Осмотр комнат убеждал, что Толкушин не просто нанимал квартиру для своей содержанки, но и сам жил здесь как дома. Повсюду находились его вещи, и располагались они так, словно их и не собирались никуда убирать или уносить. Все это подтверждало слова Толкушина о том, что он всерьез собирался оставить жену, потребовать развода и жениться на приме частного театра «Белая ротонда», которому он щедро жертвовал из своих барышей.
Убитую обнаружила горничная. Утром она постучала в спальню хозяйки и, подождав немного, вошла, как делала это обычно. В комнате стоял полумрак. Женщина раздвинула тяжелые шторы и только с яркими лучами света увидела страшную картину. Молодая хозяйка лежала на кровати, странно вывернувшись. Постель была залита кровью. Следы крови виднелись повсюду, даже на роскошном букете орхидей, стоявшем около постели. Убийца, вероятно, в спешке опрокинул напольную вазу. Она упала, часть хрупких цветов обломилась. Растерзанный букет и растерзанная хозяйка. Горничная закричала и бросилась вон. Толкушина на тот момент в квартире не было. По словам горничной, на сей раз он почему-то покинул любовницу накануне вечером, куда пошел – не докладывал. После его ухода горничная не заходила к хозяйке, та ее не требовала звонком, как часто бывало. Поэтому была ли она жива вечером или нет, горничная не знала, так как была отпущена на ночь. Прибывший со следователем полицейский доктор осмотрел жертву и категорично заявил, что женщина, несомненно, была убита либо поздно вечером, либо ночью, но никак не утром. Ее зарезали ножом, который вошел глубоко под грудью. Вероятно, она была жива какое-то время и пыталась вытащить нож, дотянуться до шнурка звонка, но не успела. Этим объясняется ее вывернутая поза, поза человека, пытавшегося совершить последнее движение и замершего на лету. Хотя чего звонить, если прислуга отсутствует?
Подозрение пало на Толкушина, которого арестовали в его конторе, куда он явился под утро, навеселе, невыспавшийся и злой. Арестованного купца привезли прямо в квартиру жертвы. Сердюков хотел провести допрос по горячим следам, надеясь, что эмоциональное потрясение, вызванное видом собственного злодейства, заставит душегубца раскаяться. Но расчеты следователя не оправдались.
Тимофей Толкушин, казалось, не поверил арестовавшим его полицейским, что с его любовницей стряслась такая беда. Или притворился, что не поверил, или винные пары мешали ему осознать происходящее. Так или иначе, но пока ехали до места преступления, арестованный пребывал в относительном спокойствии духа. И только переступив порог спальни, которую он покинул накануне вечером, и увидев окровавленное тело актрисы, он закричал и повалился на эту постель, как раненый медведь. Горе его было столь оглушительным, что он не мог отвечать на вопросы, и пришлось на какое-то время оставить его в покое.
Прошло более часа, прежде чем следователь смог наконец допросить Толкушина. Купец сидел на стуле и мерно раскачивался. То и дело он принимался терзать свои волосы и бороду, желая, по-видимому, их выдрать, чтобы уменьшить боль душевную, причиняя себе боль физическую. Иногда он что-то мычал. А потом снова принимался мотать головой и стонать.
Сердюков приступил к допросу со всем тщанием и напористостью, но, как он ни старался, ему не удалось осуществить свой план и вывести преступника на чистую воду тут же, подле тела убиенной жертвы. Потрясение Толкушина было велико, но не настолько, чтобы он совсем потерял разум и оговорил себя. Совсем наоборот. Сквозь сдавленные рыдания он твердо заявил следователю, что когда он уходил от Изабеллы в одиннадцатом часу вечера, она была жива, здорова, вполне весела.
– Сударь, судя по тому, что вы мне уже рассказали, ваши отношения с госпожой Кобцевой носили достаточно глубокий характер, настолько глубокий, что ради нее вы собирались покинуть супругу, с которой прожили более двадцати лет в мире и согласии?
– Да. Именно так, – последовал глухой ответ.
– И вы жили в этой квартире постоянно.
– Почти, во всяком случае здесь я ночевал в последнее время чаще, нежели в собственном доме.
– А почему именно в этот вечер вы решили вернуться ночевать домой?
– К стыду моему, я по-прежнему еще женатый человек, моя жена не совсем здорова… она… она… Словом, я должен был быть дома.
– Изабелла знала об этом?
– Разумеется, я ничего не скрывал от нее.
– А от жены?
Толкушин погрузился в мрачное молчание.
– Ваша жена знала о вашем романе с госпожой Кобцевой?
– Как не знать, знала, – через силу вымолвил собеседник.
– И как она относилась к данному факту?
– Как? Как? Вы словно насмехаетесь, задавая подобный вопрос! – взъерепенился Толкушин. – Да она же жить без меня не хотела… она же…
Толкушин вдруг замолк, внутри его повисла настороженность.
– А ваша жена где находилась в это время? Вы видели ее вечером вчерашнего дня?
– Нет, мы не виделись.
– Но ведь вы ушли от Изабеллы, чтобы повидаться с женой; что же помешало вам?
– Моя жена покинула Петербург. По понятным причинам она не могла находиться в городе, ей было слишком тяжело. Я собирался писать к ней, послать за ней человека, чтобы немедля возвращалась.
– Скажите, а кто еще заходил в этот дом, кто мог посетить Кобцеву после вашего ухода?
– Кто мог посетить? – Сердюкову показалось, что пламень ревности метнулся в глазах купца. – Она жила нараспашку, многие приходили, ведь она человек театра, не монастырка! Но она не могла никого принимать на ночь глядя без меня!
– А вы какие папиросы курите? – поинтересовался следователь, заметив, что собеседник потянул из кармана серебряный портсигар и нервно закурил.
– «Дукат».
– Нет, это, пожалуй, не «Дукат». – следователь вынул из кармана небольшой окурок, найденный двумя этажами ниже квартиры убитой. – Что ж, сударь, пока ясности в этом вопросе нет никакой. Вы оказались последним человеком, который видел Кобцеву живой. Ничего не хочу пока утверждать, но вынужден взять вас под стражу, как подозреваемого в убийстве.
– Как я мог ее убить, если я ее безумно любил! – вскричал купец.
– Поверьте мне, сударь, поверьте моему опыту, данное обстоятельство иногда и является основным, решающим мотивом убийства!
Глава пятая
Дверь хлопнула, замок лязгнул, и повисла тишина. Тимофей Толкушин в изнеможении присел на единственный находящийся в его распоряжении стул. Все, что с ним происходило, воспринималось как дурной затянувшийся сон, сон по-сле глубокого похмелья, когда и впрямь привидится черт-те что. Негодование от чудовищного подозрения и боль утраты одновременно вгрызались в его душу и рвали ее на части. И в этих страданиях совсем не оставалось места для еще одного существа, для его нежной и преданной жены Ангелины Петровны, о существовании которой он почти забыл в эти мгновения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Убитую обнаружила горничная. Утром она постучала в спальню хозяйки и, подождав немного, вошла, как делала это обычно. В комнате стоял полумрак. Женщина раздвинула тяжелые шторы и только с яркими лучами света увидела страшную картину. Молодая хозяйка лежала на кровати, странно вывернувшись. Постель была залита кровью. Следы крови виднелись повсюду, даже на роскошном букете орхидей, стоявшем около постели. Убийца, вероятно, в спешке опрокинул напольную вазу. Она упала, часть хрупких цветов обломилась. Растерзанный букет и растерзанная хозяйка. Горничная закричала и бросилась вон. Толкушина на тот момент в квартире не было. По словам горничной, на сей раз он почему-то покинул любовницу накануне вечером, куда пошел – не докладывал. После его ухода горничная не заходила к хозяйке, та ее не требовала звонком, как часто бывало. Поэтому была ли она жива вечером или нет, горничная не знала, так как была отпущена на ночь. Прибывший со следователем полицейский доктор осмотрел жертву и категорично заявил, что женщина, несомненно, была убита либо поздно вечером, либо ночью, но никак не утром. Ее зарезали ножом, который вошел глубоко под грудью. Вероятно, она была жива какое-то время и пыталась вытащить нож, дотянуться до шнурка звонка, но не успела. Этим объясняется ее вывернутая поза, поза человека, пытавшегося совершить последнее движение и замершего на лету. Хотя чего звонить, если прислуга отсутствует?
Подозрение пало на Толкушина, которого арестовали в его конторе, куда он явился под утро, навеселе, невыспавшийся и злой. Арестованного купца привезли прямо в квартиру жертвы. Сердюков хотел провести допрос по горячим следам, надеясь, что эмоциональное потрясение, вызванное видом собственного злодейства, заставит душегубца раскаяться. Но расчеты следователя не оправдались.
Тимофей Толкушин, казалось, не поверил арестовавшим его полицейским, что с его любовницей стряслась такая беда. Или притворился, что не поверил, или винные пары мешали ему осознать происходящее. Так или иначе, но пока ехали до места преступления, арестованный пребывал в относительном спокойствии духа. И только переступив порог спальни, которую он покинул накануне вечером, и увидев окровавленное тело актрисы, он закричал и повалился на эту постель, как раненый медведь. Горе его было столь оглушительным, что он не мог отвечать на вопросы, и пришлось на какое-то время оставить его в покое.
Прошло более часа, прежде чем следователь смог наконец допросить Толкушина. Купец сидел на стуле и мерно раскачивался. То и дело он принимался терзать свои волосы и бороду, желая, по-видимому, их выдрать, чтобы уменьшить боль душевную, причиняя себе боль физическую. Иногда он что-то мычал. А потом снова принимался мотать головой и стонать.
Сердюков приступил к допросу со всем тщанием и напористостью, но, как он ни старался, ему не удалось осуществить свой план и вывести преступника на чистую воду тут же, подле тела убиенной жертвы. Потрясение Толкушина было велико, но не настолько, чтобы он совсем потерял разум и оговорил себя. Совсем наоборот. Сквозь сдавленные рыдания он твердо заявил следователю, что когда он уходил от Изабеллы в одиннадцатом часу вечера, она была жива, здорова, вполне весела.
– Сударь, судя по тому, что вы мне уже рассказали, ваши отношения с госпожой Кобцевой носили достаточно глубокий характер, настолько глубокий, что ради нее вы собирались покинуть супругу, с которой прожили более двадцати лет в мире и согласии?
– Да. Именно так, – последовал глухой ответ.
– И вы жили в этой квартире постоянно.
– Почти, во всяком случае здесь я ночевал в последнее время чаще, нежели в собственном доме.
– А почему именно в этот вечер вы решили вернуться ночевать домой?
– К стыду моему, я по-прежнему еще женатый человек, моя жена не совсем здорова… она… она… Словом, я должен был быть дома.
– Изабелла знала об этом?
– Разумеется, я ничего не скрывал от нее.
– А от жены?
Толкушин погрузился в мрачное молчание.
– Ваша жена знала о вашем романе с госпожой Кобцевой?
– Как не знать, знала, – через силу вымолвил собеседник.
– И как она относилась к данному факту?
– Как? Как? Вы словно насмехаетесь, задавая подобный вопрос! – взъерепенился Толкушин. – Да она же жить без меня не хотела… она же…
Толкушин вдруг замолк, внутри его повисла настороженность.
– А ваша жена где находилась в это время? Вы видели ее вечером вчерашнего дня?
– Нет, мы не виделись.
– Но ведь вы ушли от Изабеллы, чтобы повидаться с женой; что же помешало вам?
– Моя жена покинула Петербург. По понятным причинам она не могла находиться в городе, ей было слишком тяжело. Я собирался писать к ней, послать за ней человека, чтобы немедля возвращалась.
– Скажите, а кто еще заходил в этот дом, кто мог посетить Кобцеву после вашего ухода?
– Кто мог посетить? – Сердюкову показалось, что пламень ревности метнулся в глазах купца. – Она жила нараспашку, многие приходили, ведь она человек театра, не монастырка! Но она не могла никого принимать на ночь глядя без меня!
– А вы какие папиросы курите? – поинтересовался следователь, заметив, что собеседник потянул из кармана серебряный портсигар и нервно закурил.
– «Дукат».
– Нет, это, пожалуй, не «Дукат». – следователь вынул из кармана небольшой окурок, найденный двумя этажами ниже квартиры убитой. – Что ж, сударь, пока ясности в этом вопросе нет никакой. Вы оказались последним человеком, который видел Кобцеву живой. Ничего не хочу пока утверждать, но вынужден взять вас под стражу, как подозреваемого в убийстве.
– Как я мог ее убить, если я ее безумно любил! – вскричал купец.
– Поверьте мне, сударь, поверьте моему опыту, данное обстоятельство иногда и является основным, решающим мотивом убийства!
Глава пятая
Дверь хлопнула, замок лязгнул, и повисла тишина. Тимофей Толкушин в изнеможении присел на единственный находящийся в его распоряжении стул. Все, что с ним происходило, воспринималось как дурной затянувшийся сон, сон по-сле глубокого похмелья, когда и впрямь привидится черт-те что. Негодование от чудовищного подозрения и боль утраты одновременно вгрызались в его душу и рвали ее на части. И в этих страданиях совсем не оставалось места для еще одного существа, для его нежной и преданной жены Ангелины Петровны, о существовании которой он почти забыл в эти мгновения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63