И зачем нам туда ехать, чужой пожар руками разгребать?
– Да ты ополоумела, видать! – вскинулась Алтухова. – Ангелина о помощи просит, некуда, пишет, голову преклонить, все ее покинули. Так неужто и я ее оставлю?
– Что ты, что ты, душа моя! Что так раскричалась-то! Поедем, поедем, хоть завтра! Вот тотчас же чемоданы соберу, и готово! Только уж, матушка, уволь моего-то, ведь нога его совсем плохая, тяжело ему опять в дальнюю дорогу!
– Как хочешь, пускай остается на хозяйстве. Так еще и спокойней. За домом догляд. Да и за Зебадией присмотрит.
– Верно, верно, неужто животину за собой тащить, а вдруг хозяин пожалует. Где мой зверь, скажет, подать его тотчас же!
– Ах, полно уж теперь. Когда почти два года прошло, не пожалует, – с горечью махнула рукой девушка.
По приезде в Петербург Алтухову с Матреной встретил кучер Толкушиных и проводил к экипажу. Носильщик подхватил вещи и поволок их следом.
– А что, голубчик, как Ангелины Петровны здоровье? – спросила Софья.
– Нынче как будто получше, – прогудел кучер. – А до того дня очень плоха была.
– Что значит очень плоха? – встревожилась Софья.
– Не мое это дело, барышня. Не знаю, как и сказать, но только плоха!
– А Тимофей Григорьевич как, здоров?
– Должно быть, здоров. Да только бог его знает, небось уж месяца три в доме не видали, а то и поболее. Стало быть, здоров. Н-но, пошла!
Матрена и Софья молча переглянулись и замолчали. Вот скоро и знакомый дом, въехали под арку, во двор. Пока понесли во флигель вещи, Софья, согласно письму, поспешила в господский дом. Горничная встретила ее с веселой улыбкой и проводила в спальню хозяйки, как и было приказано. Там на туалетном столике Алтухова нашла конверт и вскрыла его. Через несколько мгновений дом Толкушиных огласился ее пронзительным криками.
Нелидов впопыхах не понял, на кого он натолкнулся во дворе дома Толкушиных. Что это за барышня без шляпы, с растрепанными волосами, с красными от слез глазами? И только отступя на шаг, он узнал Софью Алтухову.
– Сударыня! Софья Алексеевна!
– Ах, господи, вы, господин Нелидов! – она схватила его за руки. – Господи, какое у нас горе, какое несчастие!
– Да неужто мой кот помер? – попытался пошутить Феликс. – Не уберегли, значит, мое животное!
Соня посмотрела на собеседника как на сумасшедшего.
– Не кот ваш помер, а человек, чудный, светлый человек! Бедная моя Ангелина! Руки на себя наложила, несчастная! – И Софья в отчаянии схватилась за голову.
– Тише, сударыня, тише! – Феликс крепко взял девушку под локоть. – Не надо делать скоропалительных выводов и оповещать об этом всю столицу. Ваша дорогая подруга жива!
– Жива?! – Софья отпрянула от собеседника. – Слава Богу!
– Богу-то, конечно, слава, но и мне тоже! – улыбнулся Нелидов. – Божественное провидение направило меня именно в то место, где наша госпожа Толкушина собиралась совершить свой смертный грех. И надо же было так случиться, что именно в самый ужасный миг мне удалось ее схватить, просто на лету, на краю могилы!
Софья слушала его с восторгом, слезы счастья и умиления катились по ее щекам.
– Да что же мы стоим? – забеспокоился Нелидов. – Ангелина Петровна меня послала преду-предить вас о благополучном завершении страшной истории. Ведь вы поди в полицию бежали, сообщить о самоубийстве?
– Признаться, я не знала куда бежать, но, вероятно, я поступила бы именно так. – Алтухова все еще не могла прийти в себя после испуга.
– Теперь все позади, Толкушина в моем номере в гостинице. Домой она наотрез отказывается вернуться. Сговорились, что я перевезу ее к вам во флигель, так вы уж позаботьтесь о ней.
– Не сомневайтесь, Феликс Романович. Я буду заботиться о ней, как о самом родном человеке. – Софья вздохнула с огромным облегчением и наконец тоже улыбнулась, глядя в лицо Нелидову.
– С такой же нежностью, как о Зебадии? Так он и вправду жив еще? – глаза Нелидова светились лукавством.
– Да, жив, здоров и весел. Только вряд ли вас теперь признает, столько времени прошло!
– Не упрекайте меня, я вовсе не забыл о нем! Просто я решил, что ваши нежные души привязались друг к другу и вам трудно будет расстаться с ним.
– Ах, лукавите! – Софья погрозила ему пальцем. – Да мы не о том! – спохватилась она. – Едемте же скорее, хочу обнять бедную мою Ангелину!
Когда Софья переступила порог гостиничного номера и увидела Толкушину, то она не удержалась, охнула и снова зарыдала. Перед ней на диване лежала старуха с безжизненным лицом и потухшим взглядом. Разметавшиеся всклокоченные волосы и разорванное платье усугубляли ужасное впечатление. Соня упала около дивана на колени и принялась обнимать подругу и осыпать поцелуями. Матрена Филимоновна ахала и осеняла себя крестом.
– Батюшки святы! Эка себя измучить! Бедная, бедная! Господи, прости нас, грешных! Ну полно слезы-то лить! – Она деловито подошла и подняла барышню с пола. – Эдак потоп устроите! Дайте-ка я помогу вам, барыня, – обратилась Матрена к Толкушиной. – Причешу вас да умою.
Пока Матрена хлопотала вокруг Ангелины Петровны, Софья и Нелидов совещались о том, как поступить дальше. Решено было немедля перевезти Толкушину во флигель, а Нелидов взялся вы-ступить посредником и нанести визит Тимофею Григорьевичу, уповая на благоразумие последнего. Ведь сейчас только его появление, его добрые слова могли привести несчастную в чувство.
Глава семнадцатая
Направляясь в контору Толкушина, Нелидов проклинал свою судьбу и одновременно дивился, что именно ему досталась эта жутковатая миссия спасителя женщины-самоубийцы. И почему никого не послал Создатель в тот миг, когда злополучная Саломея выбрала тот же путь? Нет, почему именно он? Какой тут тайный знак? Может быть, это знак того, что страшный рок отступил, с него снято неизвестное заклятье, и он снова может позволить себе любить? Нет, все это пустое, непонятное, недоступное его пониманию.
Однако надо же что-то говорить Толкушину. Господи, какая нелепая роль!
Тимофей Григорьевич встретил литератора с недоумением. Он оторвался от горы бумаг и посмотрел на него с выражением человека, которого отвлекают по мелочам от важного дела.
– А, Феликс Романович! Чего тебе? Виделись ведь третьего дня. Небось снова денег пришел просить, опять с Рандлевским выдумали нечто заковыристое, эдакое? Публику поразить хотите, как всегда?
Толкушин откинулся на спинку кресла и жестом пригласил гостя присесть.
– Публика действительно могла быть весьма поражена. Да, слава богу, этого не произошло. Но могло произойти. И, как ни удивительно, по вашей вине, мой друг! – Феликс старался говорить спокойно. Но Толкушин сразу напрягся, и его лицо стало покрываться краской.
– Да ты не тяни! Говори сразу, толком! Не в театре паузу держишь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Да ты ополоумела, видать! – вскинулась Алтухова. – Ангелина о помощи просит, некуда, пишет, голову преклонить, все ее покинули. Так неужто и я ее оставлю?
– Что ты, что ты, душа моя! Что так раскричалась-то! Поедем, поедем, хоть завтра! Вот тотчас же чемоданы соберу, и готово! Только уж, матушка, уволь моего-то, ведь нога его совсем плохая, тяжело ему опять в дальнюю дорогу!
– Как хочешь, пускай остается на хозяйстве. Так еще и спокойней. За домом догляд. Да и за Зебадией присмотрит.
– Верно, верно, неужто животину за собой тащить, а вдруг хозяин пожалует. Где мой зверь, скажет, подать его тотчас же!
– Ах, полно уж теперь. Когда почти два года прошло, не пожалует, – с горечью махнула рукой девушка.
По приезде в Петербург Алтухову с Матреной встретил кучер Толкушиных и проводил к экипажу. Носильщик подхватил вещи и поволок их следом.
– А что, голубчик, как Ангелины Петровны здоровье? – спросила Софья.
– Нынче как будто получше, – прогудел кучер. – А до того дня очень плоха была.
– Что значит очень плоха? – встревожилась Софья.
– Не мое это дело, барышня. Не знаю, как и сказать, но только плоха!
– А Тимофей Григорьевич как, здоров?
– Должно быть, здоров. Да только бог его знает, небось уж месяца три в доме не видали, а то и поболее. Стало быть, здоров. Н-но, пошла!
Матрена и Софья молча переглянулись и замолчали. Вот скоро и знакомый дом, въехали под арку, во двор. Пока понесли во флигель вещи, Софья, согласно письму, поспешила в господский дом. Горничная встретила ее с веселой улыбкой и проводила в спальню хозяйки, как и было приказано. Там на туалетном столике Алтухова нашла конверт и вскрыла его. Через несколько мгновений дом Толкушиных огласился ее пронзительным криками.
Нелидов впопыхах не понял, на кого он натолкнулся во дворе дома Толкушиных. Что это за барышня без шляпы, с растрепанными волосами, с красными от слез глазами? И только отступя на шаг, он узнал Софью Алтухову.
– Сударыня! Софья Алексеевна!
– Ах, господи, вы, господин Нелидов! – она схватила его за руки. – Господи, какое у нас горе, какое несчастие!
– Да неужто мой кот помер? – попытался пошутить Феликс. – Не уберегли, значит, мое животное!
Соня посмотрела на собеседника как на сумасшедшего.
– Не кот ваш помер, а человек, чудный, светлый человек! Бедная моя Ангелина! Руки на себя наложила, несчастная! – И Софья в отчаянии схватилась за голову.
– Тише, сударыня, тише! – Феликс крепко взял девушку под локоть. – Не надо делать скоропалительных выводов и оповещать об этом всю столицу. Ваша дорогая подруга жива!
– Жива?! – Софья отпрянула от собеседника. – Слава Богу!
– Богу-то, конечно, слава, но и мне тоже! – улыбнулся Нелидов. – Божественное провидение направило меня именно в то место, где наша госпожа Толкушина собиралась совершить свой смертный грех. И надо же было так случиться, что именно в самый ужасный миг мне удалось ее схватить, просто на лету, на краю могилы!
Софья слушала его с восторгом, слезы счастья и умиления катились по ее щекам.
– Да что же мы стоим? – забеспокоился Нелидов. – Ангелина Петровна меня послала преду-предить вас о благополучном завершении страшной истории. Ведь вы поди в полицию бежали, сообщить о самоубийстве?
– Признаться, я не знала куда бежать, но, вероятно, я поступила бы именно так. – Алтухова все еще не могла прийти в себя после испуга.
– Теперь все позади, Толкушина в моем номере в гостинице. Домой она наотрез отказывается вернуться. Сговорились, что я перевезу ее к вам во флигель, так вы уж позаботьтесь о ней.
– Не сомневайтесь, Феликс Романович. Я буду заботиться о ней, как о самом родном человеке. – Софья вздохнула с огромным облегчением и наконец тоже улыбнулась, глядя в лицо Нелидову.
– С такой же нежностью, как о Зебадии? Так он и вправду жив еще? – глаза Нелидова светились лукавством.
– Да, жив, здоров и весел. Только вряд ли вас теперь признает, столько времени прошло!
– Не упрекайте меня, я вовсе не забыл о нем! Просто я решил, что ваши нежные души привязались друг к другу и вам трудно будет расстаться с ним.
– Ах, лукавите! – Софья погрозила ему пальцем. – Да мы не о том! – спохватилась она. – Едемте же скорее, хочу обнять бедную мою Ангелину!
Когда Софья переступила порог гостиничного номера и увидела Толкушину, то она не удержалась, охнула и снова зарыдала. Перед ней на диване лежала старуха с безжизненным лицом и потухшим взглядом. Разметавшиеся всклокоченные волосы и разорванное платье усугубляли ужасное впечатление. Соня упала около дивана на колени и принялась обнимать подругу и осыпать поцелуями. Матрена Филимоновна ахала и осеняла себя крестом.
– Батюшки святы! Эка себя измучить! Бедная, бедная! Господи, прости нас, грешных! Ну полно слезы-то лить! – Она деловито подошла и подняла барышню с пола. – Эдак потоп устроите! Дайте-ка я помогу вам, барыня, – обратилась Матрена к Толкушиной. – Причешу вас да умою.
Пока Матрена хлопотала вокруг Ангелины Петровны, Софья и Нелидов совещались о том, как поступить дальше. Решено было немедля перевезти Толкушину во флигель, а Нелидов взялся вы-ступить посредником и нанести визит Тимофею Григорьевичу, уповая на благоразумие последнего. Ведь сейчас только его появление, его добрые слова могли привести несчастную в чувство.
Глава семнадцатая
Направляясь в контору Толкушина, Нелидов проклинал свою судьбу и одновременно дивился, что именно ему досталась эта жутковатая миссия спасителя женщины-самоубийцы. И почему никого не послал Создатель в тот миг, когда злополучная Саломея выбрала тот же путь? Нет, почему именно он? Какой тут тайный знак? Может быть, это знак того, что страшный рок отступил, с него снято неизвестное заклятье, и он снова может позволить себе любить? Нет, все это пустое, непонятное, недоступное его пониманию.
Однако надо же что-то говорить Толкушину. Господи, какая нелепая роль!
Тимофей Григорьевич встретил литератора с недоумением. Он оторвался от горы бумаг и посмотрел на него с выражением человека, которого отвлекают по мелочам от важного дела.
– А, Феликс Романович! Чего тебе? Виделись ведь третьего дня. Небось снова денег пришел просить, опять с Рандлевским выдумали нечто заковыристое, эдакое? Публику поразить хотите, как всегда?
Толкушин откинулся на спинку кресла и жестом пригласил гостя присесть.
– Публика действительно могла быть весьма поражена. Да, слава богу, этого не произошло. Но могло произойти. И, как ни удивительно, по вашей вине, мой друг! – Феликс старался говорить спокойно. Но Толкушин сразу напрягся, и его лицо стало покрываться краской.
– Да ты не тяни! Говори сразу, толком! Не в театре паузу держишь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63