Остановился, всмотрелся в промозглую предрассветную темь.
По середине мостовой стройными рядами, однако без барабанов и песен, шли одна за другой военные шеренги. Смутно поблескивала сталь ружейных стволов. Впереди, у знамени, гордо запрокинув голову, отбивали шаг офицеры.
Ага! Это же юнкера из Александровских прапорских школ, там их целых три. Ишь вышагивают, словно на параде! С тысячу, пожалуй, наберется.
Молча, без команд, прошли юнкера мимо. В промежутках между ротами офицеры. За последней шеренгой каждой роты пулеметчики катили гремевшие колесами пулеметы-"максимы". Потом проехали зеленые снарядные двуколки и походные кухни. Похрапывали лошади, валил из ноздрей пар...
"Тоже, видно, узнали про Питер", - смекнул Пашка.
И рванулся, побежал к дому.
Предчувствие не обмануло: Андрей вернулся.
На столе шумел самовар, перед батей и Андреем стояли чашки, но ни тот ни другой не прикасались к чаю. Лицо Андрея горело возбуждением, красное, потное, будто он только что вышел из парной бани. Глаза блестели радостным нетерпением. Шинель и фуражка лежали на лавке рядом с ним.
- Ну вот потому и не мог прийти, пойми, мам! Как получили телеграмму, тут же и выборы Московского Военно-революционного комитета. Такие же немедля созданы и по всем районам Москвы и у нас, в Замоскворечье. А двинцы для любого пролетарского Совета самая надежная опора. Вот и бросились мы с Сапуновым распределять ребят, кого куда и кого в командиры выбирать. Об оружии тоже позаботиться нужно. Чует сердце: хоть в Питере, как сообщает Ногин, обошлось без крови, у нас ее не миновать!
Мамка плакала, размазывая по щекам слезы.
- Стало быть, сынонька, снова на жизнь-смерть драться кинешься?
- А как же, мам? - засмеялся Андрей. - Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Пришел и наш час! Наконец-то установим в России светлый справедливый мир. Тут не плакать, а радоваться надо самой высокой радостью!
Андрей оглянулся на Пашку.
- Давай, давай газетки, братишка. Ты все спрашивал: когда да когда? Дождались!
Пашка рассказал о прошагавших по Малой Серпуховке юнкерах. Шли-де походным строем: в полной амуниции и с пулеметами, со снарядными ящиками на двуколках.
Лицо Андрея посуровело.
- Не иначе - к главному штабу на Пречистенке стягивают. Значит, не собираются сдать власть без боя, без крови. Придется драться. Ну, я пошел!
- И я с тобой! - попросил Пашка, когда брат надевал у порога шинель.
Андрей оглядел братишку.
- Маловат ты, Арбузик, для боя! Беги лучше к Шиповнику. Может, там понадобишься для каких побегушек.
Андрей ушел. Мать сидела у стола, бессильно сложив на коленях руки.
Вбежал запыхавшийся, растрепанный Витька Козликов.
- Пошли, Пашка! - крикнул он, не закрывая двери. - На завод машину винтовок с вокзала привезли, раздают всем. Батя и его напарники нашли в тупике десяток вагонов под пломбами. В них навалом винтовки и патроны! Айда, а то опоздаем!
Андреич надел промасленный ватный пиджак, нахлобучил шапку.
Мамка поднялась из-за стола.
- И ты, отец, туда?
- Где же мне быть? За чужую спину, мать, не привык прятаться!
- А я? - спросила она. - В сторонке? Да, отец?
Андреич подошел к жене, снял шапку, поцеловал в щеку.
- Я спрошу так, милая: носила ты в тюрьму передачку арестантам? В солдатские казармы с призывом ходила?.. Ну и думай, где в грозовую пору тебе быть. Когда бои начнутся, дела для женских рук, мать, везде хватит. Словом, слушай, куда тебя сердце зовет!
Андреич пригладил седые волосы жены, оглядел Пашку и Витьку.
- Вы, малолетки, лучше бежали бы к Люсеньке, как велел Андрей. Вдруг и пособите чем.
Но мальчишки не послушались, побежали к заводу.
Возле конторы Михельсона шумела толпа. В одной очереди на вынесенном из конторы столике записывали в Красную гвардию. Тут же сивоусый слесарь Уварыч выдавал гвардейцам оружие, новенькие трехлинейные винтовки. Но как Пашка ни просил, его не записали в гвардейцы, не дали винтовку. Весь в морщинах, с сердитыми седыми усами Уварыч, когда Пашка протискался в очередь, досадливо отмахнулся:
- Ах, Арбуз, Арбуз! Неужто не видишь, что и взрослым не всем хватит? У тебя в руках винтовка без пользы окажется. Патроны станешь разносить по баррикадам - вот твое дело!
Не дали винтовку и Витьке Козликову, хотя он кричал, что это его отец, стрелочник на путях, помог найти загнанные в тупик вагоны и сообщил о них в Военно-революционный комитет...
Обиженные мальчишки потоптались возле, поглядели, как вскидывают к плечу винтовки кузнецы да литейщики, послушали, как щелкают затворами. Тут же из разбитых снарядных ящиков раздавали патроны - по две обоймы на брата.
Пашка бросился к Саше Кирееву, который и так и этак вертел в руках только что полученную винтовку.
- Сань, дай подержать!
- Ну, подержи, Арбузик. Только она, друг, потяжелее кузнечных клещей!
Оставив друзей, Пашка помчался в студенческую столовку. Но Люсик там не оказалось. Тетя Даша рассказала Пашке:
- Всю ночь тут шумели, как про эту питерскую телеграмму узнали. Утром на Калужскую подались, решено ресторацию поляковскую под какой-то комитет занять. Там Люсю и ищи, милый!
Лопух всячески ластился к Пашке, прыгал кругом, лизал руки и норовил вскинуть лапы другу на плечи. Пашка лишь потрепал пса по загривку и понесся на Калужскую.
На площади толпилась тьма рабочего народа. Сбежались сюда и двинцы, и только что вооруженные михельсоновцы. Кое-кто явился с охотничьим ружьем, а то с берданкой или даже просто с топором. У крыльца ресторана кто-то прибивал к жердине красное полотнище с неровными белыми буквами: "Вся власть Советам!"
На второй этаж, в ресторан Полякова, где собрался созданный ночью Военно-революционный комитет Замоскворечья, Пашку не пустили. У дверей караулил вооруженный солдат в шинели с сорванными погонами.
- Посторонним не велено! - сказал он Пашке, стоя на пороге.
Толпа на площади росла, подходили и женщины, и старики, шмыгали вездесущие мальчишки. Пашка отыскал Гдальку и Витьку, они бесцельно толкались между людьми.
- Шиповника не видели? - спросил Пашка. - Она сказала бы, что делать.
- Поди-ка, там! - Гдалька кивнул на окна ресторана.
Гудели громкие, возбужденные голоса. Кто-то кричал, что юнкера окружили Кремль и никого не пускают ни туда, ни оттуда, в Манеже их собралось больше тысячи.
Покрывая шум и усиливаясь, затарахтел в стороне моста мотор самоката-мотоцикла. Притихнув, толпа расступилась, давая дорогу.
Самокатчик в облезлой кожаной куртке и такой же фуражке подкатил к крыльцу поляковского заведения, соскочил и, козырнув часовому, вбежал по ступеням. Притихнув, толпа ждала. Тут и там слышалось:
- Не иначе, новости.
- Должно, приказ из Совета!
Ждать пришлось недолго. На втором этаже со звоном распахнулось окно, на подоконник вскочил чернобородый человек, размахивая бумажным листком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
По середине мостовой стройными рядами, однако без барабанов и песен, шли одна за другой военные шеренги. Смутно поблескивала сталь ружейных стволов. Впереди, у знамени, гордо запрокинув голову, отбивали шаг офицеры.
Ага! Это же юнкера из Александровских прапорских школ, там их целых три. Ишь вышагивают, словно на параде! С тысячу, пожалуй, наберется.
Молча, без команд, прошли юнкера мимо. В промежутках между ротами офицеры. За последней шеренгой каждой роты пулеметчики катили гремевшие колесами пулеметы-"максимы". Потом проехали зеленые снарядные двуколки и походные кухни. Похрапывали лошади, валил из ноздрей пар...
"Тоже, видно, узнали про Питер", - смекнул Пашка.
И рванулся, побежал к дому.
Предчувствие не обмануло: Андрей вернулся.
На столе шумел самовар, перед батей и Андреем стояли чашки, но ни тот ни другой не прикасались к чаю. Лицо Андрея горело возбуждением, красное, потное, будто он только что вышел из парной бани. Глаза блестели радостным нетерпением. Шинель и фуражка лежали на лавке рядом с ним.
- Ну вот потому и не мог прийти, пойми, мам! Как получили телеграмму, тут же и выборы Московского Военно-революционного комитета. Такие же немедля созданы и по всем районам Москвы и у нас, в Замоскворечье. А двинцы для любого пролетарского Совета самая надежная опора. Вот и бросились мы с Сапуновым распределять ребят, кого куда и кого в командиры выбирать. Об оружии тоже позаботиться нужно. Чует сердце: хоть в Питере, как сообщает Ногин, обошлось без крови, у нас ее не миновать!
Мамка плакала, размазывая по щекам слезы.
- Стало быть, сынонька, снова на жизнь-смерть драться кинешься?
- А как же, мам? - засмеялся Андрей. - Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Пришел и наш час! Наконец-то установим в России светлый справедливый мир. Тут не плакать, а радоваться надо самой высокой радостью!
Андрей оглянулся на Пашку.
- Давай, давай газетки, братишка. Ты все спрашивал: когда да когда? Дождались!
Пашка рассказал о прошагавших по Малой Серпуховке юнкерах. Шли-де походным строем: в полной амуниции и с пулеметами, со снарядными ящиками на двуколках.
Лицо Андрея посуровело.
- Не иначе - к главному штабу на Пречистенке стягивают. Значит, не собираются сдать власть без боя, без крови. Придется драться. Ну, я пошел!
- И я с тобой! - попросил Пашка, когда брат надевал у порога шинель.
Андрей оглядел братишку.
- Маловат ты, Арбузик, для боя! Беги лучше к Шиповнику. Может, там понадобишься для каких побегушек.
Андрей ушел. Мать сидела у стола, бессильно сложив на коленях руки.
Вбежал запыхавшийся, растрепанный Витька Козликов.
- Пошли, Пашка! - крикнул он, не закрывая двери. - На завод машину винтовок с вокзала привезли, раздают всем. Батя и его напарники нашли в тупике десяток вагонов под пломбами. В них навалом винтовки и патроны! Айда, а то опоздаем!
Андреич надел промасленный ватный пиджак, нахлобучил шапку.
Мамка поднялась из-за стола.
- И ты, отец, туда?
- Где же мне быть? За чужую спину, мать, не привык прятаться!
- А я? - спросила она. - В сторонке? Да, отец?
Андреич подошел к жене, снял шапку, поцеловал в щеку.
- Я спрошу так, милая: носила ты в тюрьму передачку арестантам? В солдатские казармы с призывом ходила?.. Ну и думай, где в грозовую пору тебе быть. Когда бои начнутся, дела для женских рук, мать, везде хватит. Словом, слушай, куда тебя сердце зовет!
Андреич пригладил седые волосы жены, оглядел Пашку и Витьку.
- Вы, малолетки, лучше бежали бы к Люсеньке, как велел Андрей. Вдруг и пособите чем.
Но мальчишки не послушались, побежали к заводу.
Возле конторы Михельсона шумела толпа. В одной очереди на вынесенном из конторы столике записывали в Красную гвардию. Тут же сивоусый слесарь Уварыч выдавал гвардейцам оружие, новенькие трехлинейные винтовки. Но как Пашка ни просил, его не записали в гвардейцы, не дали винтовку. Весь в морщинах, с сердитыми седыми усами Уварыч, когда Пашка протискался в очередь, досадливо отмахнулся:
- Ах, Арбуз, Арбуз! Неужто не видишь, что и взрослым не всем хватит? У тебя в руках винтовка без пользы окажется. Патроны станешь разносить по баррикадам - вот твое дело!
Не дали винтовку и Витьке Козликову, хотя он кричал, что это его отец, стрелочник на путях, помог найти загнанные в тупик вагоны и сообщил о них в Военно-революционный комитет...
Обиженные мальчишки потоптались возле, поглядели, как вскидывают к плечу винтовки кузнецы да литейщики, послушали, как щелкают затворами. Тут же из разбитых снарядных ящиков раздавали патроны - по две обоймы на брата.
Пашка бросился к Саше Кирееву, который и так и этак вертел в руках только что полученную винтовку.
- Сань, дай подержать!
- Ну, подержи, Арбузик. Только она, друг, потяжелее кузнечных клещей!
Оставив друзей, Пашка помчался в студенческую столовку. Но Люсик там не оказалось. Тетя Даша рассказала Пашке:
- Всю ночь тут шумели, как про эту питерскую телеграмму узнали. Утром на Калужскую подались, решено ресторацию поляковскую под какой-то комитет занять. Там Люсю и ищи, милый!
Лопух всячески ластился к Пашке, прыгал кругом, лизал руки и норовил вскинуть лапы другу на плечи. Пашка лишь потрепал пса по загривку и понесся на Калужскую.
На площади толпилась тьма рабочего народа. Сбежались сюда и двинцы, и только что вооруженные михельсоновцы. Кое-кто явился с охотничьим ружьем, а то с берданкой или даже просто с топором. У крыльца ресторана кто-то прибивал к жердине красное полотнище с неровными белыми буквами: "Вся власть Советам!"
На второй этаж, в ресторан Полякова, где собрался созданный ночью Военно-революционный комитет Замоскворечья, Пашку не пустили. У дверей караулил вооруженный солдат в шинели с сорванными погонами.
- Посторонним не велено! - сказал он Пашке, стоя на пороге.
Толпа на площади росла, подходили и женщины, и старики, шмыгали вездесущие мальчишки. Пашка отыскал Гдальку и Витьку, они бесцельно толкались между людьми.
- Шиповника не видели? - спросил Пашка. - Она сказала бы, что делать.
- Поди-ка, там! - Гдалька кивнул на окна ресторана.
Гудели громкие, возбужденные голоса. Кто-то кричал, что юнкера окружили Кремль и никого не пускают ни туда, ни оттуда, в Манеже их собралось больше тысячи.
Покрывая шум и усиливаясь, затарахтел в стороне моста мотор самоката-мотоцикла. Притихнув, толпа расступилась, давая дорогу.
Самокатчик в облезлой кожаной куртке и такой же фуражке подкатил к крыльцу поляковского заведения, соскочил и, козырнув часовому, вбежал по ступеням. Притихнув, толпа ждала. Тут и там слышалось:
- Не иначе, новости.
- Должно, приказ из Совета!
Ждать пришлось недолго. На втором этаже со звоном распахнулось окно, на подоконник вскочил чернобородый человек, размахивая бумажным листком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66