андреем у ворот балакали. А уж вреднее этого хозяйского прислужника на всем Михельсоне не сыскать. Смотри, подошлют к тебе полицейского хмыря в латаном рабочем пиджачке, и придется ворон из-за тюремной решетки считать... Не попадись ты, милая, по молодости да по неопытности своей на полицейский крючок!..
Люсик и Столяров молча отодвинули тарелки с жареной картошкой понимали, что хозяйка поставила на стол приготовленное к утру.
Все в подвале молчали.
- Значит, подцепили! - буркнул Столяров, в тревоге глянув на девушку. - Следовало ожидать... Ты, Люсик, и правда, слишком приметная!
- Спасибо, Андреевич! - Люсик обеими руками крепко пожала лежавшую на столе заскорузлую руку. - По правде говоря, я и сама кое-что подмечала. - Она вопросительно посмотрела на сидевшего напротив Андрея.
- Я то же скажу, Люся! Батя прав! - ответил на ее немой вопрос Андрей. - Ко мне тоже подкатывались, интересовались: кто такая да откуда взялась? Осторожность, Люся, вам большая нужна. Уж очень вы рабочим ребятам полезны... Вроде свет от вас.
Люсик откинулась к стене и грустно рассмеялась:
- Да не от меня, Андрей! Я всего лишь крохотное зеркальце, отражающее большой свет... Хотя осторожность необходима, в этом вы и Андреевич правы!
Она помолчала, перебирая пальцами кружево на воротничке блузки.
- Но и вы, Андрей и товарищи, берегитесь там! Не дайте ни за что ни про что убить себя где-то в Галиции. Берегите жизнь для светлого будущего, оно, поверьте, не за горами!
Зябко поежившись, она отодвинулась от кирпичной стены, к которой прислонилась спиной, и с неприязнью оглянулась на нее.
- Холодная какая, б-рр! Сыро, как в погребе! - Медленным и грустным взглядом обвела жилище Андреевых.
Пятна и подтеки плесени на стенах, обвалившаяся местами штукатурка, дешевые занавесочки, на двух окнах почти у потолка, черный, но с позолоченным нимбом квадратик иконы в углу напротив скрытой пологом кровати.
- Боже мой! Как вы бедно живете, Андреевич! Вы же специалист высокого класса! И даже пол холодный, кирпичный.
Кузнец передернул плечами, как бы говоря: а что делать? И повернулся к жене:
- Мать! А ну, подкинь половичок под ноги дорогой гостье.
- Да что вы, Андреевич! - запротестовала Люсик. - Я не такая уж неженка. Я...
- Ты слушайся меня, старика! - строго перебил кузнец.
И когда жена принесла половичок от стоящей за пологом широкой кровати и постелила к ногам Люсик, продолжал с горечью:
- Другие и того хуже живут, Люся! Вон в "спальнях" Голутвинской и Даниловской мануфактур или, скажем, в бараках миллионщиков Брокара, Бромлея и прочих! Зайди-ка, глянь! Нары в три яруса. Внизу семейные, ситцевыми, а то и рогожными занавесками разделенные, на втором этаже детвора копошится! На верхотуре, на полатях, - на одной стороне девчата, на другой парни-холостежь спят. А посередине между нарами зыбки с титешными. Мать спать ложится - зыбку к ноге шнурком привязывает, чтобы ночью не каждый раз вскакивать. Заорет младенец, мать спросонья ногой дергает. Бывает и так: один ребеночек орет, а пятеро матерей ногами дрыгают! Во тьме-то не сразу разберешь, твой орет аль соседский... То-то и оно!
Послюнив палец, Андреич загасил окурок и спрятал в карман. И продолжал:
- Что делать, черноглазенькая, куда бежать? Возвращаться в деревню, что ли, откуда большинство не от сладкой же доли сбежали? Так в деревне-то, Люсенька, у нашей голи перекатной и крохотного клочка земли ни у кого нету! Всю ее, кормилицу, давно под себя богатеи сгребли. Только что на кладбищах по три аршина на бедняцкую душу и осталось! Ты с моей старухой потолкуй. Она расскажет, как со своей родной Брянщины сбежала! Андреич с бережной ласковостью тронул ладонью плечо сидевшей неподалеку жены. - Расскажет, как маялась тут, пока на Трехгорку подметалкой не устроилась. Ну, что делать? Снова в деревню, на кулачье батрачить? Ничем не лучше, чем на Голутвиных аль на Михельсона! Одна стать! Эх, Люсенька, Люсенька, не видела ты, должно быть, подлинной нищеты!
Люсик порывисто повернулась к кузнецу.
- Видела, Андреевич! Видела, поверьте мне! Иначе не сидела бы сейчас у вас!
Помолчав, с грустью продолжала:
- Ну, хорошо! До сих пор, пока Андрюша работал, было у вас три заработка. А теперь?
Андреич усмехнулся с какой-то горькой удалью. Поманил к себе младшего сына и, когда Пашка подошел, обнял его, с силой прижал к груди.
- Вот она, смена нашему Андрюхе! Завтра поведу в контору и, хотя идет ему тринадцатый годик, скажу: все шестнадцать! Думаете, Люся, не возьмут? Да не возьмут, а схватят! Столько взрослых с завода на фронты угнали, так нынче хозяйские надсмотрщики и ребятишкам рады! Благо платить им можно поменьше, хотя спрос с них тот же!
- Значит, Павлик на завод? - огорчилась Люсик, всматриваясь в лицо Пашки, прижавшегося к плечу отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66