Она все это видит.
— Серые, как стекло, — говорила мне мама, — глаза у тебя такие же серые, как стекла в старинных створчатых переплетах окон, сквозь которые к принцессе проникал свет.
Я подошла к зеркалу почти вплотную, но оно отражало каждое мое движение, давая мне понять, что это… всего лишь я.
За спиной и со всех сторон вокруг меня янтарная комната потемнела и стала как солод — солнце уходило, скользя меж деревьями.
Спустя долгое время Воллюс наконец сказала:
— Смотри не влюбись. Это удел окружающих.
Я нахмурилась и отпрянула.
Я отвернулась от зеркала, и мне почудилось, что я превратилась в крохотную мыслящую частичку, угодившую в скорлупку исключительной красоты.
А вдруг я сделаю шаг и скорлупка расколется? Нет. Моя целостность при мне.
Она поняла.
— Не бойся, ты не сломаешься, даже при такой тонкой талии. Все готово. И тебе хватит сил, уж на этот вечер во всяком случае.
Она говорила, что мне понадобится такой вечер. В тот день она открывала свой салон, знаменитый на весь Крейз. Его посещало все светское общество. И на этот раз люди с проницательным взглядом откроют нечто новое для себя.
Когда принесли шкатулку, она вспомнила, что у меня не проколоты уши, и вместо сережек выбрала крученое ожерелье из фиолетовых шпинелей.
А затем она приказала открыть бутылку вина, и мы все выпили за здоровье императора, и полосатый кот вместе с нами.
4
В вестибюле дома Воллюс находилось святилище Випарвета, а у входных дверей стоял крохотный домашний божок, помещенный туда скорей всего из прихоти, ведь кронианцы не особенно их почитали. А вот наверху, в роскошной гостиной с индскими коврами на полу и деревьями на обоях в стеклянном шкафчике хранилась небольшая статуя древнего божества Сазрата, Иобы, бога радости. Он покровительствовал всему, что доставляет удовольствие: от музыки и тонкой кухни до наслаждений в постели, но вовсе не являлся богом излишества или греза. По вечерам, когда салон открывался для гостей, статуэтку выносили на подносе, вьющиеся волосы божества украшала гирлянда из цветов, которые распускались в это время года, в руке Иоба держал чашу из зеленого кварца; укрепленные в ней тонкие ароматические свечи источали благовонный дым.
За гостиной открывалась анфилада просторных комнат, двойные двери между ними широко распахивались. Все эти покои отличались большой пышностью, но буфетная выглядела, пожалуй, причудливей всех — стены, обитые парчой с вытканными золотом пшеничными снопами, в каждой из трех люстр, выполненных в форме крылатых коней, множество ярких свечей. Была там и комната для азартных игр, и игры в карты, и кабинеты, позволяющие уединиться, отдохнуть или переговорить с глазу на глаз. В буфетной на помосте расположились музыканты. Арфа, несколько скрипок, флейта Пана, на которой играл человек в костюме фавна, под стать инструменту, и составлявший часть домашней обстановки клавесин с изящной откинутой крышкой, украшенной эмалями с изображениями сцен из пасторальных танцев.
К девяти часам вечера все эти покои превратились в полный света и невероятного шума сосуд. За звоном монет, стуком костей и всеобщей многоголосицей громкая музыка казалась едва слышной. На бульваре под окнами то и дело выстраивались в четыре-пять рядов кронианские портшезы и экипажи, они загородили собой уже мостовую и тротуар. Вероятно, соседи Воллюс терпеливо сносили шум и беспорядок, а может, они сами входили в число приглашенных.
Меня позвали на выход лишь без четверти десять, хотя нарядили задолго до того. Оживление вокруг все нарастало, оно бурлило, как кипящая ключом вода, и не могло не затронуть меня; я занервничала. И принялась мерить шагами комнату, не притронувшись к ужину. Тогда мне принесли порошок, растворенный в бокале ключевой воды.
Для моего беспокойства не было конкретных причин. Лишь какое-то странное ощущение или неясное воспоминание о том, что светские собрания не всякий раз заканчивались удачно.
А потом прибежала Роза и сказала, чтобы я шла вниз. В последний раз: немного рисовой пудры, еще капельку духов в туфли. Я не видела, что они там делают. Я даже побаивалась смотреть в зеркало после того, первого откровения. И все же на лестничной площадке я увидела свое отражение. Или ее отражение открылось моим глазам.
Я спускалась, погружаясь в глубины шума и тепла, захлестнувших различные части дома. Лакей в ливрее распахнул передо мной дверь, и я оказалась в гостиной с деревьями на обоях: двадцать человек повернули голову, а еще двадцать не удосужились.
В очаге галопом скакало пламя, и казалось, все фонари и свечи мира освещают этот зал. Блеск драгоценностей, зримое брожение этих покоев, изначальную полноту которых довершало обилие женщин и мужчин, — все это чуть не обратило меня в камень. Но Воллюс с важным видом направилась ко мне, теперь ее авторитет послужит мне поддержкой. А у подола колышущегося платья так же важно шествовал кот на замшевом поводке.
— Да, дорогая моя Аара, — лукаво промолвила Воллюс, беря меня под руку. Она всему научила меня заранее, мне нужно только следовать ее предложениям и как можно меньше говорить. Ей хотелось сохранить мою загадочность для окружающих — таинственная красавица, как она выразилась. Оказавшись в ее свите вместе с бодрым котом, я перестала волноваться. В конце концов, я в совершенно неузнаваемом обличье, на мне маска.
— Госпожа Аара — вдова из семейства Гурцев. Ее супруг погиб во время злосчастного отступления частей Дланта с юга.
— Печальное событие. Глубочайшие соболезнования, мадам. Вы ведь недолго пробыли замужем?
— Недолго. (Воллюс обучила меня очень полезной уловке. Можно подхватить часть фразы или последние слова собеседника и повторить или несколько изменить их. Тон речи печальный, приглушенный или рассеянный Будучи актрисой, Воллюс давала мне уроки лицедейства.)
— И такое огромное поместье. Принадлежало Гурцам на протяжении веков. Быть может, вы продадите его.
Я опустила глаза.
— Ну что же вы, унитарк, — сказала моему собеседнику Воллюс, шлепнув его по руке веером. — Вы всегда отличались такой тактичностью.
На приеме оказалось множество военных, чего я не ожидала. Но ни одного чином ниже штандарт-майора, и ни души — могу в том поклясться — из легионов, сопровождавших генерала Дланта. Осада и отступление, упоминавшиеся в разговорах время от времени в связи с моей персоной, — вопрос о том, что я, возможно, явилась с другой стороны, не возникал ни разу — неизменно сопровождались эпитетами «неудачный» или «несостоятельный». Стадия «неуклюжего» или «предательского» отступления еще не достигнута, это произойдет позже. Даже здесь все то же — победа или позорная гибель.
Воллюс повела меня вперед, позволяя своим гостям разглядывать и расспрашивать меня, но только понемногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Серые, как стекло, — говорила мне мама, — глаза у тебя такие же серые, как стекла в старинных створчатых переплетах окон, сквозь которые к принцессе проникал свет.
Я подошла к зеркалу почти вплотную, но оно отражало каждое мое движение, давая мне понять, что это… всего лишь я.
За спиной и со всех сторон вокруг меня янтарная комната потемнела и стала как солод — солнце уходило, скользя меж деревьями.
Спустя долгое время Воллюс наконец сказала:
— Смотри не влюбись. Это удел окружающих.
Я нахмурилась и отпрянула.
Я отвернулась от зеркала, и мне почудилось, что я превратилась в крохотную мыслящую частичку, угодившую в скорлупку исключительной красоты.
А вдруг я сделаю шаг и скорлупка расколется? Нет. Моя целостность при мне.
Она поняла.
— Не бойся, ты не сломаешься, даже при такой тонкой талии. Все готово. И тебе хватит сил, уж на этот вечер во всяком случае.
Она говорила, что мне понадобится такой вечер. В тот день она открывала свой салон, знаменитый на весь Крейз. Его посещало все светское общество. И на этот раз люди с проницательным взглядом откроют нечто новое для себя.
Когда принесли шкатулку, она вспомнила, что у меня не проколоты уши, и вместо сережек выбрала крученое ожерелье из фиолетовых шпинелей.
А затем она приказала открыть бутылку вина, и мы все выпили за здоровье императора, и полосатый кот вместе с нами.
4
В вестибюле дома Воллюс находилось святилище Випарвета, а у входных дверей стоял крохотный домашний божок, помещенный туда скорей всего из прихоти, ведь кронианцы не особенно их почитали. А вот наверху, в роскошной гостиной с индскими коврами на полу и деревьями на обоях в стеклянном шкафчике хранилась небольшая статуя древнего божества Сазрата, Иобы, бога радости. Он покровительствовал всему, что доставляет удовольствие: от музыки и тонкой кухни до наслаждений в постели, но вовсе не являлся богом излишества или греза. По вечерам, когда салон открывался для гостей, статуэтку выносили на подносе, вьющиеся волосы божества украшала гирлянда из цветов, которые распускались в это время года, в руке Иоба держал чашу из зеленого кварца; укрепленные в ней тонкие ароматические свечи источали благовонный дым.
За гостиной открывалась анфилада просторных комнат, двойные двери между ними широко распахивались. Все эти покои отличались большой пышностью, но буфетная выглядела, пожалуй, причудливей всех — стены, обитые парчой с вытканными золотом пшеничными снопами, в каждой из трех люстр, выполненных в форме крылатых коней, множество ярких свечей. Была там и комната для азартных игр, и игры в карты, и кабинеты, позволяющие уединиться, отдохнуть или переговорить с глазу на глаз. В буфетной на помосте расположились музыканты. Арфа, несколько скрипок, флейта Пана, на которой играл человек в костюме фавна, под стать инструменту, и составлявший часть домашней обстановки клавесин с изящной откинутой крышкой, украшенной эмалями с изображениями сцен из пасторальных танцев.
К девяти часам вечера все эти покои превратились в полный света и невероятного шума сосуд. За звоном монет, стуком костей и всеобщей многоголосицей громкая музыка казалась едва слышной. На бульваре под окнами то и дело выстраивались в четыре-пять рядов кронианские портшезы и экипажи, они загородили собой уже мостовую и тротуар. Вероятно, соседи Воллюс терпеливо сносили шум и беспорядок, а может, они сами входили в число приглашенных.
Меня позвали на выход лишь без четверти десять, хотя нарядили задолго до того. Оживление вокруг все нарастало, оно бурлило, как кипящая ключом вода, и не могло не затронуть меня; я занервничала. И принялась мерить шагами комнату, не притронувшись к ужину. Тогда мне принесли порошок, растворенный в бокале ключевой воды.
Для моего беспокойства не было конкретных причин. Лишь какое-то странное ощущение или неясное воспоминание о том, что светские собрания не всякий раз заканчивались удачно.
А потом прибежала Роза и сказала, чтобы я шла вниз. В последний раз: немного рисовой пудры, еще капельку духов в туфли. Я не видела, что они там делают. Я даже побаивалась смотреть в зеркало после того, первого откровения. И все же на лестничной площадке я увидела свое отражение. Или ее отражение открылось моим глазам.
Я спускалась, погружаясь в глубины шума и тепла, захлестнувших различные части дома. Лакей в ливрее распахнул передо мной дверь, и я оказалась в гостиной с деревьями на обоях: двадцать человек повернули голову, а еще двадцать не удосужились.
В очаге галопом скакало пламя, и казалось, все фонари и свечи мира освещают этот зал. Блеск драгоценностей, зримое брожение этих покоев, изначальную полноту которых довершало обилие женщин и мужчин, — все это чуть не обратило меня в камень. Но Воллюс с важным видом направилась ко мне, теперь ее авторитет послужит мне поддержкой. А у подола колышущегося платья так же важно шествовал кот на замшевом поводке.
— Да, дорогая моя Аара, — лукаво промолвила Воллюс, беря меня под руку. Она всему научила меня заранее, мне нужно только следовать ее предложениям и как можно меньше говорить. Ей хотелось сохранить мою загадочность для окружающих — таинственная красавица, как она выразилась. Оказавшись в ее свите вместе с бодрым котом, я перестала волноваться. В конце концов, я в совершенно неузнаваемом обличье, на мне маска.
— Госпожа Аара — вдова из семейства Гурцев. Ее супруг погиб во время злосчастного отступления частей Дланта с юга.
— Печальное событие. Глубочайшие соболезнования, мадам. Вы ведь недолго пробыли замужем?
— Недолго. (Воллюс обучила меня очень полезной уловке. Можно подхватить часть фразы или последние слова собеседника и повторить или несколько изменить их. Тон речи печальный, приглушенный или рассеянный Будучи актрисой, Воллюс давала мне уроки лицедейства.)
— И такое огромное поместье. Принадлежало Гурцам на протяжении веков. Быть может, вы продадите его.
Я опустила глаза.
— Ну что же вы, унитарк, — сказала моему собеседнику Воллюс, шлепнув его по руке веером. — Вы всегда отличались такой тактичностью.
На приеме оказалось множество военных, чего я не ожидала. Но ни одного чином ниже штандарт-майора, и ни души — могу в том поклясться — из легионов, сопровождавших генерала Дланта. Осада и отступление, упоминавшиеся в разговорах время от времени в связи с моей персоной, — вопрос о том, что я, возможно, явилась с другой стороны, не возникал ни разу — неизменно сопровождались эпитетами «неудачный» или «несостоятельный». Стадия «неуклюжего» или «предательского» отступления еще не достигнута, это произойдет позже. Даже здесь все то же — победа или позорная гибель.
Воллюс повела меня вперед, позволяя своим гостям разглядывать и расспрашивать меня, но только понемногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148