Однако режиссерская стезя поглотила в нем актера, и иногда он об этом очень жалел.
Под колючим взглядом нелюбезной хозяйки и холодным ветром он поежился и поправил шарф. Приблизились к пруду, поздоровались с окоченелой русалкой, наполовину занесенной снегом. Тут Софья сменила гнев на милость и позволила спутнику помочь привязать коньки. Она ступила на лед и сделала несколько плавных движений, но сразу же споткнулась. Лед действительно припорошило снегом, и он утратил свое совершенство. К тому же Софья была немного близорука. Она много читала, а это неизбежно портило ее зрение. Но очков не носила, стеснялась. Поэтому и в гимназии она старалась далеко не уходить от доски, чтобы видеть самой, что написано. Если на улице она вдруг замечала человека, похожего на кого-то из знакомых, то на всякий случай иногда поспешно кланялась, чтобы, не дай бог, не сочли невежливой. Правда, постепенно она научилась отличать знакомых по очертаниям, походке и одежде. В сумерках же глаза ее совсем плохо видели. И вот теперь на пруду она двигалась неуверенно, потому что в быстро сгущающейся атмосфере плохо видела лед, комочки снега, вмерзшую в лед траву. Она все время спотыкалась, катание не доставляло ей удовольствия. Ненавистный Рандлевский оказался прав. Но ей не хотелось в этом признаваться. Поэтому она двигалась все дальше и дальше от берега. Неожиданно она услышала его голос и обернулась. Он махал рукой, видимо звал обратно. Но из-за поднявшегося ветра она плохо разобрала, что он кричал. Наверное, замерз и решил вернуться. Ее догадка оказалась верна, так как Рандлевский, съежившись от холода, с поднятым воротником и натянутой по самый нос шапкой, с руками, засунутыми в карманы, пошел прочь от пруда.
Софья фыркнула и двинулась дальше. Мороз щипал ей нос и щеки. Но это ее не пугало. Она знала, что всегда после прогулки выглядит восхитительно. Она огляделась и поняла, что находится прямо посредине пруда. На том самом месте, где летом ей явился волшебный корабль. Софья прислушалась, желая снова услышать колокольный звон из глубины пруда. Но звона не последовало. Вместо него донесся иной звук, который она сначала не поняла. Гулкий треск – и странное ощущение под ногами.
– Ай! – Она отдернула ногу, но было слишком поздно. Лед под ней проломился, и Софья вся как есть, в шубке и тяжелом платье, ухнула в ледяную мглу.
В последний миг она инстинктивно раскинула руки и зацепилась за края полыньи. Ей показалось, что они достаточно тверды и выдержат ее тяжесть, но в тот же миг лед под одной рукой отломился. Она судорожно цеплялась за края, но они продолжали крошиться. Полынья расползалась, немыслимо холодная вода проникла под одежду и жгла ее тело, руки, ноги, лицо. Софья издала отчаянный крик, но тотчас же поняла, что это совершенно бесполезно. Только стая ворон, вспугнутых резким звуком, с гадким погребальным карканьем взлетела в воздух. Вода упрямо тянула свою жертву вглубь. Несчастная откинулась на спину, пытаясь таким образом удержаться на краю льда. Перед ее мутнеющим от ужаса взором раскинулось хмурое серое небо. Оно оказалось очень низко и совсем близко. Силы стремительно убывали. В какой-то миг она ослабла и ушла под воду. Ледяная вода жадно набросилась на ее тело, лицо, залила глаза, уши, рот. Острые куски обломанного льда и твердые комки снега ранили кожу, посиневшие губы. За-хлебнувшись и подавившись снегом, Софья судорожно вынырнула на поверхность и отчаянно вдохнула, может быть, свой последний глоток воздуха. И тут чья-то сильная рука резко схватила ее за ворот шубы. Раздался страшный треск. Женщина почувствовала, что кто-то снаружи уверенно потянул ее наверх из ледяной могилы. Это прибавило ей сил, и она снова стала отчаянно цепляться за края.
– Держи! – И перед нею появился ствол тонкого дерева, брошенный поперек полыньи. Она повисла на нем и только тогда смогла разглядеть человека на льду. Она не удивилась. Это снова оказался Филипп Филиппович. Выдернув ее из полыньи в первый момент, он почувствовал, что лед не выдержит их обоих, и немного отполз. Но при этом бросил ей конец другого шеста. Она уцепилась что было сил, и Филипп осторожно, с огромным усилием выволок ее наконец из воды. Еще некоторое расстояние они проделали ползком, боясь новых трещин, и только потом поднялись на ноги. Софья удивилась, что могла еще идти, хотя холод сковывал ее всю, ноги дрожали и подкашивались, голова кружилась. Когда дошли до берега, она всхлипнула и попыталась обнять спасителя, но заледеневшие рукава шубы не давали поднять рук.
– Филиппушка! – простонала Софья. – Спаситель мой!
– Барышня! Голубушка! Бог тебя хранит!
Оба разрыдались и, как могли, поспешили к дому.
Филипп Филиппович два дня кряду колол дрова, устал, взмок, употел. Да что поделаешь, коли на дворе зима. Печи гудят, в доме холодно, если не протопить хорошо. А как протопить, если дров не наколоть? Вот и трудился он из всех сил. Рядом, по обыкновению, сидел Зебадия и наблюдал. Он вообще очень много наблюдал за жизнью своих хозяев. Филипп частенько с ним разговаривал, ведь в его семье право говорить принадлежало Матрене Филимоновне, их беседы состояли в основном из ее громких речей. Филипп давно к этому привык и на судьбу не роптал. Но иногда и ему хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Кот оказался идеальным собеседником. Вот, размахнувшись в очередной раз топором, Филипп произнес:
– Охохонюшки! Вот попался чурбак так чурбак! Ну ничего, ничего, ваше высокопревосходительство, мы и его осилим. Будет у нас теплее теплого. Будете у печечки лежать да греться!
Филипп расколол чурку, и во все стороны полетели щепы. Кот слегка отодвинулся.
– Не извольте беспокоиться, Зебадия Батькович! Я вас не обижу, на вас не упадет!
Но кот вдруг встал, изогнулся и страшно зашипел. Его глаза округлились, рот открылся, как будто он увидел или услышал нечто ужасное.
– Котик, барин! Да ты что, родимый? – насторожился Филипп.
Животное стремительно метнулось со двора в сторону парка. В глубине души Филиппа екнуло. Ведь он уже однажды бежал за котом! Поэтому и сейчас сразу же устремился вслед, быстро, как только мог на своей деревянной ступне. Он так спешил, что не выпустил из рук топора. И тот ему чрезвычайно пригодился. Ноги сами принесли Филиппа на берег пруда, и он тотчас же заметил, что кто-то барахтается в полынье в самой его середине. Недолго думая, в два взмаха он срубил две березки и поспешил к полынье. Только бы успеть! И тут он с ужасом увидел, что головка в меховой шапочке ушла под воду. Филипп бросился на лед и, отчаянно двигая руками и ногами, наконец оказался около полыньи. Перед его взором мелькнуло что-то темное. Он вытянул руку, быстро схватил. Слава богу, оказался ворот шубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Под колючим взглядом нелюбезной хозяйки и холодным ветром он поежился и поправил шарф. Приблизились к пруду, поздоровались с окоченелой русалкой, наполовину занесенной снегом. Тут Софья сменила гнев на милость и позволила спутнику помочь привязать коньки. Она ступила на лед и сделала несколько плавных движений, но сразу же споткнулась. Лед действительно припорошило снегом, и он утратил свое совершенство. К тому же Софья была немного близорука. Она много читала, а это неизбежно портило ее зрение. Но очков не носила, стеснялась. Поэтому и в гимназии она старалась далеко не уходить от доски, чтобы видеть самой, что написано. Если на улице она вдруг замечала человека, похожего на кого-то из знакомых, то на всякий случай иногда поспешно кланялась, чтобы, не дай бог, не сочли невежливой. Правда, постепенно она научилась отличать знакомых по очертаниям, походке и одежде. В сумерках же глаза ее совсем плохо видели. И вот теперь на пруду она двигалась неуверенно, потому что в быстро сгущающейся атмосфере плохо видела лед, комочки снега, вмерзшую в лед траву. Она все время спотыкалась, катание не доставляло ей удовольствия. Ненавистный Рандлевский оказался прав. Но ей не хотелось в этом признаваться. Поэтому она двигалась все дальше и дальше от берега. Неожиданно она услышала его голос и обернулась. Он махал рукой, видимо звал обратно. Но из-за поднявшегося ветра она плохо разобрала, что он кричал. Наверное, замерз и решил вернуться. Ее догадка оказалась верна, так как Рандлевский, съежившись от холода, с поднятым воротником и натянутой по самый нос шапкой, с руками, засунутыми в карманы, пошел прочь от пруда.
Софья фыркнула и двинулась дальше. Мороз щипал ей нос и щеки. Но это ее не пугало. Она знала, что всегда после прогулки выглядит восхитительно. Она огляделась и поняла, что находится прямо посредине пруда. На том самом месте, где летом ей явился волшебный корабль. Софья прислушалась, желая снова услышать колокольный звон из глубины пруда. Но звона не последовало. Вместо него донесся иной звук, который она сначала не поняла. Гулкий треск – и странное ощущение под ногами.
– Ай! – Она отдернула ногу, но было слишком поздно. Лед под ней проломился, и Софья вся как есть, в шубке и тяжелом платье, ухнула в ледяную мглу.
В последний миг она инстинктивно раскинула руки и зацепилась за края полыньи. Ей показалось, что они достаточно тверды и выдержат ее тяжесть, но в тот же миг лед под одной рукой отломился. Она судорожно цеплялась за края, но они продолжали крошиться. Полынья расползалась, немыслимо холодная вода проникла под одежду и жгла ее тело, руки, ноги, лицо. Софья издала отчаянный крик, но тотчас же поняла, что это совершенно бесполезно. Только стая ворон, вспугнутых резким звуком, с гадким погребальным карканьем взлетела в воздух. Вода упрямо тянула свою жертву вглубь. Несчастная откинулась на спину, пытаясь таким образом удержаться на краю льда. Перед ее мутнеющим от ужаса взором раскинулось хмурое серое небо. Оно оказалось очень низко и совсем близко. Силы стремительно убывали. В какой-то миг она ослабла и ушла под воду. Ледяная вода жадно набросилась на ее тело, лицо, залила глаза, уши, рот. Острые куски обломанного льда и твердые комки снега ранили кожу, посиневшие губы. За-хлебнувшись и подавившись снегом, Софья судорожно вынырнула на поверхность и отчаянно вдохнула, может быть, свой последний глоток воздуха. И тут чья-то сильная рука резко схватила ее за ворот шубы. Раздался страшный треск. Женщина почувствовала, что кто-то снаружи уверенно потянул ее наверх из ледяной могилы. Это прибавило ей сил, и она снова стала отчаянно цепляться за края.
– Держи! – И перед нею появился ствол тонкого дерева, брошенный поперек полыньи. Она повисла на нем и только тогда смогла разглядеть человека на льду. Она не удивилась. Это снова оказался Филипп Филиппович. Выдернув ее из полыньи в первый момент, он почувствовал, что лед не выдержит их обоих, и немного отполз. Но при этом бросил ей конец другого шеста. Она уцепилась что было сил, и Филипп осторожно, с огромным усилием выволок ее наконец из воды. Еще некоторое расстояние они проделали ползком, боясь новых трещин, и только потом поднялись на ноги. Софья удивилась, что могла еще идти, хотя холод сковывал ее всю, ноги дрожали и подкашивались, голова кружилась. Когда дошли до берега, она всхлипнула и попыталась обнять спасителя, но заледеневшие рукава шубы не давали поднять рук.
– Филиппушка! – простонала Софья. – Спаситель мой!
– Барышня! Голубушка! Бог тебя хранит!
Оба разрыдались и, как могли, поспешили к дому.
Филипп Филиппович два дня кряду колол дрова, устал, взмок, употел. Да что поделаешь, коли на дворе зима. Печи гудят, в доме холодно, если не протопить хорошо. А как протопить, если дров не наколоть? Вот и трудился он из всех сил. Рядом, по обыкновению, сидел Зебадия и наблюдал. Он вообще очень много наблюдал за жизнью своих хозяев. Филипп частенько с ним разговаривал, ведь в его семье право говорить принадлежало Матрене Филимоновне, их беседы состояли в основном из ее громких речей. Филипп давно к этому привык и на судьбу не роптал. Но иногда и ему хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Кот оказался идеальным собеседником. Вот, размахнувшись в очередной раз топором, Филипп произнес:
– Охохонюшки! Вот попался чурбак так чурбак! Ну ничего, ничего, ваше высокопревосходительство, мы и его осилим. Будет у нас теплее теплого. Будете у печечки лежать да греться!
Филипп расколол чурку, и во все стороны полетели щепы. Кот слегка отодвинулся.
– Не извольте беспокоиться, Зебадия Батькович! Я вас не обижу, на вас не упадет!
Но кот вдруг встал, изогнулся и страшно зашипел. Его глаза округлились, рот открылся, как будто он увидел или услышал нечто ужасное.
– Котик, барин! Да ты что, родимый? – насторожился Филипп.
Животное стремительно метнулось со двора в сторону парка. В глубине души Филиппа екнуло. Ведь он уже однажды бежал за котом! Поэтому и сейчас сразу же устремился вслед, быстро, как только мог на своей деревянной ступне. Он так спешил, что не выпустил из рук топора. И тот ему чрезвычайно пригодился. Ноги сами принесли Филиппа на берег пруда, и он тотчас же заметил, что кто-то барахтается в полынье в самой его середине. Недолго думая, в два взмаха он срубил две березки и поспешил к полынье. Только бы успеть! И тут он с ужасом увидел, что головка в меховой шапочке ушла под воду. Филипп бросился на лед и, отчаянно двигая руками и ногами, наконец оказался около полыньи. Перед его взором мелькнуло что-то темное. Он вытянул руку, быстро схватил. Слава богу, оказался ворот шубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63