Тем временем князю Фердинанду удалось установить лучшие отношения как с Австрией, так и с Германией. Единственным желанием Австрии было разобщить Болгарию и Сербию и внушить первой, что в ее собственных интересах отказ от всякого экономического и политического союза с этим королевством. Благодаря давлению, которое ей удалось оказать в Белграде, так называемый сербско-болгарский союзный договор, заключенный в 1905 году, не был ратифицирован Скупщиной, несмотря на то, что он был принят единогласно Собранием, и что князь Фердинанд обязался выступить вместе с Сербией, если бы последняя была вовлечена в тарифную войну с двойственной монархией (Австро-Венгрией). В результате Болгария, которая была на пороге разрыва коммерческих сношений с Австрией, выработала modus vivendi на основе договора о наибольшем благоприятствовании. Австрия же, оставив политику холодной сдержанности, прониклась дружественным интересом к болгарскому княжеству. Германия тоже прониклась убеждением, что Болгария, как наиболее обещающее из Балканских государств, достойна самого серьезного внимания. Германский император сделался более чем вежливым с князем, а германское правительство выставляло себя наиболее бескорыстным другом Болгарии. В Софии был учрежден германский банк, армия была снабжена горными орудиями и артиллерийскими припасами, и германский капитал был приглашен помочь экономическому развитию страны. Князь Фердинанд, с другой стороны, надеялся привлечь на свою сторону услуги германской дипломатии и использовать влияние друга султана для поддержки болгарских требований в Македонии. Его стремление к связи с Германией было еще усилено тем, что Россия в этот момент была бессильна помочь ему. Ключом к его политике была скорее боязнь России, чем любовь к ней, особенно после падения Стамбулова, так как он всегда был преследуем страхом испытать судьбу своего предшественника или пасть жертвой какого-либо заговора. Ослабление России благодаря тому повороту, который приняли события на Дальнем Востоке, принесло ему поэтому желанную радость. Русское влияние постепенно уменьшалось после падения руссофильского кабинета Данева в 1903 г., и следующий инцидент, ничтожный сам по себе, но постепенно принявший интернациональный характер, показывает, как низко пал престиж России в 1905 году.
В этом году я был президентом Унион-клуба, и г-н Бахметьев (который не раз старался причинить мне неприятность) написал мне однажды, что он уничтожил последний номер Simplicissimus'a из-за карикатуры на императора Николая, помещенной там. Он заключал письмо просьбой, чтобы я, как президент, перестал выписывать этот журнал для клуба. Я ответил, что в Simplicissimus'e часто появляются карикатуры и на других государей, и что если в интернациональном клубе, подобном Унион-клубу, члены будут вправе уничтожать те издания, которые им не нравятся, в библиотеке останется очень мало нетронутых изданий. Если бы, прибавил я, он прислал мне данную карикатуру и просил бы из'ять Simplicissimus, я передал бы вопрос на рассмотрение комитета, и я даже сейчас готов это сделать, если он сознается, что поступил неправильно. Он отклонил это, а также и другие предложения, которыми я облегчал ему возможность совершить благородное отступление. Он даже говорил мне, что стоит ему поднять мизинец, и все члены клуба болгары поддержат его. Наконец, после того, как инцидент продолжался десять дней, он написал мне, чтобы я вычеркнул из списков клуба, президентом которого я состою, его и весь дипломатический корпус. Не желая подвергнуться обвинению в том, что я умышленно заставил русский дипломатический корпус выйти из членов клуба, я тут же послал свой отказ от президентства, и моему примеру последовали все члены комитета. Было назначено общее собрание для выборов нового президента и нового комитета, и после того, как я коротко доложил о случившемся факте, мы все были вновь избраны большинством всех против одного - секретаря греческого посольства. Г-н Бахметьев, конечно, был раз'ярен и после этого игнорировал меня. К счастью, он в следующем году был переведен в Токио, и после назначения в 1907 г. русским дипломатическим агентом г-на Сементовского, а особенно после ревельского свидания мои отношения с русским дипломатическим агентством носили самый сердечный характер.
Довольно трудно проследить иностранную политику князя Фердинанда, потому что он, как правило, не проводил определенной линии поведения. Как оппортунист, руководствующийся всегда своими личными интересами, он предпочитал вести политику "качелей", заигрывая то с одной, то с другой державой в зависимости от того, что он считал более выгодным. Когда в 1907 году настойчивые усилия Сербии поделить Македонию на сферы влияния привели к угрозе войны между этими двумя государствами, он обратился к Австрии, так как он не имел желания, чтобы поход болгарской армии на Белград был остановлен, как это было в 1885 году, вмешательством второго графа Хевенгюллера. Его попытки были приняты благосклонно; но когда угроза войны прошла, его мысли обратились по другому направлению.
Князь Фердинанд очень долго питал честолюбивое намерение превратить княжество в независимое королевство, и двадцатая годовщина его восшествия на престол, которая должна была быть ознаменована созывом в Тырнове большого национального собрания, составленного из всех депутатов, когда-либо заседавших в Собрании, казалось, должна была представить благодарной нации подходящий случай для того, чтобы предложить своему князю королевскую корону. Его высочество, как он имел обыкновение в подобных случаях, постарался отойти на задний план и предоставил другим вести необходимую предварительную работу. Было зондировано мнение иностранных представителей, и обрабатывание общества началось, чтобы подготовить его к тому, что должно произойти. Хотя мысль об удовлетворении княжеского тщеславия улыбалась только нескольким генералам и политическим деятелям, все тем не менее ожидали, что он будет провозглашен королем на одном из многих банкетов, которыми должна была быть отпразднована годовщина, и что он подчинится этому приятному насилию. Австрия, однако, план аннексии Боснии и Герцеговины которой еще не созрел, считала, что еще не наступил психологический момент для такого открытого нарушения Берлинского трактата. Она поэтому потребовала категорического ответа на вопрос, будет ли объявлена независимость Болгарии, и предупредила князя, что император никогда не признает такого изменения в положении княжества. Его королевское высочество, будучи в это время за границей, опубликовал манифест, в котором уверял своих подданных, что их князь "занят своими обязанностями по отношению к народу и не считается с пустыми вопросами формальностей, титулов и личного удовлетворения".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112