Карл всячески поддерживал энтузиазм Леннокса, поскольку считал его «самым значительным послом, которого когда-либо Англия направляла в Данию». Фрэнсис, у которой никогда не было много денег и которой пришлось научиться разумно тратить их, широко раскрытыми от удивления глазами смотрела на роскошные ливреи для слуг и новые кареты, из которых каждая была предназначена для шестерки лошадей. Карета Леннокса, которой они пользовались, всегда потрясала ее своей роскошью, но и она не шла ни в какое сравнение с каретой, отделанной бархатом, золотом и серебром, с великолепными кистями.
За это время в Кобхеме перебывало очень много народа, и Фрэнсис всех принимала, как радушная хозяйка. Среди гостей было немало высокопоставленных чиновников из Адмиралтейства и знатных придворных, которые не скрывали того, что новое назначение Леннокса произвело на них сильнейшее впечатление.
Лорд Эссекс, который был старинным другом Леннокса и в течение многих лет занимал пост посла в Дании, часто наведывался в Кобхем и старался рассказать Ленноксу о тех людях, с которыми ему отныне придется налаживать хорошие отношения.
Леннокс, ничего не сказав самой Фрэнсис, поручил Эссексу заботиться о ней. Он составил новое завещание, в соответствии с которым его душеприказчиками становились лорд Эссекс и сэр Карл Виккерстафф, который тоже был его старинным другом. Он позаботился о том, чтобы во время его отсутствия Фрэнсис имела возможность получать причитающиеся ему деньги и те деньги, которые должно было пересылать в посольство казначейство.
Большая часть этих распоряжений стала известна Фрэнсис только после его отъезда.
Последние два дня они провели в Кобхеме вдвоем. Стоял апрель, было тепло и солнечно. Взявшись за руки, они гуляли по саду, где вокруг огромных деревьев и на клумбах желтели первоцветы. Даффодилы и нарциссы-жонкиль, посаженные в минувшем году, уже проклюнулись зелеными стебельками, и вот-вот должен был зацвести золотой дождь.
Сердце Леннокса было наполнено восхищением той красотой, которая открывалась перед ними, но еще больше волновала его красота женщины, шедшей рядом. Он многое бы отдал за то, чтобы увезти ее с собой, но старался убедить и ее, и себя в том, что они расстаются ненадолго, самое большее, на год, но, может быть, даже и меньше.
– Интересно, датчанки красивые? – спросила Фрэнсис. – Я поинтересовалась об этом у милорда Эссекса, и он ответил мне, что они не идут ни в какое сравнение с англичанками. Может быть, он просто хотел успокоить меня?
– Хороши они или нет, вы прекрасно знаете, что меня это мало интересует, – ответил Леннокс. – Но если я вдруг, неожиданно увижу лицо, хоть отдаленно напоминающее ваше, мне только сильнее захочется увидеть вас.
В последний раз они обошли весь большой дом, и Леннокс поговорил со строителями, у которых до его возвращения больше не должно было быть работы: музыкальный салон, который Фрэнсис задумала как продолжение банкетного зала, был завершен, и ей никогда не надоедало любоваться этой прекрасной комнатой, покрытым позолотой потолком и стенами, облицованными мрамором. Только галерея для хора не нравилась Фрэнсис.
– Она должна была бы соответствовать потолку, но для этого ее следовало тоже покрыть позолотой. А сусальное золото очень дорого стоит, – сказала она.
– Если это назначение станет одним из многих, мы забудем о том, что значит «дорого стоит». Может быть, все-таки эта работа отвлечет вас во время моего отсутствия?
– Нет, – ответила Фрэнсис, решительно покачав головой. – Все эти годы мне нравилось планировать работу и делать все вместе с вами. Чтобы это были не мои идеи, а наши. Я стану приезжать сюда время от времени, но жить буду в Павильоне. Королева нуждается во мне, впрочем, может быть, она просто так говорит…
– Король, наверное, говорит то же самое, но только своей бретонской любовнице. Я должен быть ей благодарен, не старайтесь отвадить ее от короля, моя дорогая. Вам это может легко удастся, и тогда его внимание будет снова обращено на вас.
– Сомневаюсь. Бедный, дорогой Карл на самом деле слишком ленив, и когда он смотрит назад, в прошлое, мне кажется, ему жаль того времени, которое он потратил на меня. Конечно, он любил, чтобы ему оказывали незначительное сопротивление – я уверена, что Луиза устроила маленькое представление, – демонстрируя скромность и сопротивляясь, – но Карл был уверен в том, что это всего лишь игра, и он своего добьется. Что же касается меня, то у него всегда были сомнения, и сейчас он вполне может думать, что если бы даже он и добился своего, едва ли результат заслуживал такого терпения и такого труда.
– Нет, – ответил Леннокс, стараясь быть объективным к своему кузену, – вы заблуждаетесь. Он искренне любил вас.
– Тогда, если это действительно так, прекрасно, что теперь он может быть мне добрым другом, когда, как говорила бедная Риетта, страсть уже прошла…
– Хотел бы и я быть также уверенным, что она действительно прошла. Обещайте написать мне, если он попытается…
– Обещаю. А вы должны пообещать мне, мой дорогой, только смотреть на других женщин. Но ради вашего здоровья…
Леннокс закрыл Фрэнсис рот своей рукой.
– Не говорите так. И я клянусь вам, как бы я ни был подавлен – не более двух бутылок в день. Именно так я и живу уже больше года.
– Я знаю об этом. Для меня это звучит устрашающе, но не для вас.
– Едва хватает, чтобы промочить пересохшую глотку.
– В таком случае, не позволяйте датчанам провоцировать вас на длинные речи, чтобы у вас слишком не пересыхало в горле…
В тот последний день даже шутки звучали не очень весело, а ночью Фрэнсис снова злилась на себя за то, что его страсть почти ничего не значила для нее в сравнении с его нежностью.
– Никогда не будет никого другого, сколько бы ни продлилась наша разлука, – шептал Леннокс, обнимая ее. – Мне совсем не трудно жить монахом, потому что нет на свете другой женщины, которую я мог бы так же желать.
Он много раз и раньше говорил ей об этом, и она верила ему, хотя испытывала недоумение и благодарность, потому что в глубине души знала, что только тот, кто искренне любит ее, может не обращать внимания на слабость ответной реакции и прощать ей ее. Она боготворила его, и когда на следующей день Леннокс уехал, ее горю не было границ. Из Кобхема отправилась роскошная кавалькада, а Фрэнсис, стараясь сдерживать слезы, долго махала ей вслед. В тот же день, чуть позже, приехала миссис Стюарт, правда, всего на неделю.
В течение этой недели Фрэнсис сделала все необходимые распоряжения Джервису Маплсдену, доверенному лицу, и Роджеру Пэйну, управляющему. Рабочие после того, как с ними расплатились, были уволены до возвращения хозяина, и Фрэнсис уехала, пообещав вернуться в июне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88