Похоже, она уже чувствует себя как дома или по крайней мере освоилась с незнакомым местом и готова плыть к только-только завидневшемуся берегу.
А как же я стану здесь жить?
Мне приснился Гурц, он стоял посреди озера, прямо на воде, как кудесник. И смеялся, тряся бородой. «Аххр, малышка Ара!» — прокричал он, радуясь моей беде. Вовсе это не щедрый подарок, он просто отомстил мне. Я его не любила. Он умер. А теперь повесил мне на шею резной жернов с росписью.
Сквозь темный, как слива, навес над кроватью с синим бархатным пологом и столбиками, как мне показалось, из цельных стволов деревьев, украшенных завитками и рифлением, проступали потолочные балки, а на них розовые, как конфетки, голубки клевали красные и зеленые яблочки; маленькие синие певчие птички и вороны цвета индиго держали настоящие цветы, собранные к моему приезду, с которых на пол осыпались лепестки. («Как хорошо, что из этих пташек не посыплется ничего другого!» — воскликнула бездушная Роза.)
Я снова задремала, и мне приснилось, будто Гурц привез меня в этот дом и несет меня, свой цветок, вверх по лестнице, вдоль по галерее, через арку в стене, по коридору и снова вверх по этим ступенькам сюда, в Западную Башню. Мне отвели женскую спальню. Спальня хозяина — его собственная — находилась в башне на восточной стороне. Супружеские пары проводили ночи лишь в хозяйской спальне. Эта запасная комната, предназначенная для хозяйки, служила ей во время родов, болезни или вдовства. Приснившийся мне Гурц принес меня сюда, как и положено, и бросил на постель. Лицо его вдруг начало таять, в нем проступили черты другого человека. Я увидела перед собой Драхриса, а затем — и это оказалось поразительней и страшней всего прочего — залитого кровью Ликсандора, лежавшего и всхлипывавшего среди травы на месте поединка.
Призрачная волна подхватила меня, я проснулась и огляделась.
Где я? Ох, все там же.
Свет за шторами стал мягче. Длинные тени заливали поверхность предметов и затекали под них снизу. Я осталась в одиночестве. Мне некого позвать на помощь.
Я поглядела вверх на раскрашенных птичек — и тут у меня вдруг оборвалось сердце. Я принялась их оплакивать, потому что они не вызывали у меня любви, так же как и все эти краски, цветы, протянутые ко мне ладони, вино в честь приезда, старуха, озеро.
Перед смертью он предрек мне жизнь в этой комнате. «Ты пересчитаешь всех птичек».
Глядя сквозь слезы, я попыталась сосчитать их.
Но глядя сквозь слезы, их не сосчитать.
2
На самом деле нельзя сказать, чтобы я очутилась в клетке. То есть если не считать телесной клетки, в которой заперт каждый из нас и о существовании которой я начала догадываться еще раньше.
Воллюс и время, проведенное в ее владениях, кое-чему научили меня по части домоводства. В моем мозгу сохранились воспоминания даже о том, как мама управлялась с нашим куда более скромным и чуть необычным хозяйством. В усадьбе Гурц в моем распоряжении оказалась целая армия работников. Стоит мне чуть-чуть подтолкнуть этот шар, и он завертится.
Мельм стал при мне управляющим, его хозяин позаботился о том, чтобы он перешел на эту, более высокую должность. Поместье было знакомо ему с детства, он знал о нем все на свете и пользовался всяческим уважением среди его обитателей. Благодаря его обхождению со мной и, вероятно, его отношению ко мне, проявленному во время моего отсутствия (он переехал в усадьбу еще весной), все усвоили, что ко мне следует относиться с почтением. Мне полагалось лишь уделять по полчаса внимания в день экономке и старшей горничной, когда те заходили. А в остальное время откликаться на приглашения к завтраку (роскошные фрукты, свежевыпеченный хлеб) или к обеду (лесная дичь и озерная рыба). Я одаривала прислугу улыбкой и старалась запомнить, как их всех зовут, а они воспринимали меня как цветок, выросший среди их лесов. Подобное великодушие должно бы оказать умиротворяющее воздействие. Впрочем, у меня оно вызывало беспокойство. Неужели участь обитателей поместья, захваченного имперской короной, так страшна, что мое появление здесь оказалось предпочтительней?
Однако они, как видно, знали, что в моих жилах течет кровь Юга. И вероятно, полагали, что я бросила всех и вся, родных и соотечественников, а может, и богатые владения, лишь бы не расставаться с Киром Гурцем. Если так, при всем моем простодушии, их наивность казалась мне ужасной.
Но мне не хотелось вдаваться в эти размышления. Я постепенно начинала чувствовать себя счастливой, пусть и на своеобразный манер.
Осенний янтарь сменился золотом, затем багрецом. Листья на деревьях стали похожи на лепестки бумажных роз. Ранним утром, когда повсюду лежал иней, или среди расцвета дня, когда солнце еще грело, я ездила кататься в странной маленькой, будто кукольной, колеснице с навесом и сиденьями, в которую впрягали откормленных двойняшек-пони. Рядом на прекрасном коне скакал Мельм или Ковельт, помощник управляющего, сопровождая меня и указывая на сокровища округи. Вскоре я стала совершать пешие прогулки, иной раз без спутников. Опасность мне ниоткуда не угрожала. Мне доводилось встречать работников виноградников, раскинувшихся по склонам, которые приводили в порядок инвентарь и расчищали землю, возвратившихся с полей мужчин и женщин; они узнавали меня (вероятно, по подробным описаниям), учтиво и приветливо здоровались, величая меня принцессою, но никто не задерживал меня, не донимал и подолгу не разглядывал.
Гуляя по лесам, я набрела на двух оленей и однажды на лесную кошку, а как-то позже в оловянном свете зари повстречала черно-бурую лису, она была вся как будто из инея, со снежным кончиком хвоста.
Я провела в усадьбе двадцать дней, и лишь тогда графин с топазом появился на столе. Мельм не объяснил, почему мне пришлось ждать, то ли вино само диктует cpоки, то ли мне нужно было лишь попросить.
В тот вечер, по случаю появления вина, госпожа пришла обедать вместе со мной, событие, которого мне до сих пор удавалось избежать.
Как же мне общаться с ней?
Обед подали не в расположенной к западу от зала гостиной на женской половине, где для меня обычно накрывали на стол, а в самом зале. Грандиозную печь, похожую на столб, еще не топили, поэтому в помещении расставили жаровни с поленьями. (Из-за подобного многовекового уюта у нимф, находившихся над столом, почернели груди и лица.)
Роза, моя безмолвная советчица по части нарядов, принесла платье для выхода к обеду — бледно-красный шелк, прошитый черными и цвета лаванды лентами. Из уважения к бабушке мне надлежало одеться как подобает вдовам воинов.
Госпожа вышла к столу, лишь когда я уже приступила к десерту.
Ей помогли спуститься по лестнице — ее комнаты располагались в восточном крыле, в Башне Покоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
А как же я стану здесь жить?
Мне приснился Гурц, он стоял посреди озера, прямо на воде, как кудесник. И смеялся, тряся бородой. «Аххр, малышка Ара!» — прокричал он, радуясь моей беде. Вовсе это не щедрый подарок, он просто отомстил мне. Я его не любила. Он умер. А теперь повесил мне на шею резной жернов с росписью.
Сквозь темный, как слива, навес над кроватью с синим бархатным пологом и столбиками, как мне показалось, из цельных стволов деревьев, украшенных завитками и рифлением, проступали потолочные балки, а на них розовые, как конфетки, голубки клевали красные и зеленые яблочки; маленькие синие певчие птички и вороны цвета индиго держали настоящие цветы, собранные к моему приезду, с которых на пол осыпались лепестки. («Как хорошо, что из этих пташек не посыплется ничего другого!» — воскликнула бездушная Роза.)
Я снова задремала, и мне приснилось, будто Гурц привез меня в этот дом и несет меня, свой цветок, вверх по лестнице, вдоль по галерее, через арку в стене, по коридору и снова вверх по этим ступенькам сюда, в Западную Башню. Мне отвели женскую спальню. Спальня хозяина — его собственная — находилась в башне на восточной стороне. Супружеские пары проводили ночи лишь в хозяйской спальне. Эта запасная комната, предназначенная для хозяйки, служила ей во время родов, болезни или вдовства. Приснившийся мне Гурц принес меня сюда, как и положено, и бросил на постель. Лицо его вдруг начало таять, в нем проступили черты другого человека. Я увидела перед собой Драхриса, а затем — и это оказалось поразительней и страшней всего прочего — залитого кровью Ликсандора, лежавшего и всхлипывавшего среди травы на месте поединка.
Призрачная волна подхватила меня, я проснулась и огляделась.
Где я? Ох, все там же.
Свет за шторами стал мягче. Длинные тени заливали поверхность предметов и затекали под них снизу. Я осталась в одиночестве. Мне некого позвать на помощь.
Я поглядела вверх на раскрашенных птичек — и тут у меня вдруг оборвалось сердце. Я принялась их оплакивать, потому что они не вызывали у меня любви, так же как и все эти краски, цветы, протянутые ко мне ладони, вино в честь приезда, старуха, озеро.
Перед смертью он предрек мне жизнь в этой комнате. «Ты пересчитаешь всех птичек».
Глядя сквозь слезы, я попыталась сосчитать их.
Но глядя сквозь слезы, их не сосчитать.
2
На самом деле нельзя сказать, чтобы я очутилась в клетке. То есть если не считать телесной клетки, в которой заперт каждый из нас и о существовании которой я начала догадываться еще раньше.
Воллюс и время, проведенное в ее владениях, кое-чему научили меня по части домоводства. В моем мозгу сохранились воспоминания даже о том, как мама управлялась с нашим куда более скромным и чуть необычным хозяйством. В усадьбе Гурц в моем распоряжении оказалась целая армия работников. Стоит мне чуть-чуть подтолкнуть этот шар, и он завертится.
Мельм стал при мне управляющим, его хозяин позаботился о том, чтобы он перешел на эту, более высокую должность. Поместье было знакомо ему с детства, он знал о нем все на свете и пользовался всяческим уважением среди его обитателей. Благодаря его обхождению со мной и, вероятно, его отношению ко мне, проявленному во время моего отсутствия (он переехал в усадьбу еще весной), все усвоили, что ко мне следует относиться с почтением. Мне полагалось лишь уделять по полчаса внимания в день экономке и старшей горничной, когда те заходили. А в остальное время откликаться на приглашения к завтраку (роскошные фрукты, свежевыпеченный хлеб) или к обеду (лесная дичь и озерная рыба). Я одаривала прислугу улыбкой и старалась запомнить, как их всех зовут, а они воспринимали меня как цветок, выросший среди их лесов. Подобное великодушие должно бы оказать умиротворяющее воздействие. Впрочем, у меня оно вызывало беспокойство. Неужели участь обитателей поместья, захваченного имперской короной, так страшна, что мое появление здесь оказалось предпочтительней?
Однако они, как видно, знали, что в моих жилах течет кровь Юга. И вероятно, полагали, что я бросила всех и вся, родных и соотечественников, а может, и богатые владения, лишь бы не расставаться с Киром Гурцем. Если так, при всем моем простодушии, их наивность казалась мне ужасной.
Но мне не хотелось вдаваться в эти размышления. Я постепенно начинала чувствовать себя счастливой, пусть и на своеобразный манер.
Осенний янтарь сменился золотом, затем багрецом. Листья на деревьях стали похожи на лепестки бумажных роз. Ранним утром, когда повсюду лежал иней, или среди расцвета дня, когда солнце еще грело, я ездила кататься в странной маленькой, будто кукольной, колеснице с навесом и сиденьями, в которую впрягали откормленных двойняшек-пони. Рядом на прекрасном коне скакал Мельм или Ковельт, помощник управляющего, сопровождая меня и указывая на сокровища округи. Вскоре я стала совершать пешие прогулки, иной раз без спутников. Опасность мне ниоткуда не угрожала. Мне доводилось встречать работников виноградников, раскинувшихся по склонам, которые приводили в порядок инвентарь и расчищали землю, возвратившихся с полей мужчин и женщин; они узнавали меня (вероятно, по подробным описаниям), учтиво и приветливо здоровались, величая меня принцессою, но никто не задерживал меня, не донимал и подолгу не разглядывал.
Гуляя по лесам, я набрела на двух оленей и однажды на лесную кошку, а как-то позже в оловянном свете зари повстречала черно-бурую лису, она была вся как будто из инея, со снежным кончиком хвоста.
Я провела в усадьбе двадцать дней, и лишь тогда графин с топазом появился на столе. Мельм не объяснил, почему мне пришлось ждать, то ли вино само диктует cpоки, то ли мне нужно было лишь попросить.
В тот вечер, по случаю появления вина, госпожа пришла обедать вместе со мной, событие, которого мне до сих пор удавалось избежать.
Как же мне общаться с ней?
Обед подали не в расположенной к западу от зала гостиной на женской половине, где для меня обычно накрывали на стол, а в самом зале. Грандиозную печь, похожую на столб, еще не топили, поэтому в помещении расставили жаровни с поленьями. (Из-за подобного многовекового уюта у нимф, находившихся над столом, почернели груди и лица.)
Роза, моя безмолвная советчица по части нарядов, принесла платье для выхода к обеду — бледно-красный шелк, прошитый черными и цвета лаванды лентами. Из уважения к бабушке мне надлежало одеться как подобает вдовам воинов.
Госпожа вышла к столу, лишь когда я уже приступила к десерту.
Ей помогли спуститься по лестнице — ее комнаты располагались в восточном крыле, в Башне Покоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148