Несмотря на это, однако, британское правительство не оставило мысли об оборонительном соглашении с Германией, и лорд Лэнсдоун снова выдвинул этот вопрос весной 1901 г. Но прием, оказанный этому предварительному предложению, оказался неудовлетворительным, и последовавшие затем переговоры послужили лишь тому, что наше правительство убедилось в безнадежности расчета на Германию как на возможного союзника.
Вскоре после моего прибытия в Берлин, в октябре 1901 г., сэр Франк ушел в отпуск, и мне пришлось вследствие этого его замещать. То был момент острого напряжения. В прессе циркулировала клевета всякого рода относительно поведения наших войск в Южной Африке, а в рейхстаге их называли наемниками и обвиняли в том, что они сражаются, поставив впереди себя женщин и детей. В речи, произнесенной в конце октября и опровергавшей эти необоснованные обвинения, Чемберлен привел случаи из времен войны 1870 г., не делавшие чести германской армии. Эти контр-обвинения подлили масла в огонь и вызвали новую анти-британскую кампанию в рейхстаге, причем граф Бюлов, только что сменивший князя Гогенлоэ на посту канцлера, произнес речь, где в самых сильных выражениях критиковал г. Чемберлена.
Поверенный в делах имел мало случаев видеться со столь высокой персоной, как имперский канцлер; но граф Бюлов, которому меня рекомендовал мой друг и коллега по Риму, барон Ягов, любезно пригласил меня на обед; я воспользовался беседой, которую мы с ним вели после обеда, чтобы коснуться недавних дебатов в рейхстаге. Я готов допустить, высказался я, что в качестве боевой силы английская армия не выдерживает сравнения с германской. Нашей первой линией обороны является флот, армия же наша относительно невелика; но это не мешает нам гордиться как ею, так и ее великими традициями. Нас возмущает, когда о ней говорят, как об армии наемных убийц, нас еще более возмущает, когда, как в рейхстаге, ее осыпают клеветой. Люди, добровольно пошедшие на действительную службу, люди, готовые по собственной доброй воле положить свою жизнь за короля и страну, по моему мнению, гораздо выше людей, принуждаемых к этому какой-либо системой обязательной повинности. Я убежден, что канцлер не верит тем историям, которые рассказывали о наших войсках в рейхстаге. Поэтому я апеллирую к нему в интересах поддержания хороших отношений между нашими странами для того, чтобы он вмешался в прения и исчерпал бы весь инцидент, разъяснив, что рейхстаг был неправильно информирован о поведении наших войск. Граф Бюлов подтвердил, что он лично не верит справедливости этих историй, причем говорил с характерной для него любезностью и вежливостью. Но он был недостаточно твердым человеком, чтобы плыть против течения, и потому не внял моим предложениям, заявив, что он не может выступить в рейхстаге и сказать что-либо по этому поводу.
В декабре 1901 г. в Берлин прибыл по пути в Лондон маркиз Ито. Япония все еще колебалась между союзом с Россией и союзом с Великобританией. Естественно, что я был озабочен выяснением результатов его переговоров с графом Витте во время пребывания в С.-Петербурге. Я знал маркиза, когда был секретарем нашей миссии в Токио в 1880 г. Возобновив знакомство на приеме в японской миссии, я попытался перенести разговор на его путешествие. Но японские государственные деятели очень мало общительны. Маркиз, сохранявший во все время нашей беседы положение человека, вынужденного поддерживать разговор, оборвал меня таким сокрушительным замечанием: "Я совершил крайне интересное путешествие, но нигде не позволял себе давать интервью".
Англо-японский договор, подписанный недель через шесть, и окончательный отказ от идеи оборонительного союза с Германией открыли путь к соглашению с Францией, которое последовало через несколько лет. Новое направление британской иностранной политики не могло улучшить наших отношений с Германией, и, хотя внешне они оставались нормальными и дружескими, они все больше проникались чувствами взаимного недоверия. Кроме вопроса об ее морской программе, составлявшей прямую угрозу нашему превосходству на море, повторные разногласия возникли в связи с вызывающим поведением Германии в Китае. Особенной остроты достигло положение осенью 1902 г., когда я замещал посла. Помню, что я поспешно вернулся из короткого визита в Лондон, чтобы дать представление о том скверном впечатлении, какое произвели на британское правительство некоторые шаги Германии в Янг-цзы. Я сделал это в такой форме, что барон фон Рихтгофен, секретарь министерства иностранных дел, обычно самый вежливый человек, вышел из себя и дал выход всем своим чувствам в горячих и злобных выражениях, не имевших никакого смысла.
Из всех моих постов Берлин, несмотря на свой политический интерес, мне меньше всего нравился, а так как я был послан сюда по собственной специальной просьбе, то порой чувствовал вместе с Чарльзом Кинглей, что "проклят тяжестью исполненной молитвы". Берлин, как город, был мало привлекателен, и, кроме узкого круга интимных друзей, проявлявших по отношению к нам много любезности, в его общественной жизни с тоскливыми дневными приемами и чопорными официальными обедами все было скучно до последней степени. Вот почему я нисколько не жалел, когда покидал его, будучи в конце 1903 г. назначен генеральным консулом и агентом в Софию с личным рангом полномочного посла.
Глава V.
1887-1904
Обзор правления князя Фердинанда. - Женитьба князя. - Эра личного управления. - Переход в православие князя Бориса. - Болгария и македонское повстанческое движение
14 августа 1887 года князь Фердинанд принял присягу перед Великим Собранием в Тырнове, древней болгарской столице, и в тот же день выпустил прокламацию, в которой извещал "наш свободный народ", что он занял престол славных болгарских царей. Обстоятельства его избрания были уже освещены. Я дам в настоящей главе краткий очерк его карьеры, как балканского князя, до момента моего прибытия в Софию в начале 1904 г.
В первые семь лет он царствовал, а Стамбулов управлял. Только после падения в 1894 г. этого всемогущего министра, он взял бразды правления в собственные руки. Первый из этих двух периодов отличался явной враждой к России, постоянной опасностью оккупации с ее стороны и последовательными заговорами на жизнь Фердинанда. Признав его в 1896 г. и возобновив затем дипломатические сношения, Россия оставила свою открыто враждебную позицию и попыталась завоевать более коварными средствами то положение, какое она потеряла по собственному безумию. Общим для того и другого периода было следующее: на одной стороне - уязвленная гордость России, притязавшей в силу жертв в освободительной войне на право использования курса болгарской политики в собственных интересах, а на другой - молодая, мужественная и демократическая нация, борющаяся за сохранение своей самостоятельности и решившая определять собственную судьбу без вмешательства иностранных держав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Вскоре после моего прибытия в Берлин, в октябре 1901 г., сэр Франк ушел в отпуск, и мне пришлось вследствие этого его замещать. То был момент острого напряжения. В прессе циркулировала клевета всякого рода относительно поведения наших войск в Южной Африке, а в рейхстаге их называли наемниками и обвиняли в том, что они сражаются, поставив впереди себя женщин и детей. В речи, произнесенной в конце октября и опровергавшей эти необоснованные обвинения, Чемберлен привел случаи из времен войны 1870 г., не делавшие чести германской армии. Эти контр-обвинения подлили масла в огонь и вызвали новую анти-британскую кампанию в рейхстаге, причем граф Бюлов, только что сменивший князя Гогенлоэ на посту канцлера, произнес речь, где в самых сильных выражениях критиковал г. Чемберлена.
Поверенный в делах имел мало случаев видеться со столь высокой персоной, как имперский канцлер; но граф Бюлов, которому меня рекомендовал мой друг и коллега по Риму, барон Ягов, любезно пригласил меня на обед; я воспользовался беседой, которую мы с ним вели после обеда, чтобы коснуться недавних дебатов в рейхстаге. Я готов допустить, высказался я, что в качестве боевой силы английская армия не выдерживает сравнения с германской. Нашей первой линией обороны является флот, армия же наша относительно невелика; но это не мешает нам гордиться как ею, так и ее великими традициями. Нас возмущает, когда о ней говорят, как об армии наемных убийц, нас еще более возмущает, когда, как в рейхстаге, ее осыпают клеветой. Люди, добровольно пошедшие на действительную службу, люди, готовые по собственной доброй воле положить свою жизнь за короля и страну, по моему мнению, гораздо выше людей, принуждаемых к этому какой-либо системой обязательной повинности. Я убежден, что канцлер не верит тем историям, которые рассказывали о наших войсках в рейхстаге. Поэтому я апеллирую к нему в интересах поддержания хороших отношений между нашими странами для того, чтобы он вмешался в прения и исчерпал бы весь инцидент, разъяснив, что рейхстаг был неправильно информирован о поведении наших войск. Граф Бюлов подтвердил, что он лично не верит справедливости этих историй, причем говорил с характерной для него любезностью и вежливостью. Но он был недостаточно твердым человеком, чтобы плыть против течения, и потому не внял моим предложениям, заявив, что он не может выступить в рейхстаге и сказать что-либо по этому поводу.
В декабре 1901 г. в Берлин прибыл по пути в Лондон маркиз Ито. Япония все еще колебалась между союзом с Россией и союзом с Великобританией. Естественно, что я был озабочен выяснением результатов его переговоров с графом Витте во время пребывания в С.-Петербурге. Я знал маркиза, когда был секретарем нашей миссии в Токио в 1880 г. Возобновив знакомство на приеме в японской миссии, я попытался перенести разговор на его путешествие. Но японские государственные деятели очень мало общительны. Маркиз, сохранявший во все время нашей беседы положение человека, вынужденного поддерживать разговор, оборвал меня таким сокрушительным замечанием: "Я совершил крайне интересное путешествие, но нигде не позволял себе давать интервью".
Англо-японский договор, подписанный недель через шесть, и окончательный отказ от идеи оборонительного союза с Германией открыли путь к соглашению с Францией, которое последовало через несколько лет. Новое направление британской иностранной политики не могло улучшить наших отношений с Германией, и, хотя внешне они оставались нормальными и дружескими, они все больше проникались чувствами взаимного недоверия. Кроме вопроса об ее морской программе, составлявшей прямую угрозу нашему превосходству на море, повторные разногласия возникли в связи с вызывающим поведением Германии в Китае. Особенной остроты достигло положение осенью 1902 г., когда я замещал посла. Помню, что я поспешно вернулся из короткого визита в Лондон, чтобы дать представление о том скверном впечатлении, какое произвели на британское правительство некоторые шаги Германии в Янг-цзы. Я сделал это в такой форме, что барон фон Рихтгофен, секретарь министерства иностранных дел, обычно самый вежливый человек, вышел из себя и дал выход всем своим чувствам в горячих и злобных выражениях, не имевших никакого смысла.
Из всех моих постов Берлин, несмотря на свой политический интерес, мне меньше всего нравился, а так как я был послан сюда по собственной специальной просьбе, то порой чувствовал вместе с Чарльзом Кинглей, что "проклят тяжестью исполненной молитвы". Берлин, как город, был мало привлекателен, и, кроме узкого круга интимных друзей, проявлявших по отношению к нам много любезности, в его общественной жизни с тоскливыми дневными приемами и чопорными официальными обедами все было скучно до последней степени. Вот почему я нисколько не жалел, когда покидал его, будучи в конце 1903 г. назначен генеральным консулом и агентом в Софию с личным рангом полномочного посла.
Глава V.
1887-1904
Обзор правления князя Фердинанда. - Женитьба князя. - Эра личного управления. - Переход в православие князя Бориса. - Болгария и македонское повстанческое движение
14 августа 1887 года князь Фердинанд принял присягу перед Великим Собранием в Тырнове, древней болгарской столице, и в тот же день выпустил прокламацию, в которой извещал "наш свободный народ", что он занял престол славных болгарских царей. Обстоятельства его избрания были уже освещены. Я дам в настоящей главе краткий очерк его карьеры, как балканского князя, до момента моего прибытия в Софию в начале 1904 г.
В первые семь лет он царствовал, а Стамбулов управлял. Только после падения в 1894 г. этого всемогущего министра, он взял бразды правления в собственные руки. Первый из этих двух периодов отличался явной враждой к России, постоянной опасностью оккупации с ее стороны и последовательными заговорами на жизнь Фердинанда. Признав его в 1896 г. и возобновив затем дипломатические сношения, Россия оставила свою открыто враждебную позицию и попыталась завоевать более коварными средствами то положение, какое она потеряла по собственному безумию. Общим для того и другого периода было следующее: на одной стороне - уязвленная гордость России, притязавшей в силу жертв в освободительной войне на право использования курса болгарской политики в собственных интересах, а на другой - молодая, мужественная и демократическая нация, борющаяся за сохранение своей самостоятельности и решившая определять собственную судьбу без вмешательства иностранных держав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112