– Да ты побледнела, голубушка! – гость с сочувствием посмотрел на Толкушину. Ее истинное горе и подлинное неведенье поразили его. – Может, людей позвать да за доктором послать?
– Да нет уж, доктор мне не поможет, – едва ответила Ангелина Петровна. – Помилуйте, пощадите Гришу, ведь он не виноват! Ведь он любит вашу дочь! Богом клянусь, жизнью своей, что он будет ей верным мужем! – выдавила из себя несчастная мать.
– Э, милая! Не зарекайся! Как говорится, яблоко от яблоньки… Впрочем, толковать мне больше не о чем. Прощайте!
Гость быстрыми шагами направился к двери. Хозяйка смотрела ему вслед, как приговоренный к казни, который узнал приговор. Дойдя до двери, несостоявшийся свояк с чувством произнес:
– Прости Христа ради, – и с силой закрыл за собой дверь.
Глава девятая
Когда снова скрипнула дверь, Ангелина Петровна подумала, что гость вернулся, и, вся сжавшись, устремила взор на дверь. Но на пороге стоял муж.
– Ты что так рано вернулся? Забыл что? – стараясь быть спокойной, произнесла Толкушина.
– Как это рано вернулся? – изумился Тимофей Григорьевич. – Да за окном уже темно, вечер.
– Вечер? – протянула супруга глухим голосом. – А мне показалось, что еще день.
– Ты что, мать, не заболела ли? Нет ли у тебя жару да лихорадки?
Супруг подошел к жене и потрогал лоб. Она быстрым движением поймала его руку и прижала к себе.
– Больна я, больна, Тимоша. Вся душа разрывается, горит, силы нет терпеть!
– Так я за доктором пошлю, – искренне забеспокоился Толкушин.
– Нет, нет, Тимошенька! – Ангелина приникла к его руке. – Мне доктора не надо. Ты мой доктор. Одно твое слово, и я спасена. Ведь ты скажешь мне правду?
Она жалобно заглянула в его глаза. У Толкушина замерло сердце. Пробил час расплаты!
– Ведь это все злые наветы, сплетни, ведь нет ничего, правда, Тимошенька, ведь нет никакой женщины из театра в твоей жизни? Ведь нет? – голос Ангелины звенел, и в нем слышались отчаяние и надвигающаяся буря домашней истерики.
Супруг мягко высвободил ладонь, немного помолчал, набрался духу и произнес:
– Да нет, Ангелина, не хочу терзать тебя обманом, да и себя тоже. Все правда!
– А! – жена вскинулась, как будто ей всадили нож в грудь. – Правда! Значит, конец! Господи! За что? За что? За то, что я так тебя любила? Жизнь свою, свою молодость тебе отдала? Себя под ноги бросила вам всем, как кусок мяса собакам, тебе, твоей матери! А теперь поди прочь, точно старая животина или ненужная ветошь, хлам!
– Тише, тише, Геля! – Тимофей попытался ее приобнять и успокоить. – Что ты, ей-богу, и впрямь, как будто конец света. И вовсе это не конец жизни. И никто тебя никуда не гонит. Живи себе как живешь. Только без меня!
– А без тебя-то мне и не жизнь, Тимоша! Ведь моя жизнь – это ты да Гриша!
– Да что же делать-то, коли не люблю я тебя больше? – зарычал Тимофей, у которого совсем не было никакого терпенья и мягкости, чтобы утешать жену. – Что же мне делать-то? Через силу жить с тобой я более не хочу. Полюбилась мне другая. Всю меня себе забрала, ничегошеньки не оставила. Прости, прости меня!
Он неуклюже повалился на колени перед нею. Ангелина некстати вспомнила медведя в цирке шапито, тот тоже так же пытался встать на коленки перед дрессировщиком. Да завалился на бок под хохот публики.
– Прости, милая, прости, родная! И отпусти. Отпусти меня, Христа ради! Дай уйти!
– Нет! Нет, никогда! Не позволю позора! Не дам имя свое марать! Чтобы надо мной полгорода насмехалось! Нет! Никогда, никогда не дам я тебе развода! Ты мой муж! Ты со мной перед Богом венчался! Ты отец, у тебя взрослый сын!
Тут она осеклась, и ее стала бить дрожь.
– Ведь Грише-то отказали! Отказали из-за твоего греха, твоего позора!
– Полно, дело молодое, перемелется! – хотел отмахнуться Тимофей Григорьевич, кряхтя подымаясь с колен. Но жена вскочила и вцепилась в отвороты его сюртука.
– Нет, нет, Тимофей, они напрочь нам отказали! Нет теперь у нашего сыночка любимой невесты! Вон нас выставили, да еще с позором! А это твой позор, Тимоша! Стыдно-то как! Боже, как стыдно!
– Господи! Да что же ты как кошка вцепилась в меня! Порвешь! – он с трудом отдирал от себя побелевшие от напряжения пальцы жены.
– Сюртук жалеешь, тряпку! А меня, мою жизнь рвешь пополам! Топчешь без жалости!
Они вцепились друг в друга, и им уже было не разойтись.
– Гадкие! Гадкие оба! – вдруг раздался голос.
Толкушины замерли. В комнате стоял Гриша. Вернее, едва стоял на ногах. Он весь трясся от чувств, которые клокотали в его груди.
– Боже мой! Сыночек! – простонала Ангелина. По его лицу она поняла, что Гришу выставили из дома невесты.
– Не надо, маменька! Не подходите ко мне! – прохрипел юноша.
– Но ведь я, ведь я… – мать не знала, что и сказать мальчику в утешенье. Но что бы она ему ни говорила в этот миг, он ее не слышал. Его глодали горе и унижение.
– Оба вы виноваты. Не маленький я: понимаю, что если мужчина перестает любить женщину, то тут есть и ее вина… – бросил юноша несправедливый упрек матери.
– Господи, да как ты смеешь… – Ангелина без сил опустилась на стул. Ее сын, ее любовь и надежда тоже предал ее.
– Однако же отсутствие любви не означает отсутствия ответственности перед семьей, уважения и чести. – Гриша прямо смотрел отцу в глаза.
– Мал еще мне указывать! Поживи с мое! Сопляк! Не дорос еще до того, чтобы отец перед тобой ответ держал! Ах ты, дурень несчастный! Выставили тебя, а ты и сопли распустил. Эка невидаль – девица не досталась! Да таких тыщи, захочешь, любая твоя будет! Ты, с твоими капиталами…
– Мне не нужны ваши капиталы, – медленно и отчетливо произнес сын. – Мне вообще более ничего от вас не надобно. Я не могу больше находиться в этом доме, видеть вас обоих. Вы погубили мою жизнь, а ведь я так верил вам обоим, так любил вас! А вы, мои родители, лишили меня всего! Любимой невесты, своей любви! Вы лишили меня семьи! Теперь и денег никаких не надо, на них счастья не купишь. Не купишь новых родителей. И любви! – Гриша захлебывался словами и слезами.
– Гриша, сынок, – у Тимофея от волнения перехватило голос.
Но Гриша стремительно выбежал из комнаты.
Тимофей в отчаянии огляделся вокруг. Жена без чувств лежала на диване, и вокруг, как ему померещилось, громоздились обломки их прежней счастливой жизни.
И все ради нее, ради Изабеллы, ради ее тела, ради ее шальных глаз. Огромная плата, непомерная цена. Но расчетливый купец в душе Толкушина уступил страстному любовнику.
Глава десятая
Маленькое сообщество по поиску счастья пришло в величайшее волнение, когда Соня Алтухова в первый раз получила приглашение от своей подруги и благодетельницы погостить в Петербурге. Незадолго до отъезда только и разговоров было, что о столице. И ведь нешуточное дело! Надо гардероб подобрать, чтобы не совсем провинциалкой выглядеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63