Но мне показалось, вам будет приятней, если я займусь этим сам.
Я вспомнила, как однажды в сумерки в дом к моей тетушке заявились ополченцы.
— Вы и мужчин заберете?
— Дорогая моя Аара, ваших элегантных управляющих и доблестных работников кухни? Нет, благодарю. Мы не возьмем даже несравненного Мельма, хоть он и сведущ в военном искусстве. К тому же он ни за что не согласится покинуть вас. Мы как-нибудь продержимся силами своих легионеров… опираясь на могущественного императора. А с вас, — заключил он, — и так предостаточно. Вы не хотите вернуться в дом?
— Нет…
— Тогда оставайтесь здесь. Полюбуйтесь на милых птичек, киска. Ей-богу, я переправил бы вас в другое безопасное место, если бы видел в том необходимость. К лету все уже будет позади. И тогда мы с вами совершим обряд. Благодарите богов войны: когда бы не они, я непременно дал бы волю рукам. За пением соловьев вы не услышите ни единого пушечного залпа. Разве я хоть раз сказал неправду?
К обеду я надела серебряного крокодила.
Капитан отряда и его адъютант сели за стол вместе с нами, по просьбе Карулана еду подавали в гостиной, без затей. Он покровительственно относился к этим офицерам, своим подчиненным, а они просто преклонялись перед ним. (Я уже слышала доносившиеся из конюшни восторженные крики целого отряда бойцов и некоторых моих работников, прославлявших принца.) Солдат разместили в помещениях при кухне. Мой нареченный по сердечному преподношению понадеялся на широту моих взглядов: возможно, на следующий год в поместье прибавится детей, ведь уходящим в бой солдатам не свойственны ни строгость нравов, ни сдержанность. «Как жаль, — заметил он, — что мы сами должны безупречно себя вести. Но мы могли бы, по крайней мере, посидеть в гостиной, прикрыв двери, а у мальчишки-истопника тяжелая походка».
Я понятия не имела, что они взяли из продовольствия. Экономка зашла ко мне вечером, но лишь затем, чтобы обсудить в деталях блюда к нашему обеду и к тому, который готовили на кухне для солдат. Роза не удержалась и высказала вслух то, что и без слов было ясно: «Кое-кому из этих парнишек больше не придется попробовать ни цыпленка, ни ватрушки, ни салата». Для них специально испекли торт. Мне кажется, их обед оказался обильней нашего и уж, во всяком случае, проходил в более непринужденной обстановке.
Когда подали бренди, я поднялась, намереваясь оставить мужчин, но Карулан демонстративно схватил меня за запястье, и капитан с адъютантом насупились, запыхтели и поспешно откланялись. Карулан проявил великодушие и налил им по полному бокалу, прежде чем выставить их за дверь.
Мы устроились на диване, полусидя-полулежа, чтобы успеть принять благопристойную позу, если вдруг кто-нибудь постучит, и в этот раз он позволил себе гораздо больше, чем в прошлый. Какие-то неясные огни блуждали по телу, а от прикосновения его рук томительное серебристое желание разлилось в груди, ненавистное мне, невыносимо сладостное… Но, как и еда, его ласки не пробудили во мне аппетита. С тех пор, как Кир Гурц в последний раз обнял меня, прошло намного больше года. Никто ко мне не прикасался, и я воспринимала это как своего рода счастье, словно с каждым месяцем непорочной жизни все меньше оставалось во мне грязи, все надежней затягивались раны. Карулан оказался незваным гостем: он пробудил во мне желание, напомнившее о радостях, которые раньше, когда я была маленькой, доставляли мне лишь собственные руки; о действиях, совершавшихся среди укромной безглазой темноты и, на мой взгляд, никак не связанных с мужчинами, сопряженных лишь с глубоким страстным желанием, слепым, несведущим, едва успевшим родиться, но заключавшим в себе все необходимые знания, неуклонно толкавшим меня к моменту похожего на беззвучный крик самозабвения и таяния. Это волшебное, глубоко интимное явление, происходившее изредка, во тьме и всегда, всегда в одиночестве, не вызывало у меня вопросов, и я не считала его ни нормальным, ни дурным.
Но жизнь, мужчины, их тяжелое дыхание и судорожные движения, жар их рук и тела постепенно изменили мои представления. Ненароком открытое мной чудесное приключение доступно всем. Более того, эта пьеса предназначена для дуэта, а не для сольного исполнения. Что за жуткое зрелище являл собой Гурц, неужто и я способна на такое? Меня это пугало. Меня испугала мысль о том, что этот человек с глазами точь-в-точь как драгоценные камни, которые казались еще зеленей на распаленном настороженном лице, подведет меня к самому краю и столкнет вниз. И тогда я воспротивилась, не захотела принять чувственного удовлетворения, которое он мог бы бескорыстно мне подарить. Недомогание пришлось кстати, и, соскользнув с этого пути, я откинулась назад и пусть не словом и не жестом, а лишь мысленно дала понять, что дальше не пойду.
Спустя некоторое время и он отстранился от меня.
— Вы проявили чрезвычайное великодушие. Все впереди, Аара. Настанет день, настанет ночь. Для нас с вами. — Затем, уже стоя у камина, он проговорил: — Когда над нами будут совершать обряд, скажите, что вам семнадцать лет. И в документах, которые вы подпишете, поставят ту же цифру. Я не ошибся, летом вам исполнится шестнадцать?
— В конце лета, осенью.
— Что ж, этого достаточно. К моменту бракосочетания невеста должна достигнуть возраста шестнадцати лет, а мне хотелось бы, чтобы наш союз имел как можно больше общего с браком, хоть он и не вполне им является.
— А если бы я попросила, — сказала я, — вы женились бы на мне по-настоящему?
— Не просите, — ответил он, — не женился бы, и ваша просьба испортила бы то, что у нас есть. — Он стоял, разжигая одну из длинных глиняных трубок, которую снял со стойки. Синевато-белесый дымок душистого табака поплыл в воздухе. — Именно это вас и тревожит? Вы так горюете о настоящем браке?
— Нет. Для Гурца я была игрушкой, — сказала я. — Он только под конец на мне женился. — Карулан нахмурился, и я поняла, что ему об этом не рассказали. — Это роняет меня в ваших глазах?
— Вовсе нет, — медленно проговорил он, — но заставляет меня снова призадуматься над вопросом: из какого же теста вы сделаны? Впрочем, медведь побери. Вы еще и сами себя не знаете.
И тут, тяжело ступая, явился мальчишка-истопник; исполнив свои обязанности, он удалился, а Карулан заметил, что при подобной медлительности слуг мы могли бы довести дело до конца, но если мальчишка сообщит, что мы сидели по разные стороны от камина, кое-кто в доме поведет бровями, а то и надерет ему уши.
Мы отправились спать. Задержавшись на лестничной площадке, он запечатлел на моей руке целомудренный поцелуй, желая мне спокойной ночи.
— Когда я уеду, вы еще будете спать. Кстати говоря, никто из слуг не хочет покидать вас. В случае каких-либо перемен, я сразу же вас извещу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Я вспомнила, как однажды в сумерки в дом к моей тетушке заявились ополченцы.
— Вы и мужчин заберете?
— Дорогая моя Аара, ваших элегантных управляющих и доблестных работников кухни? Нет, благодарю. Мы не возьмем даже несравненного Мельма, хоть он и сведущ в военном искусстве. К тому же он ни за что не согласится покинуть вас. Мы как-нибудь продержимся силами своих легионеров… опираясь на могущественного императора. А с вас, — заключил он, — и так предостаточно. Вы не хотите вернуться в дом?
— Нет…
— Тогда оставайтесь здесь. Полюбуйтесь на милых птичек, киска. Ей-богу, я переправил бы вас в другое безопасное место, если бы видел в том необходимость. К лету все уже будет позади. И тогда мы с вами совершим обряд. Благодарите богов войны: когда бы не они, я непременно дал бы волю рукам. За пением соловьев вы не услышите ни единого пушечного залпа. Разве я хоть раз сказал неправду?
К обеду я надела серебряного крокодила.
Капитан отряда и его адъютант сели за стол вместе с нами, по просьбе Карулана еду подавали в гостиной, без затей. Он покровительственно относился к этим офицерам, своим подчиненным, а они просто преклонялись перед ним. (Я уже слышала доносившиеся из конюшни восторженные крики целого отряда бойцов и некоторых моих работников, прославлявших принца.) Солдат разместили в помещениях при кухне. Мой нареченный по сердечному преподношению понадеялся на широту моих взглядов: возможно, на следующий год в поместье прибавится детей, ведь уходящим в бой солдатам не свойственны ни строгость нравов, ни сдержанность. «Как жаль, — заметил он, — что мы сами должны безупречно себя вести. Но мы могли бы, по крайней мере, посидеть в гостиной, прикрыв двери, а у мальчишки-истопника тяжелая походка».
Я понятия не имела, что они взяли из продовольствия. Экономка зашла ко мне вечером, но лишь затем, чтобы обсудить в деталях блюда к нашему обеду и к тому, который готовили на кухне для солдат. Роза не удержалась и высказала вслух то, что и без слов было ясно: «Кое-кому из этих парнишек больше не придется попробовать ни цыпленка, ни ватрушки, ни салата». Для них специально испекли торт. Мне кажется, их обед оказался обильней нашего и уж, во всяком случае, проходил в более непринужденной обстановке.
Когда подали бренди, я поднялась, намереваясь оставить мужчин, но Карулан демонстративно схватил меня за запястье, и капитан с адъютантом насупились, запыхтели и поспешно откланялись. Карулан проявил великодушие и налил им по полному бокалу, прежде чем выставить их за дверь.
Мы устроились на диване, полусидя-полулежа, чтобы успеть принять благопристойную позу, если вдруг кто-нибудь постучит, и в этот раз он позволил себе гораздо больше, чем в прошлый. Какие-то неясные огни блуждали по телу, а от прикосновения его рук томительное серебристое желание разлилось в груди, ненавистное мне, невыносимо сладостное… Но, как и еда, его ласки не пробудили во мне аппетита. С тех пор, как Кир Гурц в последний раз обнял меня, прошло намного больше года. Никто ко мне не прикасался, и я воспринимала это как своего рода счастье, словно с каждым месяцем непорочной жизни все меньше оставалось во мне грязи, все надежней затягивались раны. Карулан оказался незваным гостем: он пробудил во мне желание, напомнившее о радостях, которые раньше, когда я была маленькой, доставляли мне лишь собственные руки; о действиях, совершавшихся среди укромной безглазой темноты и, на мой взгляд, никак не связанных с мужчинами, сопряженных лишь с глубоким страстным желанием, слепым, несведущим, едва успевшим родиться, но заключавшим в себе все необходимые знания, неуклонно толкавшим меня к моменту похожего на беззвучный крик самозабвения и таяния. Это волшебное, глубоко интимное явление, происходившее изредка, во тьме и всегда, всегда в одиночестве, не вызывало у меня вопросов, и я не считала его ни нормальным, ни дурным.
Но жизнь, мужчины, их тяжелое дыхание и судорожные движения, жар их рук и тела постепенно изменили мои представления. Ненароком открытое мной чудесное приключение доступно всем. Более того, эта пьеса предназначена для дуэта, а не для сольного исполнения. Что за жуткое зрелище являл собой Гурц, неужто и я способна на такое? Меня это пугало. Меня испугала мысль о том, что этот человек с глазами точь-в-точь как драгоценные камни, которые казались еще зеленей на распаленном настороженном лице, подведет меня к самому краю и столкнет вниз. И тогда я воспротивилась, не захотела принять чувственного удовлетворения, которое он мог бы бескорыстно мне подарить. Недомогание пришлось кстати, и, соскользнув с этого пути, я откинулась назад и пусть не словом и не жестом, а лишь мысленно дала понять, что дальше не пойду.
Спустя некоторое время и он отстранился от меня.
— Вы проявили чрезвычайное великодушие. Все впереди, Аара. Настанет день, настанет ночь. Для нас с вами. — Затем, уже стоя у камина, он проговорил: — Когда над нами будут совершать обряд, скажите, что вам семнадцать лет. И в документах, которые вы подпишете, поставят ту же цифру. Я не ошибся, летом вам исполнится шестнадцать?
— В конце лета, осенью.
— Что ж, этого достаточно. К моменту бракосочетания невеста должна достигнуть возраста шестнадцати лет, а мне хотелось бы, чтобы наш союз имел как можно больше общего с браком, хоть он и не вполне им является.
— А если бы я попросила, — сказала я, — вы женились бы на мне по-настоящему?
— Не просите, — ответил он, — не женился бы, и ваша просьба испортила бы то, что у нас есть. — Он стоял, разжигая одну из длинных глиняных трубок, которую снял со стойки. Синевато-белесый дымок душистого табака поплыл в воздухе. — Именно это вас и тревожит? Вы так горюете о настоящем браке?
— Нет. Для Гурца я была игрушкой, — сказала я. — Он только под конец на мне женился. — Карулан нахмурился, и я поняла, что ему об этом не рассказали. — Это роняет меня в ваших глазах?
— Вовсе нет, — медленно проговорил он, — но заставляет меня снова призадуматься над вопросом: из какого же теста вы сделаны? Впрочем, медведь побери. Вы еще и сами себя не знаете.
И тут, тяжело ступая, явился мальчишка-истопник; исполнив свои обязанности, он удалился, а Карулан заметил, что при подобной медлительности слуг мы могли бы довести дело до конца, но если мальчишка сообщит, что мы сидели по разные стороны от камина, кое-кто в доме поведет бровями, а то и надерет ему уши.
Мы отправились спать. Задержавшись на лестничной площадке, он запечатлел на моей руке целомудренный поцелуй, желая мне спокойной ночи.
— Когда я уеду, вы еще будете спать. Кстати говоря, никто из слуг не хочет покидать вас. В случае каких-либо перемен, я сразу же вас извещу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148