Фрэнсис подошла к подруге и опустилась перед ней на колени.
– Нет, Риетта, я совсем не это хотела сказать. В мире нет ни короля, ни императора, который был бы достоин вас! Но… вы и Филипп Орлеанский!
– По крайней мере, он готов был жениться на мне даже тогда, когда мы были изгнанниками без единого пени в кармане, а такого вы не можете сказать ни об одном мужчине, – ответила Генриетта с цинизмом и здравым смыслом, присущими ее брату.
– Но разве его можно назвать мужчиной? – с сомнением спросила Фрэнсис, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности, хотя не очень хорошо понимала, о чем именно спрашивает. – Вы же прекрасно знаете, как мы все смеялись над его манерой одеваться, он позирует художникам, как дама, и эти его вспышки ревности…
– Пора вам перестать рассуждать, как романтическая барышня, – резко сказала Генриетта, задетая за живое справедливостью того, что услышала от подруги. – Королевским дочерям вряд ли стоит надеяться на любовь в браках, которые заключаются ради государственных интересов.
Да, но никому не нужен муж, над которым смеются другие женщины, подумала Фрэнсис, и была очень близка к тому, чтобы облечь эту мысль в слова. Но сказала другое:
– Когда я выйду замуж, это будет настоящий мужчина. Человек, который совершает поступки и занят каким-нибудь делом. Человек, которого я смогу уважать. Мне кажется, что если я буду его уважать, то смогу и полюбить.
Генриетта смотрела на Фрэнсис со слезами на глазах. Еще раз она получила возможность убедиться в том, что эта веселая девочка может порой прекрасно оценить ситуацию и выразить самую ее суть.
– Я надеюсь, что у вас будет именно такой муж. Но я не уверена, что кто-нибудь вообще поинтересуется вашим мнением. Поэтому будет лучше, если вы расстанетесь с этими романтическими мечтами.
– Я знаю… вы правы, Риетта. Моя мать – вдова с тремя детьми на руках – скорее всего, примет первое же предложение, которое будет мне сделано. И я буду вынуждена с этим смириться. Но я желаю вам счастья, ma ch?re, вам, у которой было такое ужасное детство! В конце концов, и королевские браки иногда заключаются по любви. Ваши родители, например.
– Да, конечно, есть счастливые люди, которым повезло. Но, как говорит добрейший отец Киприан, надо постараться воспользоваться своим везением как можно лучше.
– Ну и какое же везение для вас в этом младшем брате короля Людовика? – непочтительно не унималась Фрэнсис.
Генриетта поднялась и, подойдя к окну, встала у подруги за спиной.
– Он всегда будет жить во Франции, – ответила она. Фрэнсис, как флюгер, стремительно повернулась к принцессе и посмотрела ей в глаза.
– Вы что, не хотите возвращаться в Англию? – не скрывая своего недоумения, спросила она. – Даже ради того, чтобы быть возле любимого брата?
Хотя настойчивость Фрэнсис становилась уже непереносимой, Генриетта, не поворачиваясь, спокойно ответила:
– Конечно, я хочу вернуться в Англию. Но у меня нет такого нетерпения, как у вас, словно это возвращение – предел всех моих желаний. Скажите мне, сколько я смогу прожить в Англии? Только до тех пор, пока мне не подыщут другого мужа. В Испании, в Португалии… Или, может быть, в Италии… Да, я слышала, как королева говорила об этом с монсеньером Джермином. Нас, принцесс, в жизни переставляют с места на место точно так же, как шахматные фигуры на доске… И я предпочитаю остаться в той единственной стране, которую я знаю. Je suis fran?aise, moi так же, как вы чувствуете себя шотландкой.
– Понимаю, – медленно ответила ей Фрэнсис, усаживаясь на ближайший подоконник и чувствуя себя последней дурой, потому что раньше никогда не замечала у своей подруги подобных настроений.
Так же, как и Карл, она в период изгнания могла испытать радость от самых незначительных каждодневных событий и умела получать от них удовольствие. Однако сейчас новая мысль, как мрачная туча, нависла над нею: ей либо придется разлучиться с Генриеттой, которую она успела искренне полюбить, либо остаться во Франции.
Последующие дни оказались наполненными такими событиями, что Фрэнсис веселилась от души и не могла думать ни о чем другом, кроме сиюминутных радостей и развлечений.
Как только стало известно, что вдовствующая королева Франции просила руки Генриетты для своего младшего сына, французские аристократы зачастили в Коломб. Если даже слуги королевы Генриетты-Марии не были столь величественны, а засахаренные фрукты – столь изысканно вкусны, общая атмосфера Шато де Коломб привлекала гостей искренним дружелюбием, а обе хозяйки – мать и дочь – были просто очаровательны. И Фрэнсис, постигая искусство быть фрейлиной, вносила немало веселья в общество, состоящее преимущественно из мужчин.
– Как она прелестна! – заметила вдовствующая королева Генриетта-Мария, наблюдая за Фрэнсис, обучавшей новому танцу – паванне – явно неравнодушного к ней юного маркиза.
– Но явно мало для ума дочери такого образованного врача, – ответила миссис Стюарт. – Я предпочла бы, чтобы Фрэнсис больше внимания уделяла книгам. Она ужасно пишет. Безграмотна. Да что говорить! Даже малышка Софи пишет многие слова без ошибок.
– Может быть, вы слишком много хотите от нее, миссис Стюарт? Мало кому удается сочетать красоту и ум, – возразила ей вдовствующая королева, радуясь вниманию и веселью, которых так долго была лишена.
И действительно, Фрэнсис была прелестна! Вступив в пору расцвета женственности, она была столь хороша, что большинство молодых мужчин с трудом отводили от нее глаза. Она была прекрасно сложена – высокая, стройная, а увлечение танцами придало всем ее движениям легкость и изящество. У нее была безупречная кожа и синие, как море, глаза. Когда солнечный свет падал на ее волосы или их озаряло пламя свечи, они вспыхивали золотисто-каштановым блеском, образуя светящийся ореол вокруг прелестной головки. Помимо необыкновенно привлекательной внешности, природа наделила Фрэнсис удивительно веселым нравом, который в не меньшей степени, чем красота, привлекал к ней мужчин.
– За ней нужен глаз да глаз, – вздохнула миссис Стюарт, более чем когда-либо жалея о том, что ее мужа уже нет в живых.
Если даже в относительной безопасности Шато де Коломб внимание, которое привлекала к себе Фрэнсис, было источником беспокойства для ее матери, то дни, когда они были приглашены в Лувр, буквально доводили бедную миссис Стюарт до полного изнеможения, поскольку она разрывалась между двумя несовместимыми чувствами – гордостью и страхом.
В то время, как Филипп Орлеанский всюду сопровождал свою будущую невесту, что полностью исключало возможность каких бы то ни было ухаживаний и знаков внимания со стороны других мужчин, король Людовик нередко ухитрялся оставаться наедине с Фрэнсис, которая как бы ни была хороша, все-таки не была принцессой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88